Изменить стиль страницы

— За князем ушел бы и Ворошило. Вся компания в руках Дьякова.

— Чушь! — крикнул снова Ворошило. — У меня три сына и дочка! Они мои наследники!

— Что было наследовать? Насколько за это время выросла крохотная доля Дьякова? Кстати, я слышал разговор двух беглых, которых Дьяков нанял убить и Ворошило и Ген Дашена. Думаю, их отыскать все-таки можно. В глазах Ворошило появилось отстраненное выражение, отчуждение, губы беззвучно зашевелились. Сыновья придвинулись ближе, зашептали в оба уха. Дьяков заговорил, держа плечи прямо и глядя перед собой. Голос его был ровный и размеренный:

— Все ложь. Я глубоко уважал князя. Он ко мне относился хорошо. У меня не было причин убивать. Где улики?

— Я не знаю, зачем князь поехал ко мне, — ответил Данила. — Возможно, что-то хотел выяснить. Дьяков решил воспрепятствовать. Он прокрался за ним, ударил по голове. Убедившись, что князь мертв, вывернул карманы, якобы убили ради грабежа, но в спешке не снял золотые часы. Это было у реки. Земля там рыхлая и влажная. Пока не было дождя, следы в полной сохранности… Он чувствовал взгляд Натальи, но не поворачивался. Ворошило чуть наклонил голову, два сына поднялись с лавки. Один пошел к двери и остановился возле квартального, другой зашел со спины к Дьякову. Два китайца переглянулись с Ген Дашеном, бесшумно поднялись, глядя неотрывно на Дьякова. Никто не заметил их перемещения, кроме самого Дьякова и Данилы. Дьяков бросил быстрый взгляд справа налево, его огромные кулаки сжались так, что костяшки суставов побелели. Дышал тяжело, крылья короткого расплюснутого носа раздувались.

— Ложь, — повторил он глухо. — Где улики? Взгляды скрестились на Даниле. Пристав недовольно сопел, через открытое окно было слышно, как полицейский что– то объяснял прохожим. Неожиданно вперед шагнул шрамоли– цый китаец:

— Уважаемый, вы можете сказать что-то в свою защиту? Дьяков посмотрел на китайца, как на пустое место, бросил высокомерно:

— В этом нет необходимости. У нас есть закон, чего нет в твоей паршивой стране! У нас есть суд. Данила бросил умоляющий взгляд на пристава. Тот кряхтел, посматривал на Дьякова, Васильева, глядел в потолок. Улик нет, было написано на его лице. Если хочешь перебросить свою вину на другого, надо придумать что-то понадеж– нее. И дурак открестится от такого обвинения, а Дьяков не дурак. Любому докажет, что черное — это белое, а белое — черное. Никакой суд его вину не признает и Данилу Ковалева в два счета отправит на виселицу. Шрамолицый китаец повернулся в дальний угол, где сидели тесной кучкой, как испуганные мыши, три гиляка. Он поманил пальцем-, гиляки подхватились, часто кланяясь. Вперед шагнул самый старый, еще раз униженно поклонился.

— Гиляки, обратился к ним китаец, — такие же обыватели Российской империи, как и остальные присутствующие тут. Их свидетельство имеет такую же цену. Дьяков замер. На лбу начали собираться крупные бусины пота. В комнате стояла мертвая тишина. Шрамолицый оглянулся на Ген Дашена, тот наклонил голову. Шрамолицый кивнул сыну Ворошило, который стоял на дверях:

— Приведи запасную лошадь. Мы поедем туда, где был убит князь. Парень оглянулся на отца, тот нетерпеливо кивнул, и он исчез за дверью. Никого не удивило, что китаец распоряжается людьми своего врага, а тот не спорит. Данила украдкой перевел дыхание. Если бы потащили Дьякова в суд, тот бы с блеском защитился, вышел бы победителем, а он, Данила, остался бы ожидать виселицы. Не надо быть особо изощренным адвокатом, чтобы в суде доказать виновность Ковалева и непричастность Дьякова. Но Ген Дашен живет на Дальнем Востоке давно. Даже Ворошило, не такой уж старожил, все понял. Для городского суда улик нет, там чернильные души, там все по бумагам, а выигрывает тот, у кого лучше подвешен язык, но тут все понятнее и проще. Илья привел гиляков, которые нашли убитого князя. Для них читать следы проще, чем гимназисту букварь. Понял это и Дьяков, судя по выражению его лица. Он хотел вскочить, но на плечи нажали с двух сторон: шрамолицый и осанистый.

— У нас цивилизованная страна! — сказал Дьяков гневно. — Почему тут распоряжаются китайцы? И как можно верить гилякам, этим инородцам? Если у вас есть обвинения, подавайте на меня в суд! Он был бледным как мел, крупные капли пота катились по лицу. Пристав вздохнул, с сожалением покосился на раскрытые двери в соседнюю залу, где стоял роскошно накрытый стол, и произнес:

— Мы трое — свидетели, что Ворошило, Ген Дашен и Ковалев поклялись жить в мире и согласии, как подобает жителям Российской империи и добрым христианам. Кто нарушит, того найдет кара Божья, о земной позабочусь я. Отец Павел тяжело поднялся, объявил:

— Должен вас покинуть, чада мок. На дальнем руднике кого-то покалечили. Он размашисто зашагал к двери. Пристав вскочил, бодро засеменил за ним:

— Отец Павел, если покалечили, то это моя епархия! Вы уж, того, не суйтесь. Я ж не лезу насчет душ. Дьяков вскочил. Его лицо теперь было желтым, как у мертвеца. Глаза бегали по сторонам, руки тряслись.

— Подождите! — закричал он. Голос сорвался на визг. — Семен Тимофеевич! Пристав, почему вы уходите? Пристав занес уже ногу за порог, неторопливо повернулся:

— У меня дела.

— Вы слышали, в чем меня обвиняют? Вы должны меня арестовать! Пристав пожал плечами, ответил сочувственно:

— На каком основании? Вы сказали, что это ложь. Меня выгонят со службы, если я посмею взять под стражу такого уважаемого человека. Нет, я не позволю такого неуважения к вам. Васильев увел Наталью, отец Павел ушел раньше. Исчезли сыновья Васильева. Остались только Ворошило с сыновьями, Ген Дашен с помощниками да гиляки– следопыты. Пристав окинул напоследок взглядом комнату, сказал благожелательно:

— Хорошо, когда все миром. Теперь смогу пробыть на руднике дней пять. Вы тут без меня не буяньте, хе-хе! Дверь за ним захлопнулась. Шрамолицый с одной стороны, а осанистый с другой подняли Дьякова. Он дико огляделся по сторонам, на него смотрели как на повешенного. У двери и окна стояли крепкие парни с ружьями. Дьяков гаркнул что было сил:

— Семен Тимофеевич, вернитесь! Я сознаюсь, это я убил князя! Через открытое окно донесся удивленный вскрик полицейского. Загудели голоса невидимой толпы. Дверь распахнулась, появился пристав. На его лице было сомнение.

— Я убил, — торопливо повторил Дьяков. — Возьмите меня под стражу! Пристав с сомнением смотрел на него. Голос его был колеблющимся:

— Все-таки трудно решиться арестовать такого уважаемого человека.

— Они свидетели, — выдавил Дьяков, обводя рукой присутствующих. — Они подтвердят.

— Что их слово против слова такого уважаемого человека, — возразил пристав с большим почтением. — Гиляки, бродяги, купчишки. Если в их прошлом покопаться, то куда им, с их суконными рылами, супротив вашего дворянства! Вы лучше изложите все как есть на бумаге. Чтобы я, хе– , не оказался в преглупом положении! Дьяков взял ручку, заколебался. Его глаза исподлобья обшаривали угрюмые лица присутствующих. Шрамолицый со свистом втянул сквозь зубы воздух, придвинулся. Осанистый с готовностью опустил ладонь на плечо адвоката со своей стороны.

— Я пишу, пишу, — заторопился Дьяков. Его пальцы дрожали, но он заставил бежать перо по бумаге быстро и ровно. Пристав зашел сбоку, внимательно читал. На миг поднял глаза, встретился взглядом с Данилой. В его глазах было одобрение. Дьяков понял, что у него выбор не ахти. Либо признаться в убийстве и предстать перед судом, где после месячного разбирательства с соблюдением всех формальностей ему назначат смертную кару, либо начисто все отрицать, после чего под конвоем отвезут на место убитого князя. Там после короткого суда следопытов он закончит жизнь на суку уже к вечеру. Пристав кликнул городовых. Дьякову скрутили руки за спиной и, подгоняя пинками, увели. Старого князя любили, в городе не найдется присяжного, который бы оправдал убийцу. Ворошило сказал взволнованно:

— Гад, обвел вокруг пальца! Я шел в одной упряжке с убивцем! Нет, я тянул один, а он ехал на моей холке, кнутом помахивал, а я, дурень, ликовал, что едем так быстро! Данила вышел из дома на улицу. Наталья стояла у крыльца. Священник в сторонке тихонько беседовал с Васильевым. Лицо Натальи было страдальческим. Данила, чувствуя себя опустошенным, отвязал коня, одним прыжком вскочил в седло.