о жилье на зиму, но работы оставалось невпроворот. Даже малые дети с утра выходили на будущую пашню. Уже на третий-четвертый день начали таскать матерям туески смородины и малины. К концу второй недели зачернела черемуха, сладкая приправа к пирогам, а на лесных полянах стало синим от голубицы. Однажды вода в протоке словно закипела. Мужики вытянули шеи, не веря глазам: огромные рыбы шли бок о бок. Некоторых выжимало наверх, они ехали над водой, прыгая, стараясь пробиться к воде, но падали на спины и головы своих сородичей.

— Говорили о таком чуде, — прошептал дед Захар, — не верил. Какое богатство! Что ж вы стоите, дьяволы? Хватайте, ловите! Мужики, разгорячась, кинулись к воде. Стоя по колено в реке, били палками* рыбу, поддевали ее вилами, бросали на берег. Рыба была тяжелая и жирная. Людей сбивало с нбг, и, хотя у рыб были огромные хищные пасти, ни одна не куснула, они как бы не замечали людей, а перли вверх по течению, забирались в протоки, искали мели.

— Да ить с такой рыбой, — бормотал ошарашенный Карп, — и на лодке речку не переплывешь. Как лесосплав! Рассказать про такое в России — не поверят!

— Или перебросить бы такое богатство в наши края, — добавила Настя добросердечно, — сколько там народу голодает.

— Под лежачий камень вода не текет, а каравай за лодырем не гоняется. …Через пару дней Данила с Ваняткой прошли вдоль реки вниз, забрели в мелкую протоку, мальчишка испуганно вскрикнул. Данила заторопился за ним. Ванятка топтался на отмели, поднимая попеременно ноги. Он стоял по щиколотку в красной крупной икре. Данила зачерпнул горсть, поднес к глазам. Икринки были непривычно крупные, янтарно-пурпурные. Ванятка закричал удивленно:

— Ее тут видимо-невидимо! Вон до мыса и дальше. Волны выплескивали икру на берег, она прямо на глазах ссыхалась под жаркими лучами солнца, в тени влажно блестела, похожая на яркие бусинки. Данила и Ванятка шли по икре, теплая вода плескалась по щиколотку, а в отдельных местах доходила до коленей. Данила брезгливо выбрался на сухой берег. В этом сумасшедшем. расточительстве было что-то страшное, пугающее.

2 глава Первые гости, первые враги

За раскорчевкой не заметили, как наступила осень. Детвора таскала наскоро сплетенными лукошками крупные орехи. Трава и мох стали кроваво-красными от созревшей брусники. Бабы и дети носили доспевающий виноград, подбирали последние ягоды осыпающейся голубики. Тайга отступила. Огромные участки земли чернели, освобожденные от «чертолома», дикого переплетения завалов сухих и гниющих стволов, кустов, таежной травы. Данила свой участок выпалывал трижды, не давая сорной траве укорениться. В январе переселенцев взбудоражил лай множества собак. Данила выскочил из землянки одним из первых, остановился, щурясь на ослепительный снег. Внизу под берегом разлеглась дюжина мохнатых собак, впряженных в длинные сани. Собаки высовывали красные языки, часто дышали. Над санями копошились трое мужиков, одетых в длинные шубы странного покроя. На снег падали ремни, открывая тюки, туго набитые мешки. Мужики выходили из землянок с опаской. Бабы совсем не высовывались, глядели в окошки. На всех внезапно напал страх. Данила тоже ощутил нечто вроде пугающей неуверенности: уже полгода, даже больше, только рожи своих переселенцев, никого больше. А тут новые люди! Он пересилил себя, подошел к приезжим. Один разогнулся, услышав скрип снега за спиной, выпрямился. На Данилу

глянули черные раскосые глаза, быстрые и проницательные, с оситринкой.

— Слыхать, переселенцы, хотел помочь. Я друг, Ген Дашен.

— Данила Ковалев. По батюшке Захарович. Или просто Данила.

— Данила, — повторил китаец улыбчиво. — Я помогать, товары привозить! Надо?

— Еще как надо, но платить нечем, — ответил Данила. — Денег нету. Китаец радостно заулыбался, закивал, быстро заговорил:

— Долг, долг давать. Чувствуя, что за спиной собираются переселенцы, Данила спросил:

— Отдавать чем будем? Торговец ответил моментально, будто отрепетировал весь разговор и вел по нему Данилу, как бычка на веревочке:

— Лис лови, соболей, белок. Шкурки! Зачем сиди сложа руки? Верно, подумал Данила с досадой. Дожили, китаец учит. Вслух сказал:

— Чем и как? Рыбу палками били, смехота! Соболя палкой не пришибешь.

— А у тебя ружье, — ответил китаец резонно. — Патроны надо? Порох надо? Что надо? Говори! Данила почесал в затылке, понимая, что и другие сейчас полезли в затылок по расейской привычке, начинают раздумывать.

— Показывай товар, — со вздохом сказал Данила. Он подумал, что, пока посмотрит товар, успеет подумать, понять, как дальше быть, и решит: брать или не брать. Но сам понимал, что брать надо. За зиму, хотя она еще только началась, обнищали. Обтрепалась одежка, кончилась мука, зерно берегли для посева. Нужны неводы, раньше о них не подумали. В землянке Карпа разложили товары по полатям, детишек перегнали в половину Данилы. В мешках была мука, при ви-> де которой,у переселенцев загорелись глаза, в тюках — ситец, пуговицы, нитки, иголки, стеклянные бусы.

— Почем мука? — спросил Карп как можно равнодушнее.

— Три рубля, — ответил купец.

— Три? — ахнул Карп, не веря своим ушам. — Ты сказал — три?

— Три, — кивнул китаец и заулыбался. — Совсем даром, правда?

— Да это же грабеж! — задохнулся Карп. Мужики возмущенно загалдели. Китаец пожал плечами.

— Вы сидеть, жопы греть! Я купец, сам запрягай собак, сам грузи, сам вези. Вы не хотеть за три? Приезжайте в лавку, отдам по два! Данила оглядел рассерженные лица. Дьявол! Хитрый китаеза прав. Сидим, задники попрели, весны ждем. А этот шурует по реке, сопкам. Их взгляды встретились. Китаец спросил:

— Берешь?

— Мне нужны лыжи, — ответил Данила, загибая палец. — Дробь, порох. Денег сейчас нету, отдам летом.

— Зимой, — сказал китаец. — Зверя бей', шкурки неси. Еще в долг дам. Ты сильный, я вижу. Отдашь.

— Постараюсь, — сказал Данила тяжело, — я постараюсь. Когда китаец распродал всю муку и товары, сказал наставительно:

— Зимой ягоды ешь! Копай, копай в снегу еще. Помрешь, не будешь кушать. Не найдешь, кору грызи, в воде вари — пей! Они уселись в сани, гикнули на собак. Впереди сидевший помощник огрел псов длинной палкой, нарты рванулись вперед. Дед Захар, глядя вслед, сказал угрюмо:

— Ишь, заботится, помрем — долг не отдадим! Данила в раздумье проговорил уважительным тоном к рисковому купцу:

— Переселенцы и впрямь мрут как мухи. С кого долг взыщешь? Не боится рисковать. Данила начал собираться на охоту. Конечно, муке цена полтинник, но это в лавке, когда выкладываешь наличные. А в долг, да еще с доставкой… Надо самому наведаться в лавку. Китайцы да хунхузы вольно ездят по этой земле, а он, Данила Ковалев, за полгода так и не отошел дальше чем за версту. Разве он не на своей земле? …Добыв дюжину белок и двух соболей, Данила запряг коня в розвальни, оделся потеплее. В задок саней бросил шкурки, ружье положил рядышком. Прошлый раз прямо перед домом здоровенный секач дорогу перебежал, даже не перебежал, а перешел, нагло поглядывая на человека маленькими злыми глазками. Мороз был сильный, лед по реке сверкал синими искрами. Данила кутался, терпел, но холод заставлял вскакивать, бежать рядом с санями. Разогревшись, валился на сани, отдыхал, потом холодные иглы пробирались под шубу, и снова бег по льду, кое-где занесенному снегом.

Он лежал, слушая скрип и шелест под полозьями, когда впереди послышался лай. Дыхание еще стояло колом, в горле першило, в груди сипело, и Данила некоторое время прислушивался, не в силах подняться. Лай стал громче, и Данила сел, потрогал ружье. Впереди из белесой мглы вынырнула собачья упряжка, за ней еще одна. В передних нартах сидели двое, в задних — трое. Рослый вожак с ожесточенным лаем, даже не лаем, а хрипом, кинулся на коня Данилы, за вожаком потянулась вся стая. Конь испуганно всхрапнул, попятился, вожак прыгнул, норовя укусить за ногу, но шлея дернула его назад, он подтянул собак ближе, снова бросился, на этот раз промахнулся или конь успел убрать ногу, а в третий раз, когда на солнце блеснули острые, сахарно-белые клыки, Данила выстрелил. Пес подпрыгнул, ударился о лед. Из пробитой головы потекла кровь, над ней поднялся горячий пар. Из нарт с угрожающими криками выпрыгивали люди. Данила повел ружьем: