В субботу мы улетали. Хозяйка наотрез отказалась взять с меня хотя бы копейку. Не извольте беспокоиться, мадам, все оплачено. Оплатить мог только Жан-Мишель. Но понять, в знак чего он это сделал, я была не в состоянии.
А если это Анри? Нет, и не надо брать в голову. Но эта мысль ясно показала мне, что я все время жду его, даже не веря в такую возможность. Мне все кажется, что он все поймет, придет, и мы будем вместе. Как девчонка, ей-богу!
Мы сели в самолет. Никто нас не провожал. На душе было пусто, ничего не хотелось. Катька упорно молчала, Сережка тоже чувствовал себя неуютно, поэтому тут же достал книгу и углубился в чтение. Я порадовалась, что мы летим на таком самолете, где не запрещают пользоваться компьютером, открыла свой лэптоп и всю дорогу тупо играла в сапера. На более интеллектуальное занятие не было душевных сил.
Дома нас ждала Манана. Квартира сияла чистотой, пахло вкусной едой, мои цветочки чувствовали себя на «отлично». Надо признать, с Мананой им лучше, чем со мной.
Я первым делом передала ей все документы для посольства. Потом рассказала о том, что организовал для нее Пеллернен. Девять шансов против одного, что в течение двух месяцев она сможет уехать во Францию к мужу и детям. На радостях мы обнялись и всплакнули.
Я не хотела ей рассказывать, что произошло в Бельгии, но не рассказать не смогла. Она сразу увидела, что между мной и дочерью пробежала черная кошка. Увела в комнату, усадила на диван, обняла и прошептала прямо в ухо:
— А теперь рассказывай все. Что у Вас там стряслось?
И я ей все рассказала. Про Эрика и Катю, и про графа, и про Пеллернена и мою неудавшуюся любовь…
К концу рассказа мы обе ревели в голос.
— Надька, ну не может все так плохо кончиться! Если ты его любишь, и он тебя, это не может просто взять, и прекратиться оттого, что кто-то что-то сказал. Ну, не все у вас гладко. Это нормально. Все сначала бывает плохо, но если не опускаешь руки, все улаживается. Я вот надеяться не могла, что увижу моих дорогих, но ты мне помогла, и я скоро буду с ними. И ты будешь со своим Анри, дай только срок. Он приедет к тебе, вот увидишь!
— А сейчас мне что делать?
— Пока просто живи. Живи как жила, но знай твердо: все будет хорошо.
— Да, как в моей любимой присказке: все будет хорошо, и мы поженимся.
— Вот именно.
Я чмокнула подругу в щеку. Хорошо ей было говорить, но верить в ее слова не получалось.
Я поторопилась выйти на работу. Меня встретили с ликованием. Сев за рабочий стол, я наконец-то почувствовала себя на своем месте. Графские хоромы — это хорошо, но не мое. Я была, есть и буду человек трудящийся. Да и вся эта совершенно неправдоподобная любовная история… случится же такое на старости лет! С чего это я вообразила, что создана для великой любви? Она только всю душу переворачивает, а никакого счастья и покоя не дает.
Оказалось, я всем нужна, меня ждут — не дождутся. Андрей нашел двух новых клиентов, с ними предстоят встречи. Валера привез из Петербурга кучу материалов, которые надо было обсчитать и проанализировать. Вообще, он там времени даром не терял. Кроме работы активно занялся устройством личной жизни и теперь приглашал всех на свадьбу со Светланой Игоревной. Молодец! Я их поздравила и пожелала счастья. Андрей сомневался: он хотел сделать Свету штатным сотрудником, и теперь не знал, удобно ли это с этической точки зрения. Не знаю, как с этической, а с моей точки зрения, вдвоем они будут только лучше работать. А если этого не сделать, то и Валеру можно потерять. Сергей Иванович до моего приезда тоже сомневался, а тут активно меня поддержал.
Ничего, главное — не сидеть просто так. Страдания проистекают от безделья. Я с головой окунулась в дела. На работе столько всего накопилось, так много разных вещей, о которых необходимо было позаботиться, что получалось не думать о Пеллернене каждую минуту. Окружающие как будто чувствовали, что мне сейчас нужно. Меня не оставляли одну: мы ездили на встречи, совещались, что-то вместе считали и обсуждали, а, когда я занималась чем-нибудь сугубо индивидуальным, мои сотрудники все время меня окликали, чтобы задать вопрос. Даже в машине я теперь не оставалась одна. Светлана Игоревна, как оказалось, живет рядом, по вечерам я подвозила ее вместе с новоявленным женихом.
Катьку я почти не видела, она вставала поздно, когда я уже уезжала на работу, а вечером болталась неизвестно где. Сережка ходил мрачный, ко мне не приставал, все время просиживая за компьютером.
Домой я приходила поздно, наскоро ела и ложилась спать. А вот стоило лечь в постель и закрыть глаза, Анри возникал передо мной как живой. Снова и снова я видела, как наяву: его лицо искажается, он зажмуривает глаза и начинает тихо, холодно говорить мне, какая же я гадина, и вдруг срывается на крик… и каждый раз я вскакивала в холодном поту. Заснуть не получалось до четырех утра. В таком режиме существование просто невозможно: я чувствовала, что силы меня оставляют, на работе клевала носом, но вечером снова не могла заснуть. Несколько дней я так промучилась, но ясно было, что долго так не протянешь. Надо было что-то делать.
Когда-то один йог научил меня, как правильно пить валерьянку. Оказывается, не нужно пить спиртовой настой, а надо заваривать траву. Я нашла в аптечке и заварила два пакетика на стакан. Выпила все без остатка и заснула без сновидений. На следующий день все повторилось, но я была уже готова: по дороге на работу купила свежую упаковку. А на третий день я сразу заварила себе полный стакан валерьянки и выпила его прежде, чем легла. Йог, помнится, говорил, что при необходимости ее можно пить ежедневно месяц-полтора. Значит, буду покупать и заваривать, благо, в аптеке есть. Если нужно спать, а ты не можешь, надо себя как-то заставить. Валериана помогала: промучившись минут двадцать, я засыпала без снов.
На выходные пришлось отправиться на дачу. Катька с нами не поехала, отговорилась подготовкой к институту, где уже через неделю должны начаться занятия. У Сережки тоже должны, но он беспокойства не проявил. Помог собраться и погрузиться. Манана поехала с нами. Все-таки она необыкновенная, я на ее месте просто не могла бы пошевелить ни рукой, ни ногой. А она всю неделю бегала с бумагами по инстанциям, отстаивала очереди во французском посольстве, после чего решила поддержать меня.
Не знаю, как бы я вынесла расспросы мамы, если бы не моя подруга и неожиданно подключившийся к ней Сережка. Они быстро свели разговор к Мананиным делам и пребыванию детей на море. Причем звучало это так, как будто и я была с детьми на море, время от времени отлучаясь, чтобы помочь подруге. Я участвовала в разговоре чисто номинально, по большей части лепеча что-то в ответ на Сережкино риторическое: «Мам, скажи?!» О Катькиных делах мы тоже не проболтались, изобразив вполне правдоподобную версию. Получалось, что она отложила решение на год, до окончания института. И все. По сути дела не особо соврали, но и правды не сказали. Еще помогло то, что я привезла много подарков: шарфиков, перчаток, кофточек и море другой дребедени. Их разбор занял как время, так и внимание, так что мои дела остались в стороне.
Вечером я увела Манану в поля, и мы гуляли под звездами до поздней ночи. Я шла и плакала, а моя подруга обнимала меня за плечи и уговаривала, что все еще закончится хорошо. Вот она едет к своему Мише, хотя еще месяц назад на это не было никакой надежды. И я еще буду счастлива с моим Анри, он одумается и приедет за мной. И с Катькой мы помиримся. Я слушала ее, верила, и не верила. Только слезы катились по щекам.
Когда мы вернулись, в доме все уже спали. Так что объясняться по поводу моего зареванного лица не пришлось. А на следующий день следов слез уже не было, только лицо отекло, или, как выразилась маменька, «морда опухла». Морду списали на аллергию. Мы с Мананой копались в саду, Сережка с дедом чинили водопровод, все трудились часов до пяти. Потом мы попили чай и собрались в Москву. Вместе с нами с дачи уезжали сорок банок с вареньем: урожай смородины и вишни выдался просто грандиозным.