и невиданные театральные зрелища из “Руслана и Людмилы”,

“Конька-Горбунка”, “Ермака Тимофеевича” и цирковой программы

дрессированных животных Дурова, а также желание увидеть своими

глазами “живого императора” и возможность, может быть, раз в жизни

поучаствовать в подобном действии, заставили огромные людские

массы направиться сюда еще задолго до начала.

В своих воспоминаниях, мастеровой Василий Краснов, так

объяснил свои мотивы присутствия в тот день на Ходынском поле:

“Ждать утра, чтобы идти к десяти часам, когда назначалась раздача

гостинцев и кружек “на память», мне казалось просто глупым. Столько

народу, что ничего не останется, когда я приду завтра. А до другой

коронации еще доживу ли я?.. Остаться же без “памяти’’ от такого

торжества мне, коренному москвичу, казалось зазорным: что я за

46

обсевок в поле? Кружки, говорят, очень красивые и “вечные’’... Тогда

еще эмалированная посуда была в диковинку”.

История Ходынской трагедии достаточно описана как в

исторической литературе, так и беллетристике. Потому просто

приведем всего лишь несколько свидетельств очевидцев.

Те, кто пережил тот день, впоследствии вспоминали “кровавую

субботу” как самое страшное потрясение своей жизни. “Погода

стояла тогда превосходная, - писал впоследствии П. Шостаковский,

- и предусмотрительный московский люд... решил провести ночь на

Ходынском поле, на свежем воздухе, чтобы на месте быть к самому

началу гулянья... Ночь, как на беду, была безлунная, и Ходынское

поле погрузилось в полную темноту. Люди все прибывали и, не видя

перед собой дороги, спотыкались, падали в овраги... Все более

плотной становилась необозримая толпа. Народ все прибывал и

прибывал. Не менее полумиллиона людей скопилось к утру между

городской границей и стеной из 100 буфетов. Горсточка полицейских

и казаков, отправленных на Ходынское поле „для поддержания

порядка», почувствовала, что положение становится угрожающим

и что ей не справиться с этой стихией... Утро выдалось тихим, ни

ветерка. Притока свежего воздуха над спрессованной толпой не

было. Дышать становилось все труднее. Пот заливал синевато-

бледные лица, и они казались заплаканными”.

Известный репортер, корреспондент газеты “Русские

ведомости”

В. А. Гиляровский, единственный из двухсот отечественных и

зарубежных журналистов, освещавших коронационные торжества,

кому довелось провести ночь на Ходынском поле, вспоминал:

“Толкотня, давка, вой. Почти невозможно было держаться против

толпы. А там впереди, около будок, по ту сторону рва, вой ужаса: к

глиняной вертикальной стене обрыва, выше роста человека, прижали

тех, кто первый устремился к будкам. Прижали, а толпа сзади все

плотнее и плотнее набивала ров, который образовал сплошную,

спрессованную массу воющих людей. Кое-где выталкивали наверх

детей, и они ползли по головам и плечам народа на простор.

Остальные были неподвижны: колыхались все вместе, отдельных

движений нет. Иного вдруг поднимет толпой, плечи видно, значит,

ноги его на весу, не чуют земли… Вот она, смерть неминучая!”

Шеф жандармов и свитский генерал В.Ф. Джунковский

писал в своих записках: “Над этой почти миллионной толпой стоял

от людских испарений пар, похожий на болотный туман. Этот туман

скрывал толпу во рве. Дышать было нечем. Около 6 часов утра стали

47

Жертвы Ходынской катастрофы

раздаваться крики о помощи. Толпа заволновалась и стала требовать

раздачи угощений. В 2-3 буфетах начали раздавать. Раздались крики:

«Раздают», и это было как бы сигналом к началу несчастья. Море

голов заколыхалось. Раздирающие стоны и вопли огласили воздух.

Толпа сзади наперла на стоявших во рву, некоторые взбирались на

плечи и по головам шли вперед, происходило что-то невообразимое,

артельщики растерялись, стали бросать кружки и узелки в толпу.

Не прошло и 10 минут, как буфеты были снесены, и вся эта

масса, как бы пришедшая в себя, отхлынула назад, с ужасом увидала

ров, наполненный и мертвыми, и изуродованными. Прибыли власти,

началась ужасная работа - отделение живых от мертвых. Умерших

обнаружено было 1 282 человека, раненых более 500; покойников

увозили в течение почти всего дня на Ваганьково кладбище, где их

приводили в известность, несчастных раненых отвезли в больницы и

приемные покои.”

Печально известный по русско-японской войне Куропаткин

А.Н. также вспоминал, что “в 12 часов пополудни, по дороге к

Ходынскому полю, встречались возы с убитыми, которых по глупому

чьему-то распоряжению развозили днем по всем частям Москвы.

Многие, ехавшие на праздник, в том числе, как говорили, государь,

встретили эти возы. На празднике стали получаться всё более и более

печальные вести. Обручев сказал мне, что убитых 1100 человек.

Другие говорили — до 3000 человек. Тем не менее все собрались и

48

заняли нарядные эстрады. Съехались высочайшие особы. Прибыл

государь с государыней, хор в 1000 человек (другие говорили в 2000

человек) с Сафоновым грянул “Боже, царя храни”.

Только по официальной статистике, в этом «прискорбном

событии”, как именовалась Ходынка в опубликованном вечером

лаконичном сообщении властей, пострадало 2690 человек, из

которых 1389 погибли. Точное же число получивших разного рода

увечья, ушибы и травмы вряд ли поддается учету. Во всяком случае,

как впоследствии отмечалось в литературе, еще долго в окрестностях

Москвы находили трупы в беспамятстве бежавших оттуда людей.

С.Ю. Витте впоследствии вспоминал: “Меня мучил прежде

всего вопрос: как же поступят со всеми искалеченными людьми,

как поступят со всеми этими трупами убитых людей, успеют ли

поразвозить по больницам тех, которые еще не умерли, а трупы

свезти в какое-нибудь такое место, где бы они не находились на

виду у всего остального веселящегося народа, государя, всех его

иностранных гостей и всей тысячной свиты. Затем у меня являлся

вопрос: не последует ли приказ государя, чтобы это веселое

торжество по случаю происшедшего несчастия обратить в торжество

печальное и вместо слушания песен и концертов выслушать на поле

торжественное богослужение?”

Вероятно, что и перед царем вставали в тот день те же самые

вопросы, однако ни воспоминания других лиц, ни его собственные

записи не раскрывают в полной мере его душевных переживаний.

Обратимся к его дневнику: “До сих пор все шло, слава Богу, как

по маслу, а сегодня случился великий грех. Толпа, ночевавшая на

Ходынском поле, в ожидании начала раздачи обеда и кружки, наперла

на постройки и тут произошла страшная давка, причем, ужасно

прибавить, потоптано около 1300 человек!! Я об этом узнал в 10 1/2 ч.

перед докладом Ванновского; отвратительное впечатление осталось

от этого известия. В 12 1/2 завтракали и затем Аликс и я отправились

на Ходынку на присутствование при этом печальном “народном

празднике”. Собственно, там ничего не было; смотрели из павильона

на громадную толпу, окружавшую эстраду, на которой музыка все

время играла гимн и “Славься”. Переехали к Петровскому, где у ворот

приняли несколько депутаций и затем вошли во двор. Здесь был

накрыт обед под четырьмя палатками для всех волостных старшин.

Пришлось сказать им речь, а потом и собравшимся предводителям

двор. Обойдя столы, уехали в Кремль. Обедали у Мама в 8 ч.

Поехали на бал к Montebello . Было очень красиво устроено, но жара

стояла невыносимая. После ужина уехали в 2 ч”. Вот и все, что он мог