— Что ты имеешь в виду? — с любопытством спросил Войцех.

— Законы служат обществу, молодой человек, — наставительно ответил Шпигель, — философию каждый волен выбрать на свой вкус. Тот, кто соблюдает закон, огражден от соблазна. Тот, кто действует по совести, легко находит оправдания его нарушению. Жестокий кредитор выселяет из отцовского дома малолетних наследников. Разве не соблазнительно перерезать ему горло в темном переулке, юноша? Разве не оправдывает праведный гнев этого убийства? Закон оберегает нас от опрометчивых решений.

— А если закон ограничивает мои естественные права? — возмутился Войцех. — Если я застрелю грабителя, забравшегося в мой дом, может ли закон назвать меня убийцей?

— Законы принимают люди, не Бог, — улыбнулся Исаак, — и, если они вас не устраивают, вы можете возмущаться ими, не нарушая. И требовать перемен.

— Но законы принимает правительство, — возразил Войцех, — а в Российской империи даже оно почти не имеет влияния. Что же могу я?

— Даже самый самовластный тиран не может принимать законы, которые не устроят никого, — пожал плечами Шпигель, — иначе его власть рухнет. Убеждайте соседей, доносите свои взгляды до тех, кто принимает решения. Вода камень точит.

— Я до этого не доживу, — фыркнул Войцех, — и у меня своя голова на плечах. Не стану ей рисковать из-за пустяка, но за правое дело и потерять не жаль.

— Все в руках Божьих, юноша, — вздохнул Исаак, — вы идете сражаться за правое дело, и я надеюсь, что вашу голову Господь сохранит. Но что будет с ней потом? Не оттого ли все беды, что невозможно не преступить заповедь «не убий»? А преступив раз, трудно остановиться. «Не сверши убийства», не нарушай закон. Вы ведь уже убивали, молодой человек? В бою, защищая свою жизнь, не сомневаюсь. Не пошатнуло ли это вашу веру?

— Нечему было шататься, — рассмеялся Войцех, — и я не собираюсь играть в благородного разбойника, полосуя глотки по переулкам. Я разочаровал тебя, Исаак?

— Нисколько, — покачал головой Шпигель, — Господь не требует веры, только соблюдения закона. А закон пишут люди, юноша. Иногда чернилами, иногда кровью.

— Ты хороший человек, Исаак, — вздохнул Войцех, — тебе я доверил бы перо.

— Ну что же, — грустно улыбнулся Шпигель, — вряд ли вам нужно одобрение старого еврея, но могу сказать, что вам я доверяю меч.

Только после ухода Исаака Войцех сообразил, что на ближайший месяц застрял в Берлине почти без всяких занятий. Оставалось надеяться, что учения будут проходить почаще. Или взять их организацию в свои руки. Он бросил быстрый взгляд на Лизу, но она вся ушла в работу, и даже с матерью, тоже склонившейся над шитьем, не перебросилась за это время ни словечком. Войцех тихо вздохнул и поднялся к себе в комнату, где его ожидал томик Фихте.

Он слышал, как мальчики вернулись из школы, из кухни потянуло запахом горохового супа и кислой капусты. Войцех решил прогуляться до кухмистерской, а по дороге придумать себе какое-нибудь занятие на вечер, но так ничего не решил и вернулся домой в унылом настроении.

В прихожей он столкнулся с Лизой и мальчиками. Лиза, в узеньком синем пальто, из-под которого виднелись высокие ботинки, завязывала ленты прехорошенького капора, а сгорающий от нетерпения Йохан держал ее муфту.

— А мы идем на каток, — похвастался Герберт, — хочешь с нами?

— Очень, — не раздумывая, ответил Войцех, но, спохватившись, взглянул на Лизхен, — если фройляйн Лиза позволит.

— Разве я могу вам запретить? — удивилась Лиза. — Но вы, наверное, не знаете, где это. Идемте с нами, герр Войцех, мальчики будут рады вашей компании.

Войцех проглотил вопрос, будет ли рада Лиза, сочтя его неприличным, и выразил свое согласие, приняв у Йохана на сохранение муфту.

Путь пролегал по уже знакомым улицам, каток находился в парке Тиргартен, на одном из прудов. Несмотря на тяжелые времена, там оказалось довольно много народу, студенты и молодые клерки, девицы среднего сословия в меховых шапочках и капорах, горничные и модистки в чепчиках, мальчишки и девчонки всех возрастов. На берегу виднелась оркестровая ротонда, но в будний день музыки не было, и ее заменял веселый смех и звонкие голоса молодежи.

Коньки можно было взять напрокат, совсем недорого, и Войцех настоял на том, чтобы заплатить за всех, не рискуя показаться мотом. Привязав коньки к сапогам тесемками, он осторожно ступил на лед.

До этого дня Шемет ни разу не стоял на коньках. В Петербурге у него находились другие развлечения, и хождение на каток казалось ему пустой тратой времени. Теперь он с легкой завистью взирал на свободно скользящих по льду молодых людей, на девушек в развевающихся юбках, румяных ребятишек, заливающихся смехом.

— Ну же, Войцех, — Йохан описал вокруг него восьмерку, — чего стоишь?

— Я не очень хорошо умею, — соврал Войцех, пряча глаза от Лизы, — давно не было случая.

— Держитесь за меня, герр Войцех, — Лиза протянула ему руку, теплую от муфты, — вы непременно вспомните, если попробуете.

— Не так-то просто вспомнить то, чего не знал, — покаянным голосом признался Шемет, — мне не стоило сюда приходить, фройляйн.

— Это просто, — Лиза потянула Войцеха за руку, и он заскользил вслед за ней, вполне сносно удерживаясь на ногах, — следите за мной. И-раз! И-два!

Они покатились вперед, медленно и осторожно, держась за руки. Маленькая ручка Лизы лежала в ладони Войцеха, согревая его теплом до самого сердца.

— Здорово! — прокричал проезжающий мимо Герберт. — А так можешь?

Он закрутился волчком, подпрыгнул на месте и проехался по плавной дуге.

— Пока нет, — рассмеялся Войцех, — но потом, непременно, попробую.

Через полчаса он уже довольно уверенно скользил вперед, но еще не решался делать повороты, останавливаясь и меняя направление. Руку Лизы пришлось отпустить, но девушка не отъезжала далеко, помогая ему советами. Ее маленькие ножки, мелькающие под синим подолом пальто, приводили Шемета в полный восторг.

— Вы прекрасно катаетесь, герр Войцех, — весело заявила Лизхен, — но вам не хватает уверенности. Ну-ка, догоните меня!

Лиза заскользила прочь, время от времени оглядываясь через плечо. Войцех, помчался за ней, отбросив все страхи. Лизхен круто развернулась на месте, и он резко затормозил, чтобы не врезаться в девушку, но не удержав равновесие, полетел на лед, лицом вниз. Лизхен ойкнула, ухватила Войцеха за руку, пытаясь остановить падение, но тоже поскользнулась и упала рядом с ним, весело смеясь.

Блестящие серые глаза Лизхен были так близко, что у Войцеха замерло дыхание. На ресницах искрилась ледяная пыль, щеки раскраснелись от морозного воздуха, губы, теплые от порывистого дыхания, слега приоткрылись. Войцех коснулся их губами, его обдало жаром, кровь стукнула в ушах. Он в испуге отдернул руку, уже потянувшуюся к талии девушки, и в этот миг Лиза, робко и неумело, едва заметно ответила на его поцелуй.

— Я люблю вас, Лизхен, — тихо шепнул Войцех, — с первой же минуты, как увидел, люблю.

— Я вас люблю, — еще тише ответила Лиза, и, застыдившись собственной смелости, залилась густым румянцем.

Домой они шли уже в сумерках, молча обмениваясь нежными долгими взглядами. Войцех, воспользовавшись тем, что мальчишки то убегали вперед, то отставали, еще дважды поцеловал Лизхен, осторожным, почти целомудренным поцелуем.

По возвращении он почти сразу поднялся к себе наверх, опасаясь, что фрау Грета увидит его сияющую улыбку. Книга падала из рук, серые глаза глядели на него из пляшущих на стене теней, и, когда сон, наконец, сморил его, целомудрия в нем не было и в помине.

* — Литовка — куртка, доходившая до середины бедра, литовка застегивалась спереди, и на груди в два ряда располагалось 6 латунных пуговиц. Нижняя часть литовки с широкими складками сзади имела два кармана, застегивающихся на пуговицы. Литовку часто носили вместо мундира в Свободных корпусах Пруссии в 1813-15 гг.