— А кто нужен тебе? — удивился Войцех. — Разве Алессио и Павлин — не одно и то же?

— Это и есть мое безумие, — печальная улыбка осветила прекрасное юное лицо, — Маска меняет саму суть, разве я не говорил тебе этого при первой встрече? Павлину нужен ученик и помощник, а мне… мне нужен друг, Войцех. Кажется, мы могли бы стать друзьями.

— Если Павлин не будет возражать, — задумчиво заметил Войцех, — и мне понятно, почему он выбрал меня, но ты? Почему, Алессио?

— Потому что она жива, — еле слышно шепнул Ринальди, — ты сумел победить там, где любой другой уже давно сломался бы. Твоя любовь оказалась сильнее безумия.

Войцех с надеждой поглядел на него, но Алессио в отчаянии закрыл лицо руками.

— Прости, прости, — горячо и торопливо заговорил он, — я не хотел, не имел права давать тебе ложную надежду. Ты был прав, принимая решение. Ты спас ее, Войцех, и это лучшее, что ты мог для нее сделать. Но когда-нибудь он победит, в этом сомнений нет. Отпусти ее, Войцех. И иди со мной.

— Как? Она будет искать, она не поверит в то, что я просто сбежал перед самой свадьбой! — взволнованно воскликнул Войцех, сжимая в бессилии кулаки. — А даже если и поверит? Пусть я не могу быть счастлив, пусть я не смогу дать Линусе счастья, которое она заслужила, но за что я буду причинять ей боль, заставляя думать, что я предал ее любовь? Я мог бы написать Кларе, она знает. Она поймет, она сможет объяснить Каролине, что у меня не было выбора. Но, если она не увидит моего мертвого тела, как ей поверить в мои слова?

— Это можно устроить, — в глазах Алессио промелькнула алая искра, — только стреляй не в лоб, а в сердце. Заживет за пару дней, а я потом за тобой приду. У меня есть даже склеп на примете, не придется выбираться из-под земли. Заберешь самое нужное, и поедем в Италию. Летом Равенна прекрасна, ночи полны звезд, и апельсиновые рощи звенят соловьиными трелями. Поедем, Войцех!

Войцех задумался. Смерть не страшила его — краткий миг, и все будет кончено. До его рождения была пустота, ничто, и все вернется на круги своя, словно и не было его в этом мире. Линуся сильная, она справится. Неожиданно ему вспомнилась Мари, любовь к ней все еще жила в его сердце, тихая, благодарная, не требующая поцелуев и клятв. Обида и горечь давно ушли, а она осталась. Ничуть не мешая любви к Линусе, горячащей кровь. Настоящей любви воспоминания не страшны. И живой человек рядом — не помеха любви к мертвецу. Пусть снова полюбит, пусть пылает страстью и дарит счастье, пусть растит детей и помнит о нем с печальной улыбкой и тихой нежностью.

Вот только ему зачем жить? Не любить, не радоваться солнцу, не слышать детских голосов под голубым небом, не лететь сквозь метель в санях, обнимая любимую. Не шутить с друзьями, не охотиться с Кларой, не видеть, как растет Тадек, как светятся счастьем глаза Жюстины. Зачем? Сильные мира сего справятся и без него, власть — это ничуть не похоже на мечту.

— Нет, — твердо ответил Войцех, — мне тоже жаль, что так получилось, Алессио, но я не пойду с тобой. Прощай и прости. До рассвета всего лишь час, тебе пора. Я не хочу, чтобы ты видел, как я это сделаю.

— Ты выбрал, — кивнул Ринальди, — и я не стану тебя останавливать. Прощай. Но…

Он прикрыл глаза, словно вспоминая что-то.

— Мой подарок еще у тебя? — неожиданно спросил Алессио. — Верни его мне, тебе он больше не понадобится.

Войцех встал, вытащил из комода потертую черную ташку, нашарил в ней грязные, смявшиеся крылышки и протянул Алессио. Но в последний момент сжал руку.

— Погоди, — спросил он, — ответь мне на последний вопрос. Что означает твой подарок?

— Сам не знаю, — улыбнулся Алессио, — иногда Предсказание приходит не на словах. Я плохо понимаю, о чем это, Войцех. Но знаю одно, если ты сегодня уйдешь со мной, то когда-нибудь ты будешь летать.

Небо закружилось перед глазами, черное, звездное, синее, в крутых барашках облаков, голубое, прозрачное, высокое. Ветер запел в ушах, сливаясь с мощным незнакомым, но таким родным ревом машины, треском винта, звоном тонких расчалок. Замелькали квадратики земли — черные поля Фландрии, серые скалы Басконии, зеленые луга Англии, рыжий африканский буш, белопенные яблоневые сады Польши…

— Я их не отдам, — Войцех крепче сжал в кулаке крылышки и прижал к груди в молчаливой клятве. — Если дорога уходит в небо — веди, мой друг.