Павлин (за неимением лучшего Войцех про себя назвал странного гостя этим именем) с легкостью перемахнул подоконник, стремительно пересек комнату, небрежно опустился в кресло у камина, сделав рукой жест, приглашающий собеседника садиться. Таким жестом монарх мог бы отмести церемониальные условности, собираясь поговорить с камер-юнкером.

Вступать в пререкания Шемет вовсе не был настроен. Но любопытство, пробившись сквозь стену решимости и отчаяния, спаянных воедино, завладело им. Пусть ненадолго, но ему было, зачем жить. «Того света» нет и не предвидится, поэтому напоследок получить ответы на давно занимающие его вопросы казалось прощальным подарком судьбы.

Но Павлин его опередил, задав вопрос, слегка огорошивший Войцеха.

— Она жива?

Шемет кивнул. Мысли его закрутились водоворотом, стремительно сменяя одна другую.

Павлин знал. Может быть, он и подстроил все это, каким-то образом направляя будущего «ученика» по темному пути, пробуждая в его душе голодного зверя, загоняя в угол? Нет, невозможно. Попытка свалить ответственность за свою судьбу на незнакомца в маске — еще более жалкая трусость, чем просьба к Кларе исполнить свое обещание. За происходящее отвечает только он сам и никто другой. Даже если в том нет вины. Даже если отвечать за зверя придется человеку.

— И что ты намереваешься делать? — насмешливый голос вырвал Войцеха из размышлений. Ему показалось, что фарфоровая маска улыбнулась краешком рта, а в прорезях мелькнул красноватый огонек.

— Пристрелить медведя, — пожал плечами Войцех, — кажется, это очевидное решение. Приговор обжалованию не подлежит. Так что поторопитесь, мсье. У меня мало времени.

— У меня еще меньше, — кивнул Павлин, — сейчас рассветает рано. Поэтому предлагаю сразу перейти к делу. Хочешь жить вечно?

— Хочу, кто же не хочет? — Войцех, конечно, не воспринял предложение всерьез. — Но медведь тоже не откажется. А мне с ним не по пути. Так что ты ошибся адресом, приятель.

— Медведь? — из-под маски раздался холодный, резкий смех. — Уж не вообразил ли ты себя оборотнем, мальчик?

— Нет, конечно, — устало вздохнул Войцех, — я знаю, что это просто безумие. Наследственное, надо полагать. Мой дед… Впрочем, это неважно. Он не успел, потому что не знал. Я успею. Но мне проще считать, что кровожадное чудовище — это не я. Так легче будет с ним покончить.

— Быть чудовищем, чтобы не стать Чудовищем, — задумчиво проговорил незнакомец.

Его слова, обращенные к самому себе, словно часть литании, насторожили Шемета. Слишком похоже на правила игры. На Правила Игры. Он не был уверен, но попытаться стоило.

— Мари-Огюстина де Граммон просила передать привет, — Войцех взглянул на бесстрастную маску, на закутанную в темный плащ неподвижную фигуру в кресле, с любопытством ожидая реакции.

— А ты не глуп, — короткий зловещий смешок заставил Войцеха вздрогнуть и отвести взгляд, — и догадлив. Кажется, я не ошибся в тебе. Поэтому повторяю свое предложение. Хочешь жить вечно?

— Я не верю в вечную жизнь, — нахмурился Войцех, — ни в этом мире, ни в том, которого нет. Имеются доказательства, незнакомец? Правила, условия, ставки? Слишком заманчивое предложение. Словно барышник на ярмарке расхваливает хромую лошадь.

— Я мог бы и не спрашивать, — фыркнул Павлин, — а силой взять то, что мне причитается по праву. Но это усложнит дальнейший ход событий. И я буду краток, время не ждет.

Мир изменился в одночасье. Ночь наполнилась охотниками, скрадывающими добычу, продлевающими свое существование человеческой кровью, сильными, стремительными, свирепыми. Ведущими между собой нескончаемую войну, плетущими интриги, из тени направляющими правителей и монархов по неведомому смертным людям пути. Одержимыми Зверем, с которым каждый из них вел непрекращающийся бой, силясь сохранить в себе хотя бы часть человека, которым когда-то был. Чаще всего побеждал Зверь. Кого за пару десятилетий, кого за тысячу лет. Но были и те, кто одержал верх в вечной схватке с кровавым безумием. Великие ученые, дарившие людям свои открытия безвозмездно, оставаясь безымянными, не ища ни славы, ни наград. Стражи, оберегающие мир от таящейся во тьме угрозы. Вечные романтики — художники, поэты, музыканты, несущие сквозь ночь искусство забытых веков. И все они играли в Игру, а имя Игре было — Маскарад.

— Значит, люди — всего лишь пешки в вашей Игре? — возмущенно воскликнул Войцех. — И Наполеон, усеявший Европу трупами, — всего лишь марионетка, плясавшая в ваших руках? Миром правят чудовища, и от наших действий мало что зависит. К чертям такой мир, где даже не выбрать, за что воевать! И вашу игру туда же.

— Я преувеличил, — снисходительно усмехнулся Павлин, — нас слишком мало, чтобы править миром. Но мы, конечно, пытаемся влиять по мере возможности. Как и ты, граф Войцех Шемет, как и ты. Или ты думаешь, что твой титул и положение ничего не значили, когда ты увещевал членов комиссии подписать Декларацию против работорговли? Я дам тебе шанс сделать больше. Дам возможность стать одним из тех, кто влияет на решения. На долгие века.

— А что будет со мной? — скептически скривился Войцех. — Я сменю одного Зверя на другого? Люди станут для меня всего лишь пищей, любовь и дружба — пустыми словами из прежней жизни, а ночь — вечной на все времена. Оставь такое бессмертие при себе, мне оно и даром не нужно.

— Сейчас твои шансы в борьбе — ноль против ста, — возразил Павлин, — я предлагаю тебе пятьдесят на пятьдесят. У других меньше, но у тебя есть опыт. И желание победить. Люди останутся для тебя людьми, если ты этого захочешь. Маскарад прямо запрещает убийство тех, чья кровь тебя насыщает. И любить ты сможешь. Вот наслаждение от телесной близости для тебя будет потеряно. Как и дневной свет. Говорят… Впрочем, это всего лишь легенда, и я не стану тебе лгать, что надеяться стоит. Долгая жизнь — всего лишь средство. Тебе решать, есть ли у тебя цель, ради которой им стоит воспользоваться.

— Возможно, — неуверенно проговорил Войцех, — возможно. Но откуда мне знать, что ты говоришь правду? Я даже лица твоего не видел. Что, если ты — чудовище, которое желает сделать меня подобным себе? Сними маску, и я подумаю.

— Любого, узнавшего, что скрывается под маской, ждет смерть, — угрожающе процедил Павлин. Плащ зашелестел, но из груди так и не вырвался вздох, — впрочем, ты и так узнал слишком много, чтобы пережить эту ночь. Но ты ведь и не собирался? А если между окончательной смертью и вечной не-жизнью ты выберешь второе, мне все равно придется ее снимать.

— Мне безумно жаль, что все так вышло, — тихим проникновенным голосом произнес Алессио, и по белоснежной щеке покатилась алая слеза, — я знал, что придется предложить тебе выбор, но надеялся, что он не понадобится. Мне безумно жаль, Войцех. Я так хотел, чтобы ты был счастлив.

— Ты знал? — недоверчиво спросил Войцех. — Откуда ты мог это знать?

— У меня бывают Прорицания, — опустив голову, ответил Алессио, — иногда я вижу будущее, словно в тумане. Иногда слова сами вылетают из моего рта, и я даже не знаю, что они означают. И не всегда предсказанное сбывается. Предопределения нет, Войцех, есть только наиболее вероятный исход событий, ибо причина всегда порождает следствие. Но в твоем случае я видел, к чему тебя ведет Красная Пелена. Ты не первый, кого она поглотила целиком. И, поверь, не так много времени у тебя осталось. Я бы хотел, чтобы было иначе. Но, увы, ничего не могу изменить, и ничем не могу помочь. Только предложить иной путь, другую смерть. Прости.

— Зачем я тебе? — горько спросил Войцех. — Зачем тебе безумец, способный уничтожить то, что ему дороже всего? Еще один бешеный зверь в стае кровопийц, ночное чудовище, беспощадный хищник? Зачем, Алессио?

— Павлину нужен ученик, — ответил Ринальди, — наш Клан может обратить только сумасшедшего, но ему нужны те, кто мыслит здраво, а не воющие на цепи безумцы. Ты умен, ты разбираешься в политике и войне, в искусстве и науках. Знаешь многие языки. Ты — ценная находка для Принца Равенны, Войцех.