Учения прошли даже лучше, чем в первый раз. Войцех чувствовал себя намного увереннее, отдавая приказы, дух взаимопонимания и товарищества объединял всадников вернее страха перед взысканием или желания выслужиться. Конечно, не все маневры можно было разучить с таким малым количеством людей, но Шемет был уверен, что и та наука, которую они успеют усвоить, пойдет впрок.

К концу занятий он уже без запинки мог назвать каждого из них по имени и почти обо всех составил свое мнение. Юный Карл Лампрехт смотрел с вызовом, словно готов был в любую минуту отбрить каждого, кто засомневается в его мужестве и пригодности к военному делу, но смущенно опускал глаза в ответ на дружескую улыбку. Ганс Мильх, тридцатилетний адвокат с обширной практикой, вел себя, как мальчишка, сбежавший с уроков. Мрачноватый Дитрих фон Таузиг, с копной темных волос, собранных в косу по дедовской моде, в самый неподходящий момент вдруг обезоруживал собеседника лукавой улыбкой с детскими ямочками на щеках и задорным блеском голубых глаз.

Вилли появился под конец, одетый в новенькую, с иголочки форму пехотного фенриха и в сопровождении трех лакеев в пудреных париках, чинно несущих на вытянутых руках большие блюда, накрытые серебряными крышками. Кофе заварили по-походному, на костре, разделив по-братски далеко не скромный ужин — трех пулярок и пару жареных фазанов.

— Дедушка устроил мне королевские проводы, — довольно заметил Вилли, — я уезжаю в Кенигсберг, к генералу фон Бюлову. Он согласился взять меня в адъютанты.

— Поздравляю! — Войцех дружески похлопал Вилли по плечу. — Когда едешь?

— Через неделю, — ответил Вилли, — но у меня еще много дел дома. Кстати, я рассказал матушке о нашем знакомстве, и она просто жаждет увидеть графа Шемета на одном из своих приемов. Я могу обрадовать ее обещанием?

— Не знаю, — Войцех замялся, — я в Берлине почти что инкогнито, и…

— Тебе не в чем идти на прием, — закончил за него Вилли, — не беда. Я дам тебе адрес своего портного, этот мундир он шил.

— Отлично сидит, — похвалил Войцех, — давай, непременно воспользуюсь. Мы еще увидимся до твоего отъезда? Я ведь не знаю, когда заказ будет готов.

— Матушка принимает по средам и пятницам, — ответил Вилли, — и будет рада знакомству в любой из этих дней.

После ужина начали расходиться. Войцех, довольный проведенным вечером, спешил по заснеженным аллеям Тиргартена домой. Лизхен, наверняка, уже спала, но мысль о том, что она будет рядом, что он увидит ее утром, жарким стуком отдавалась в сердце.

— Герр Войцех, — окликнул его знакомый голос, — вы позволите составить вам компанию?

— Конечно, герр фон Таузиг, — кивнул, обернувшись, Войцех, — буду рад свести по дороге более близкое знакомство.

— С удовольствием, — Дитрих улыбнулся, сверкнув в темноте белоснежными зубами, — но у меня к вам, по правде сказать, дело. Несколько деликатного свойства.

Войцех поглядел на него с любопытством и кивнул.

— Меня пригласили на танцевальный вечер, который устраивают студенты медицинского факультета, — обстоятельно начал фон Таузиг, — а моя дама, фройляйн Марта, отказывается идти туда со мной, если с нами не пойдет еще кто-то из моих друзей со своей дамой. Она сказала, что это будет выглядеть так, словно мы уже помолвлены. А о браке мы условились не говорить до конца войны. Не согласитесь ли составить мне компанию, герр Войцех?

— Но, позвольте, — недоуменно воззрился Войцех, — разве… Вы сказали «фройляйн Марта»? Значит, она девица. Неужто ее родители готовы отпустить ее на танцы даже не с женихом? Хотя и это было бы… Вы меня совсем запутали, Дитрих.

— Вы где последние десять лет провели, Войцех? — рассмеялся фон Таузиг. — В Стамбуле, там, где девиц евнухи охраняют?

— В Петербурге, — усмехнулся Войцех, — до евнухов там пока не дошли, но стоит пригласить барышню на мазурку на двух балах подряд и придется жениться. Иначе кто-нибудь из ее родни тебя к барьеру потащит, за оскорбление невинных чувств.

— Ну, а в Германии, — подмигнул Дитрих, — девушки взаперти не сидят. У родителей не всегда есть время возить их на балы. Вам даже не обязательно за ней ухаживать, тем более строить серьезные планы, чтобы сводить ее на прогулку, на танцы или в театр. Разумеется, на приличный спектакль. И, разумеется, не вдвоем, если вы не жених. Потому я и решился просить вас о дружеской услуге. Но, если у вас нет дамы... Я могу спросить Марту, не согласится ли кто-то из ее подруг стать вашей дамой на этот вечер.

— Нет, спасибо, Дитрих, — чуть покраснев, ответил Войцех, — не стоит. Если все обстоит так, как вы говорите, я знаю, кого пригласить на танцы. И непременно составлю вам компанию, если фройляйн Лиза примет мое приглашение.

— Почему-то я в этом уверен, — рассмеялся Дитрих.

* — Барабан бьёт и гремит,

Ратаплан дон дири дон.

Командир ворчит и ругается,

Ратаплан дон дири дон.

Знамёна трепещут,

Веют на ветру,

Вперёд, приятель,

Скорее за нами,

На кону новый мир.

К бальному залу, снятому вскладчину студентами-медиками, Войцех повез Лизу в заранее нанятом экипаже. Конечно, в открытом, несмотря на срывающийся с темнеющего неба легкий снежок. Войцех сидел напротив, соблюдая приличия, и не отрывал взгляда от счастливого лица Лизхен.

Накануне он посетил рекомендованного Вилли портного, заглянул в контору Бера, чтобы справиться, как продвигаются дела, и, вернувшись домой, по совершеннейшему наитию, обратился к фрау Грете за разрешением пригласить Лизхен на танцы. Фрау Грета заколебалась, взглянула на неподдельно удивленную дочь, удовлетворенно кивнула, и разрешение было получено. Согласие Лизхен, разумеется, тоже.

По дороге они заехали сначала за Дитрихом, а потом за фройляйн Мартой, бледной томной девицей с золотистыми кудряшками, выбивающимися из-под бархатного капора. Барышни обменялись дружелюбными улыбками, и Войцех с Дитрихом довольно переглянулись.

Бальная зала была украшена бумажными гирляндами и свисающими с потолка красными китайскими фонариками. Оркестр был неплох, а буфет, как с удовлетворением обнаружил Войцех, еще лучше. Накануне он успел предупредить Дитриха о своем инкогнито, и фон Таузиг, сын состоятельного альтенбургского помещика, сорил деньгами за двоих.

Начали с англеза. Войцех танцевал сдержано и церемонно, присматриваясь к принятой здесь манере, с легкой тревогой наблюдая за Лизхен, идущей с ним в паре. Но опасения оказались напрасны, Лиза скользила по паркету легко и грациозно, как лепесток яблоневого цвета на майском ветру, и белое платье, отделанное бирюзовыми лентами, открывало взору прелестные маленькие ножки в атласных туфельках.

Во втором контрдансе Войцех и Дитрих поменялись дамами, на третий Лизу пригласил какой-то студент, и Войцех, снедаемый легкой ревностью, отошел к дальней стене, где Дитрих угощал свою подругу апельсинами.

— Ваша дама прекрасно танцует, герр Войцех, — улыбнулась Марта, проследив обеспокоенный взгляд Шемета, — умелого танцора видно сразу.

— Вы тоже чудесно танцуете, фройляйн, — вежливо ответил Войцех.

— Ну что вы! — Марта игриво отмахнулась веером. — Я так редко бываю на танцах в эти суровые времена. У Дитриха нечасто выдается свободная минутка. А с другими кавалерами я не выхожу.

— Дитриху есть, чем гордиться, фройляйн, — холодно кивнул Войцех и направился к буфету.

Его бросило в жар от этого разговора, и стакан холодного лимонада не смог остудить пылающий в груди огонь ревности.

Немецкий вальс дамам полагалось танцевать со своим постоянным кавалером, и Войцех закружил Лизу по залу, уже со всей великосветской ловкостью записного петербургского волокиты. Лизхен носилась в его объятиях легкой пушинкой, и Войцех весь отдался пленительному наслаждению музыки.

Но вальс кончился, и мрачные сомнения снова заползли в сердце.