Расплатившись за недолгий ночлег и скудный ужин полновесным серебром, Войцех выставил караулы, и улегся на печь, не снимая тулупа. Сон не шел, под мундиром нестерпимо чесалось от трехнедельной грязи и распоясавшихся в тепле насекомых. Шемет еще с полчаса поразмыслил над тем, куда повернуть из Цегержина, принял решение продолжить путь к Копысю, где по последним достоверным данным размещалась ставка Кутузова, и, наконец, заснул, разморенный усталостью и печным жаром.

Тринадцатого ноября к ночи отряд Шемета прибыл в Головнино. В селе было шумно, и Войцех, обманутый темнотой, уж решил было, что наткнулся на авангард Кутузовской армии, но оказалось, что село занято партией Дениса Давыдова, чья партизанская слава гремела по всем фронтам не менее, чем его стихи и песни в мирные времена.

Поручив своих гусар заботам уже расположившихся на отдых партизан, Войцех отправился искать Давыдова. Знакомство состоялось самое сердечное, Василий, как оказалось, не раз писал кузену о друге. А уж о Денисе кто только в России не был наслышан.

Мужицкая борода и кафтан несколько сбили Войцеха с толку, но он быстро привык к столь необычайному для гусарского полковника виду, и беседа, сдобренная вполне сносным ужином с водкой и, главное, свежевыпеченным хлебом, приняла самое дружеское направление.

Пока разговор шел о гусарских доблестях, сшибках с неприятелем, захваченных пленных и транспортах, Давыдов улыбался и шутил. Но в ответ на расспросы Шемета о Кутузове помрачнел, велел ординарцам выйти из горницы и перешел чуть не на полушепот.

— В Копысе Светлейший сидит, — доверительно сообщил он, — силы бережет. А Чичагову курьеров отправляет, у коих предписания задним числом помечены. Поторапливает. Дескать он, Светлейший, уж на хвосте у врага, вот-вот к Березине прибудет. Чичагов уж не раз бранил нарочных за опоздание, они честью клянутся, что выехали из Копыся на три дня позже, чем в письмах означено. Вот и думай, Шемет. Сам думай.

— Zwis barani! — сквозь зубы процедил Войцех. — W pizde jeża!

— Хорошая мысль, — усмехнулся в бороду Давыдов, — светлая. Делать что будешь?

— Передам Шефу, что Кутузов на лаврах почивает, победу при Бородино и московский пожар до сих пор празднует, — зло бросил Войцех, — сделаем, что сможем. Не привыкать.

— Когда ехать думаешь?

— С утра. Минута дорога.

— Жаль, — покачал головой Давыдов, — мне тут донесли, что в Белыничах отряд польский стоит. Магазин и гошпиталь прикрывает. Думал, присоединиться захочешь.

— Захочу, — улыбнулся Войцех, — великая честь с тобой рядом воевать, Денис. Кто ж такое упустит? Потомки не простят.

— Ну и славно, — Давыдов поднялся из-за стола, — тогда пора и на отдых, с утра дело предстоит жаркое.

К Белыничам шли рысью. По дороге от Головнина перед местечком лежало поле, плоское и обширное. За местечком длинный мост через болотистую Друцу вел к Эсмонам, оттуда дорога лежала к Березине. Партию возглавлял сводный гусарский отряд, за ним шли отборные казаки, под предводительством подполковника Храповицкого и майора Чеченского. За отрядом следовали два конных орудия.

Из Белыничей навстречу партизанам выехала неприятельская кавалерия, но тут же была опрокинута Храповицким в местечко, занятое двумя сильными батальонами пехоты. Гусары в ярости преследования бросились на батальоны, встретившие их дружным залпом. Дело ожидалось жаркое. Давыдов, не желая попусту терять людей, решил было обойти Белыничи с фланга, но оттепель, растопившая лед по берегам Друцы, превратила их в топкое месиво.

Давыдов приказал подтянуть орудия к главной улице Белыничей, открыв огонь картечью. Неприятель тут же засел по избам, за изгородями и плетнями, расположив прикрытый артиллерией резерв на дальнем конце местечка. Раз за разом гусары и казаки пытались взять позицию с наскока, но каждый раз были отброшены сильным огнем противника. Тогда Давыдов послал Храповицкого с казаками занять гошпиталь и магазин, находившиеся в стороне от Белыничей.

Пока они стояли на околице, готовясь к очередному штурму, к Давыдову подлетел юноша в казацком бешмете, с гусарской саблей наголо.

— Денис!— еще на скаку закричал он. — Надо торопиться! Сюда идет от Могилева Ожаровский с пехотой и казаками. Не успеем — все лавры ему достанутся.

— И Храповицкий докладывает, что к нему в гошпиталь уже заявился казачий полковник Шамшев от Ожаровского и пожелал занять гошпиталь в собственную славу! — сообщил подъехавший к ним гусар.

— А что Храповицкий? — усмехнулся Шемет.

— Выгнал наглеца вон, как хищника чужой добычи, — рассмеялся гусар.

— Ну, господа, что будем делать? — спросил Давыдов, оглядев товарищей.

— Прорываться! — решительно заявил юноша в бешмете.

— Убийственное это дело, Левушка, — вздохнул Денис, — но славное.

Он обернулся к Войцеху.

— Ты ведь, кажется, не знаком с моим братом, Шемет? Представляю — Лев Давыдов. Лев.

— Рад знакомству, — кивнул Войцех, — и согласен с предложением. Будем прорываться.

Кони мчались, словно бешеные, словно сам черт подстегивал их. Пули и картечь свистели вокруг, с протяжным воем ложились ядра. Из-за плетней и заборов трещали ружейные выстрелы. Йорик тонко заржал на скаку, когда пуля ударила его в круп, но не сбавил шагу. Рядом с Войцехом, оскалившись, летел Лев, обнаженный клинок в его руке неистово вращался. Как буря пронеслись они по главной улице, обрушившись на пушкарей, смяли пехоту, стоявшую у моста, погнали неприятеля в узкие кривые улочки. Войцех рубил, почти не глядя, Йорик грудью сшибал замешкавшихся на пути людей, улицы тонули в пороховом дыму и зареве разгорающегося пожара.

Вслед за ними в хвост начавшей строиться для отступления колонне ударили основные силы Давыдова. Пушки били по неприятелю картечью, загоняя его на узкий мост через Друцу. Пропустив колонну в поле, гусары и казаки бросились за ней, обходя с двух сторон. Пушки продолжали разрывать неприятельский строй, но колонна отходила в порядке, отстреливаясь. Наконец, начальник колонны, намереваясь пожертвовать частью своих людей, чтобы спасти остальных, отрядил чуть не половину солдат в стрелковое заграждение. Но отряд казаков, к которому присоединился и Шемет со своими гусарами, предводительствуемый Львом Давыдовым, ударил на них из леса, обратил в бегство и захватил множество пленных, в их числе подполковника и двух капитанов.

Колонну гнали до самых Эсмон, и только, когда остатки неприятеля, перейдя мост, скрылись в густом лесу, Давыдов велел прекратить преследование. Его брат получил в этом бою серьезное ранение, и Денис, обеспокоенный его состоянием, велел возвращаться в Белыничи, где его ожидал Храповицкий с захваченными в магазине и гошпитале трофеями.

Войцех, оставив на попечение Давыдова двух раненых в сражении гусар и убедившись, что Йорик, которого неприятельская пуля лишь глубоко оцарапала, в силах продолжить путь, стал прощаться.

— Славно порубились, — Давыдов пожал Шемету руку, — хорошая вышла встреча. Куда теперь?

— К Борисову, — решил Войцех, — думаю, наши уже там. Спасибо, Денис.

В ночь на 15 ноября отряд Войцеха вернулся к полку, стоявшему у мызы Старый Борисов. Гусары торопились, от взмыленных коней на морозе валил пар.

— Онищенко! — что было сил выкрикнул Войцех, влетая в лагерь. — Онищенко!

— Здесь, ваше благородие, — отрапортовал ординарец, выскочив, словно из-под земли, наперерез Йорику.

— Спасай, братец, — умоляющим голосом произнес Шемет, слетая с коня и вручая поводья Онищенке. И слабо улыбнулся, в ответ на недоуменный взгляд. — Не меня, его. Падет — до гроба себе не прощу.

— Выходим, ваше благородие, — пообещал ординарец, и чуть успокоившийся Шемет отправился на поиски Шефа.

Ридигера он обнаружил на мызе, где, несмотря на ночной час, граф Витгенштейн держал военный совет. Командующий, очевидно, был в курсе поручения, данного Шефом молодому офицеру, поскольку уже минут через десять он принял Шемета в присутствии одного лишь полкового командира.