На лесной поляне перед ним открылась весьма живописная картина. Десятку казаков, в разномастных бешметах, барашковых шапках и с шашками наголо, противостоял десяток же неприятельских солдат в незнакомых Войцеху коричневых мундирах с красной опушкой. Двое из них, очевидно офицеры, были верхами. Пехотинцы спешно перезаряжали ружья, всадники с обнаженными палашами стояли по бокам, прикрывая своих товарищей.

За спинами солдат, в легкой бричке, сидела молодая хорошенькая женщина в дорожном капоре и шали. В руке у дамы был пистолет, к ногам жалась всхлипывающая, перепуганная девка. Кучер лежал тут же, из размозженной выстрелом головы текла кровь, застывая темной лужицей в кучке желтой листвы. Один из казаков тоже свисал с седла с простреленной грудью, выпавший из руки пистолет еще дымился.

При виде выскочивших на поляну гусар и те, и другие обернулись, словно на время позабыв о начатом деле.

— Господа, — Войцех заговорил по-французски, обращаясь к неприятелю, — советую вам сложить оружие. И отпустить даму. Мой разъезд прибудет сюда с минуты на минуту, но я не желаю бессмысленного кровопролития.

— Честь дамы стоит того, чтобы отдать за нее жизнь! — гордо вскинул голову смуглый черноволосый офицер, салютуя Войцеху палашом. — Умрем, но не сдадимся!

— Чего по-ихнему гуторить, твое благородие? — вмешался бородатый казак в папахе с красным верхом. — В сабли их, нехристей. А баб — на круг. Тебя первого пустим, чтоб за нами не брезговал.

Во рту пересохло, в висках стукнула кровь, застилая глаза алым. Сабля вылетела из ножен серебряным сполохом.

— Что? Да как ты смеешь? Вы под арестом! Сдать оружие!

— Нашел дурня, — хмыкнул казак и, обратившись к своим, заорал, — бей их, ребята! Не то донесут!

Черноволосый офицер, очевидно, по тону понял, что произошло. Он жестом остановил своих солдат, уже вскинувших ружья, и обернулся к Войцеху.

— Господин офицер! — торопливо заговорил он. — Дама под нашей защитой. Помогите нам, и после боя мы сложим оружие. Слово испанского дворянина.

Войцеха озарило. Слухи о против воли оказавшихся в армии Бонапарта испанцах доходили до него и ранее. Существовало даже особое предписание относиться к пленным испанцам дружественно и не сурово, в особенности если они сами переходили на сторону русских войск.

Казаки, не спешившие исполнить приказ своего предводителя, вероятно, из опасений, что вслед за поручиком на поляне появится сильный гусарский разъезд, наконец, осмелели. С громкими криками они бросились вперед, размахивая кривыми шашками. Войцех кивнул испанскому офицеру, и ружейный залп встретил мародеров, выбив двоих из седла. Шемет сшибся с предводителем, Йорик налетел на донца грудью, сбив его с пути. Сабля Войцеха, просвистела в паре вершков от красноверхой папахи. Гусары, разъяренные нападением на своего командира, последовали за ним.

Испанцы не заставили себя ждать, зазвенели тяжелые палаши о казацкие шашки, четверо стрелков умело орудовали штыками, не подпуская к себе всадников. Остальные снова перезаряжали ружья с убийственным спокойствием бывалых вояк.

В пять минут все было закончено. Семеро казаков остались лежать на поляне, но трое разбойников успели ускакать, в их числе и предводитель шайки, потерявший в бою папаху и шашку.

Войцех спешился, вытер клинок подобранной папахой и направился к бричке.

— Имею честь представиться, мадам. Я — поручик Гродненского полка Войцех Шемет. А вы, должно быть, пани Жолкевская?

— Для вас, благородный рыцарь, просто пани Каролина, — из-под капора весело блеснули черные глаза, — чем я могу отблагодарить моего спасителя?

— Боюсь разочаровать, пани Каролина, — усмехнулся поручик, — но я попрошу всего лишь принять расписку за фураж, которым ваш приказчик любезно снабдил мой отряд.

Испанцы сдержали обещание и сложили оружие в бричку, но Войцех позволил офицерам оставить палаши, полагаясь на их слово. Условия капитуляции были самые почетные, учитывая обстоятельства. По дороге к Жолкам капитан Рамон де Сильва, предводительствовавший испанским отрядом, рассказал Шемету, что он с товарищами покинул армию уже неделю назад, но заплутал по лесам, в поиске русских частей. Показываться на глаза местным поселянам они избегали, опасаясь, что те, как это уже бывало в Польше, выдадут их французам. Пару раз им удалось подстрелить в лесу дичь, тетерева и зайца, но на отряд из десяти человек этой добычи хватило только, чтобы не помереть с голоду. Капитан надеялся, что русские помогут им добраться домой, в Испанию, где по доходившим до них слухам, британские войска лорда Веллингтона и местные партизаны успешно противостояли французской армии маршала Сульта.

Незадолго до появления Войцеха на злополучной поляне, Рамон де Сильва с товарищами, скрывавшиеся в лесу, услышали одиночный выстрел, и поспешили туда, в надежде, что встретят русский пикет, ведущий бой с немногочисленном французским отрядом и, приняв участие на стороне русских, докажут свое желание драться с Бонапартом. Но обнаружив там напавших на бричку казаков, вызвались защищать даму.

— Мадам — очень храбрая женщина, — де Сильва кивнул в сторону брички, — как только увидела, что мы на ее стороне, тут же попросила у меня пистолет. На случай, если дело обернется совсем худо.

— Очень храбрая, — согласился Войцех.

В Жолки они прибыли уже ввечеру. Пан Тадеуш отправил крестьян с повозкой забрать тело кучера и закопать убитых казаков. Четверо испанцев, включая лейтенанта Хуана Сансо, получили в схватке легкие ранения, но и остальные падали с ног от голода и усталости. У Войцеха и троих отправившихся с ним гусар с утра маковой росинки во рту не было. Словом, о том, чтобы пуститься в путь немедля, не могло быть и речи.

Пани Жолкевская такому положению вещей даже обрадовалась. Она немедля принялась раздавать указания дворне, и уже через час Войцех, наскоро перекусивший хлебом с вареньем и кружкой молока, блаженно растянулся в баньке, смывая с себя походную грязь. Вместе с ним постигали премудрости банной науки и березового веника испанские офицеры. Остальные испанцы, несмотря на языковой барьер сошедшиеся на дружеской ноге с гродненскими гусарами, ожидали своей очереди.

Мундиры их вычистили, белье постирали и выгладили. Войцех извлек из прилаженного к седлу чемодана* ментик и к ужину, накрытому со всей возможной в захолустном имении изысканностью, явился в полной гусарской красе. Разговор шел по-французски, испанских офицеров, разумеется, тоже позвали к столу.

Крахмальная скатерть, старинные кубки, в которые хозяйка лично подливала щедрой рукой извлеченное из глубины подвала старое рейнское вино, пляшущие огоньки свечей… Война, казалось, отступила, и четверо молодых людей, собравшихся за столом, улыбались и шутили, как давние друзья, оставив ее за порогом гостеприимного дома.

У пани Каролины нашлась и гитара. Хуан Сансо, у которого при виде инструмента загорелись глаза, ловкими пальцами пробежался по струнам, и гитара запела страстно и нежно в его стосковавшихся по музыке руках.

Засиделись за полночь, но свечи догорели, усталость взяла свое, и собеседники разошлись на ночлег. Испанцы, поблагодарив хозяйку, отправились ночевать на сеновал к своим товарищам, Войцеху же досталась гостевая спальня с широкой кроватью, пуховой периной и одеялом, подбитым синим атласом.

Несмотря на усталость, Шемет долго не мог уснуть. События этого дня взбудоражили его, и он еще долго перебирал их в памяти, стараясь запечатлеть каждый момент. Наконец, он задремал, и во сне ему все мерещился щемящий душу плач гитары.

Разбудило его неожиданное прикосновение к выпростанной поверх одеяла руке. Войцех подхватился, резким движением сел. Пламя свечи, задрожавшее в чьей-то руке, ослепило его.

— Прошу прощения за то, что разбудила пана, — тихо прошептал нежный голос, — но мне так страшно…

— Чего же пани опасается? — улыбнулся Войцех.

— Ах, в доме так много незнакомых мужчин, — черные глаза лукаво блеснули, отразив огонек свечи, — мало ли, что им взбредет в голову. Пан Войцех же не откажет даме в защите?