К половине шестого вечера Блюхер ввел в бой почти все имевшиеся у него силы, но и Наполеон решил задействовать резерв, бросив в сражение гвардию. Небо затянуло черными облаками, сверкнула молния, и грянул гром, словно сам бог войны решил вмешаться в исход битвы. Под натиском императорской гвардии дрогнул центр, и Блюхер, отчаянно ругаясь, лично повел в контратаку последний резерв — тридцать два эскадрона кавалерии Рёдера бросились на врага, закрывая брешь.

Войцех, сгорая от нетерпения, выхватил саблю и тронул коленями Йорика. Впереди, со сверкающим клинком в руке, фельдмаршал «Вперед» летел на врага, почти поравнявшись с ним мчался полковник Лютцов, за его спиной гремели боевые гусарские трубы.

— Эскадрон наступает рысью! — голос Дитриха прозвучал совсем близко.

Справа рассыпалась цепь фланкеров, Ганс Эрлих, разрядив карабин, развернул коня, уходя из-под яростного огня французской пехоты. Второго захода стрелков Шемет уже не увидел, Йорик сшибся грудью с кирасирским конем, и сабля встретила французский палаш оглушительно-радостным звоном.

Дождь хлестал, не переставая, на поле боя опустилась ночь, и только блеск молний выхватывал из непроглядной тьмы то взметнувшийся клинок, то полированную сталь кирасы. Под бешеным натиском французов пруссаки отступали, и Войцех, ослепленный пылом битвы, потерял своих, оставшись в ночной темноте посреди поля, усеянного человеческими и конскими телами.

— Кто здесь? — тихий и хриплый голос Ностица прозвучал справа, заставив Войцеха вздрогнуть от неожиданности.

— Лейтенант Шемет, Шестого Уланского полка, особый гусарский эскадрон, — по всей форме ответил Войцех, спешиваясь и подходя к Ностицу, стоящему у все еще дрожащей в агонии лошади с пистолетом в руке.

— Фельдмаршал ранен, — адъютант указал на землю, и только сейчас Войцех разглядел лежащего навзничь Блюхера, придавленного убитым пулей конем.

— Помогите мне вытащить его, лейтенант, — Ностиц опустил пистолет, — одному мне не справиться.

Шемет молча кивнул, и они разом взялись за передние ноги мертвого коня, пытаясь сдвинуть тушу, зажавшую ногу бесчувственного всадника. С третьего рывка труп поддался, и Ностиц бросился к Блюхеру, пытаясь привести его в сознание. Конский топот заставил его резко обернуться, снова выхватив пистолет.

— Кто идет?

— Унтер-офицер Шнайдер, Шестой уланский.

Вслед за Шнайдером подъехали и два взвода улан из кавалерии ландвера, а с ними и майор Буше, сообщивший, что арьергард находится в Сомбрефе, прикрывая отступающую в полном боевом порядке изрядно потрепанную, но не разгромленную армию.

Войцех, с помощью Ностица, взвалил все еще не пришедшего в сознание фельдмаршала на спину Йорика, вручив Шнайдеру поводья. Темнота и дождь надежно скрыли их от глаз французов, уже безраздельно господствовавших на оставленном прусской армией поле боя.

В небольшой деревеньке, где временно расположился штаб, они, наконец, отыскали врача. Блюхера внесли в деревенский трактир и положили на стол, накрытый походным одеялом. Фельдмаршал получил множество ушибов, придавленная конем нога отекла, на затылке налилась шишка, но переломов не было. Лекарь, осмотрев раненого, вытащил из медицинской сумки бутылку коньяка и принялся растирать ушибы. В разгар процедуры Блюхер открыл глаза и, не сказав не слова, выхватил из руки потрясенного лекаря бутылку, приложившись к горлышку.

В дверях трактира показался генерал Гнейзенау в сопровождении нескольких офицеров штаба.

— Благодарение богу, вы живы, — облегченно вздохнул Гнейзенау, оглядев Блюхера, — принимайте командование, господин фельдмаршал. Мы отступаем.

— Сам вижу, что отступаем, — проворчал Блюхер, — вот только куда?

— Через Намюр к Льежу, куда же еще? — чуть раздраженно ответил Гнейзенау. — К обозам и магазинам. Пусть Веллингтон сам выбирается из ловушки, куда его загнал Бонапарт, а мы дождемся русских и австрийцев, как и предполагалось по первоначальному плану кампании.

— Что? — Блюхер вскочил со стола, бутылка со звоном разбилась, и трактир наполнился густым ароматом коньяка. — Мы потеряли день, но не честь, Гнейзенау. И я, черт бы вас побрал, не намерен с ней расставаться из-за вашей нелюбви к Веллингтону. Мы отходим на Вавр. Немедленно пишите приказ. И принесите мне еще коньяка, он здорово помогает от ушибов.

— Коньяка больше нет, — горестно развел руками лекарь, — только шампанское.

— Тащите шампанское, — великодушно согласился Блюхер.

Вчерашняя битва дорого обошлась не только пруссакам. Наполеон встал лагерем у Линьи, и отходящую в боевом порядке армию Блюхера до утра не потревожил никто. В ночи далеко разносились голоса дежурных унтер-офицеров, выкрикивающих номера полков, чтобы отставшие могли найти свои части, тут и там мелькали факелы, показывая направление заблудившимся, дружное чавканье сапог по размокшему тракту и лязг подков позволяли отличить пехоту от кавалерии.

Войцех отыскал эскадрон перед самым рассветом. Фон Таузиг встретил его вымученной улыбкой на потемневшем от усталости лице.

— Жив? Цел? Я уж и не чаял.

— Тяжко пришлось? — спросил Войцех, пристраиваясь к колонне.

— Полковник в плену, — угрюмо ответил Дитрих, — сам видел, как кирасиры его тащили, когда он с коня упал. Цох убит. Ортманну руку ядром оторвало, до лазарета не донесли. Еще десятерых потеряли. Не считая раненых. Фланкерам крепко досталось, кирасиры на них выскочили, пока они перезаряжались, не все сабли вытащить успели.

Он замолчал, собираясь с духом, и мрачное предчувствие охватило Шемета.

— Где Ганс? — голос сел в ожидании беды.

— В лазарете, — скрипнул зубами Дитрих, — колено ему пулей раздробило, хорошо, конь вынес. Отличный конь.

— Я съезжу? — Войцех вопросительно взглянул на командира. — Если тебе не нужен.

— Езжай, — кивнул фон Таузиг, — дорогу не потеряем. До Намюра доберемся, передохнем, и в Льеж. Жаль, Клара в Брюсселе.

— Так плохо? — Войцех до боли сжал кулаки, резко выдохнул и тряхнул головой. — Не хорони его раньше времени, ротмистр. И дорогу не потеряй. На Вавр.

— Фельдмаршал нашелся! — Дитрих даже просветлел и выпрямился в седле. — Эх, повоюем еще.

— Повоюем, — кивнул Шемет, — и скоро.

Полевой лазарет Первого Корпуса Войцех нагнал только к восьми утра. Солнце уже почти высушило землю, весело поблескивая в лужицах, луга по обочинам дороги искрились капельками росы, вымытые ливнем красные крыши деревеньки Виллеру купались в свежей зелени садов. Но уже на подъезде к северной околице ароматы летнего дождя и цветущей земли сменились до боли знакомым запахом гниющей плоти, засохшей крови и грязного белья. Войцех, в последний раз вдохнув чистый деревенский воздух, привязал Йорика к плетеной изгороди и направился к большому крытому соломой амбару, где разместилась операционная.

У амбара в ряд стояли холщовые носилки с ожидающими очереди ранеными. Одному из них, грузному артиллерийскому капралу, санитар деловито обматывал тряпьем разрубленную палашом голову. В образовавшейся щели пульсировала серая масса, и Войцех, сглотнув, отвел глаза. Изувеченные пулями, осколками ядер, штыками и саблями солдаты лежали молча, только двое тихо стонали в полузабытьи. Из полуоткрытой двери амбара донесся истошный вопль, но через пару минут все стихло, и на пороге показался паренек в заляпанном кровью кожаном фартуке, неся отрезанную руку, которую он, не глядя, швырнул в большую яму под старой грушей.

Войцех, не обнаружив среди ожидающих очереди Ганса, окликнул парнишку, прежде чем тот успел вернуться в амбар. Внутрь Шемета не пустили, но мальчишка почти сразу же сообщил, что лейтенанта Эрлиха в операционной нет, и не было, и посоветовал заглянуть в соседний сарай.

В полутемном сарае на глинобитном, устланном соломой полу раненые лежали вповалку, запах гниющей плоти и мочи тяжко висел в густом воздухе. Здесь стонали в голос или разевали рты в беззвучном крике, сил звать на помощь не оставалось ни у кого. Угрюмые санитары время от времени поглядывали на шевелящуюся людскую массу и выхватывали из нее уже неподвижные тела, относя их к большой телеге, запряженной меланхоличными першеронами.