Вспомнил рассказы Блюма о столбняке, которому подвергались раненые при попадании в рану земли. Сейчас же побежал в соседний железнодорожный домик, оказавшийся квартирой дежурного по станции, и попросил позволения промыть рану.

Старушка, мать дежурного по станции, дала мне горячей воды, которой я и привел себя в порядок.

Рана на голове оказалась несильной.

«Везет, — думал я. — Получил две раны в один день, вернее в один час. Будь я на позиции и обладай таким нахальством, как Савицкий, получил бы и крест, и чин, и, еще глядишь месяца на два эвакуацию в тыл. А если бы остался, несмотря на ранение, в строю, то всяким почестям и наградам числа не было бы».

В Питере пробыл недолго. Отношение к делегатам, прибывающим с Юго-западного фронта, неважное. При первом же моем появлении в Совете крестьянских депутатов дежурный член солдатской секции, узнав, что я из-под Тарнополя, неодобрительно осмотрел меня с ног до головы.

— Делегируетесь? — задал иронический вопрос. — Вместо того чтобы немцев бить, митингуете и по столицам ездите?

— Надо и в столицах побывать, — ответил я. — Скажите, с кем мне здесь поговорить, чтобы получить ряд советов?

— С председателем солдатской секции Оцупом и его заместителем Гвоздевым.

— Где их найти?

— В своих кабинетах.

— Кабинеты-то где?

— Здесь же, в этом здании. Только сейчас еще рано, никого нет.

Прошел по зданию Крестьянского совета, который разместился в великолепном доме на Фонтанке, где раньше был лицей, подготовлявший дипломатов. В классных комнатах кабинеты руководителей Крестьянского совета; большие залы приспособлены под аудитории, в которых партия соц.-революционеров организовала ряд лекций для своих сторонников рабочих. Небольшие комнаты администрации лицея пошли под кабинеты для начальников различных отделов и секций Крестьянского совета. В нижнем этаже столовая для членов комитета и для приезжающих делегатов. Столовая оживлена постоянно. Можно застать в ней членов президиума исполнительного комитета, среди которых несколько министров Временного правительства, как, например, Чернов, Маслов и др.

Каждому зарегистрированному делегату выдается полтора фунта хлеба и по удешевленной цене обед. Больше всего, понятно, привлекает хлеб, ибо в городе даже при счастливом стечении обстоятельств можно получить по карточкам не более полуфунта.

В столовой, сидя за чаем и прислушиваясь к ведущимся кругом разговорам, удалось уловить несколько фраз, произнесенных членом Президиума исполкома крестьянских депутатов Бунаковым. Бунаков — член центрального комитета партии соц.-революционеров.

— Большевики по немецкой указке разлагают армию, — говорил Бунаков. — Совершенно очевидна связь большевиков с немецким генеральным штабом. Ведь вы посмотрите, какое совпадение: 5 июля большевики организуют демонстрацию в Петрограде, и в тот же день на фронте немцы переходят в широкое наступление. Расчет был верный — создать осложнение в тылу через большевиков, а на фронте тем временем действовать. Однако им не удастся. Новый верховный главнокомандующий Корнилов скрутит армию; он не позволит митинговать, как было до сих пор.

Из столовой я прошел наверх в солдатскую секцию, чтобы повидать Оцупа и Гвоздева. Застал Оцупа. Высокий, длинный белокурый человек, медленно произносящий слова, точно ему стоило больших усилий изрекать свои ответы на вопросы, которые предъявляются ему представителями мест.

— Вы с фронта? — медленно цедя сквозь зубы, смотря на меня мутными глазами, спросил Оцуп.

— Из самого пекла, — ответил я. — Из полка, который пережил Тарнопольское отступление.

— Знают на фронте, что большевики в Питере сотворили?

— Я с этим познакомился уже в дороге по газетам. На фронте ничего не было известно. Меня интересует ряд вопросов, — обратился я к Оцупу. — Я командирован с фронта затем, чтобы выяснить, как смотрит Крестьянский совет на положение дел на фронте. Следует ли поддерживать наступление, или вести пассивную оборону? Это первое, и второе, — какие меры применяются для улучшения бытовых условий солдат, в частности, для улучшения пайка, выдаваемого солдатам в тылу, и как разрешается вопрос с демобилизацией старших возрастов. Ведь на фронте имеются солдаты свыше сорока лет.

— Солдатская секция, — ответил Оцуп, — разрабатывает сейчас положение о демобилизации старших возрастов; мы привлекли к этой работе командующего Московским округом, члена нашей партии Верховского и целый ряд крупных военных деятелей. Не позднее как через полтора-два месяца должен быть подготовлен проект закона о демобилизации старших возрастов. Над вопросами увеличения пенсии и пособий как солдаткам, так и сиротам мы также работаем. Имеется ввиду установить прибавку на дороговизну. А по вашему первому вопросу, являющемуся кардинальным, стоит ли вести пассивную оборону, или выполнять приказы военного начальства о наступлении, — на это достаточно уже ответило Временное правительство, назначив генерала Корнилова верховным главнокомандующим.

— Какой же отсюда вывод? — переспросил я.

— Вывод тот, что коль скоро Временное правительство доверяет пост верховного главнокомандующего генералу Корнилову, который является честным военным и преданным новой революционной власти человеком, то армия обязана выполнять его приказы. Если он прикажет наступать — значит наступать.

— А как реагирует солдатская секция, — задал я еще вопрос, — на введение смертной казни на фронте и на ликвидацию прав армейских общественных организаций на созыв своих собраний?

— По этому поводу, — ответил Оцуп, — правительством принят соответствующий закон в полном согласовании с мнением большинства революционной демократии, т. е. Советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Советы считают, что темная масса в период тягчайших военных напряжений не может иметь у себя свободных мнений; всевозможные темные силы будут стараться использовать солдатскую массу в своих низменных интересах. Одними словами и митингами с солдатской массой ничего не сделаешь. Необходимо физическое воздействие. Таким физическим воздействием и является введение на фронте смертной казни.

— Не похвалит вас за это солдат!

— Всегда революционное меньшинство руководит пассивной массой большинства. Мы не можем итти на поводу солдатских инстинктов.

— Слова-то красивые, тов. Оцуп, но нам на фронте они не нравятся. Как насчет разрешения собраний?

— Если начальник объявляет солдатам, что надо итти в наступление, а солдатские организации в это время будут созывать свои собрания, то, согласитесь сами, что из этого получится? Собрания могут происходить лишь вне боевой обстановки, а это видно только военному начальнику. Если же командование будет злоупотреблять запретом собраний, то полковым и дивизионным комитетам предоставляется право апеллировать к комиссару армии.

— Комиссар далеко, от полка до армии сотни километров, пока снесешься — всякий интерес пропадает.

— Такова воля правительства. А вы за поддержку Временного правительства? — спросил он меня, смотря в упор своими белесыми глазами.

— Я член Крестьянского совета и представитель крестьянских организаций, а последние, как известно, поддерживают Крестьянский совет, следовательно, и Временное правительство.

— Я вам рекомендую, — сказал Оцуп, — прочесть письмо Леонида Андреева, адресованное солдатам. Этот большой писатель-демократ до мозга костей возмущен поражением под Тарнополем, почему обратился с прекраснейшим письмом к солдатам, в котором честными демократическими словами осуждает их поступок.

— Познакомлюсь.

От Оцупа прошел к Гвоздеву. Гвоздев — небольшого роста, шатен с симпатичными карими глазами, с нервным передергиванием лица. Поздоровавшись со мной, пригласил сесть.

— Из-под Тарнополя? Плохо там у вас?

— Было плохо. Теперь как будто бы восстанавливается.

— Фронт предали.

— Ну, кто фронт предавал. Просто стечение обстоятельств. Разве нашим войскам впервые отступать, особенно, когда немцы сосредоточивают свой удар на каком-либо одном участке?