Минут через десять они в сопровождении густой толпы австрийцев направились в сторону наших окопов и, не доходя шагов пятидесяти, уселись на лужайку, приглашая присоединиться к ним солдат, остававшихся в окопах.

Это зрелище наблюдали солдаты всего полка. Через какие-нибудь полчаса весь 3-й батальон был впереди окопов, причем со стороны австрийцев народу было значительно меньше. Видимо часть австрийских солдат осталась в своих окопах с оружием, будучи настороже.

Капитан Соколов, наблюдавший около меня эту своеобразную картину, отдал распоряжение, чтобы офицеры и подпрапорщики к братающимся не присоединялись. По телефону Соколов сообщил в штаб полка, что солдаты 3-го батальона по инициативе 12-й роты братаются с австрийцами, и просил указания. В штабе полка, видимо, растерялись и никакого распоряжения не дали, предписав лишь наблюдать за происходящим братанием и о его результатах вечером донести в штаб.

Часа три продолжалась беседа русских с австрийцами. Разошлись лишь тогда, когда ротные кухни привезли к окопам обеды.

Вечером я пошел в 12-ю роту узнать о результатах этого братания. Моросанов, командующий ротой, рассказал, что австрийцы угощали наших солдат ромом и спиртом, меняли у наших солдат свои перочинные ножи, бритвы и другие предметы на хлеб и сало. Беседа относительно революции и наступления не имела места, ибо люди плохо понимали друг друга.

— А ведь интересная история, — говорил Моросанов. — Если так весь фронт начнет брататься, то пожалуй с наступлением ни черта не выйдет; раз солдаты сговорятся между собой не стрелять друг, в друга и не итти в наступление, то офицеры тут мало что смогут сделать.

— Откуда появилась эта идея брататься? — спросил я.

— Из большевистских газет.

В роте получена телефонограмма из штаба полка, сообщающая, что 28 апреля при штабе дивизии состоится собрание офицерских депутатов по одному от полка для выбора представителя от дивизии на устраиваемый при ставке верховного главнокомандующего в Могилеве съезд офицеров георгиевских кавалеров.

— Ведь вы георгиевский кавалер? — спросил меня Соколов. — Вас не послать ли?

— Я — солдатский георгиевский кавалер, господин капитан, а в ставке организуется очевидно союз кавалеров офицерского георгиевского креста.

— Ладно, пошлем Конаковского, он георгиевский кавалер еще по Русско-японской войне.

На этом согласились.

Спустя несколько часов новая телефонограмма, что при штабе дивизии состоится совещание о выборе депутатов, командируемых в Тулу для связи с нашими запасными полками.

Соколов вызвал меня опять:

— Кого послать? Поезжайте вы, давайте вас выдвинем. Там очевидно придется на митингах речи держать.

— Да ведь я не оратор.

— Ну, батенька, я помню, как вы на офицерском собрании Савицкого чистили.

— Одно дело Савицкого обругать и другое дело выступать на митингах, где несколько тысяч человек присутствует.

Поехал я. Кроме меня были кандидатуры Шурыгина, выдвинутого мною, Борова, выдвинутого от 16-й роты, Калиновского от 14-й роты, остальные все роты высказались за меня.

В штабе дивизии в одной из комнат, прилегающих к оперативной части штаба, назначено собрание полковых делегатов. Выборы должны производиться одновременно и в союз георгиевских кавалеров при ставке и для командирования в Тулу.

Генерал Музеус произнес несколько слов о важности выборов.

— Союз офицеров георгиевских кавалеров, — говорил Музеус, — будет тем союзом, на который все русское офицерство сможет опереться в дни тяжких испытаний, ниспосланных на нашу родину.

О командировке в Тулу Музеус сказал:

— Тыл стал забывать фронт. В тылу больше митингуют, чем думают о положении в армии. За последнее время совершенно прекратилась посылка пополнений в войска. Действующая армия предоставлена сама себе, ряды ее тают. Надо сказать солдатам запасных полков и их офицерам, что так продолжаться не может. Должно наступить полное единение между действующей армией и войсками, находящимися в тылу. Желаю вам, господа, выполнить ваш священный долг.

Пополнений нет. Полк редеет с каждым днем.

Начали увольняться достигшие сорокатрехлетнего возраста. Значителен процент самовольно отлучающихся. За эти полтора месяца из полка выбыло не менее тысячи человек, взамен которых не прибыло ни одного.

29 апреля новая телефонограмма из штаба полка, гласящая о том, что в Петрограде созывается Всероссийский съезд крестьянских депутатов и что от каждой дивизии действующей армии должно быть командировано по одному депутату от солдат-крестьян.

Для выбора депутата от дивизии предписывается командировать от каждой роты и команды представителя на общее дивизионное собрание.

Соколов вызвал меня к себе в землянку, ознакомил с содержанием телефонограммы и предложил обойти взводы, спросить, кого они желают послать своим представителем на дивизионное собрание.

— Можете спросить через фельдфебеля.

Через час фельдфебель вернулся с докладом, что солдаты единодушно просили командировать на дивизионное собрание меня.

Я удивился.

— Они говорят, — докладывал Покалюк, — что поручик Оленин знает крестьянский вопрос, сам из крестьян, и что лучше его депутата не найти.

Я не успокоился заявлением фельдфебеля и сам отправился во вторую линию окопов к первому и второму взводам.

— Почему вы меня избираете? Надо выбрать солдата-крестьянина.

— Некого, господин поручик, мы думали. Решили, что лучше вас никто наши интересы не защитит. Поезжайте вы.

Часам к одиннадцати около штадива собралось около полутораста солдат. Из всех собравшихся в офицерских погонах был один я. Переживал ощущение страшной неловкости, так как солдаты смотрят подозрительно, не зная, что я являюсь представителем роты.

Долго мялись, не зная, как приступить к выборам. Шофер штаба дивизии Игнатов, молодой кудрявый парень в кожаном костюме, в залихватски надетой фуражке, взял на себя инициативу.

— Товарищи, — начал он, энергично жестикулируя руками, — нам надо избрать на Всероссийский крестьянский съезд своего представителя солдата-крестьянина, который мог бы на этом съезде отстаивать интересы крестьян, оторванных от мирной жизни своим пребыванием на фронте. Нам надо избрать такого, которого мы знаем, как истинного защитника интересов крестьян, который не предаст нас буржуям. Я предлагаю избрать президиум собрания, который наметит дальнейший порядок, — закончил Игнатов.

— Избрать его председателем! — закричали депутаты.

— Я предлагаю президиум, а не одного председателя. Можно по одному от полка. Пусть каждый полк выделит.

Так как ротные представители каждого из полков держались кучно, то выборы в президиум больших трудностей не составляли. От 11-го полка в президиум выбрали меня. Когда я появился за столом, притащенным откуда-то из канцелярии штаба дивизии, то слышал позади возгласы.

— А поручик зачем сюда попал? Кто его выбрал?

— Это от 11-го полка, они его знают, — примирительно отвечали другие.

— Какой же он крестьянин теперь? Чего их сюда вмешивать? — ворчали другие.

— Ладно, помалкивай, знаем, какой он крестьянин.

Сидя на табуретке за столом президиума, я усиленно напрягал свою мысль, что бы такое сказать собравшимся делегатам, чтобы вызвать с их стороны к себе больше доверия, стараясь вспомнить те отрывочные сведения, какими я располагал по аграрному вопросу. Но, увы! Ничего путного в голову не приходило.

— Прошу ораторов записываться! — прокричал Игнатов.

Молчание.

Никому первому говорить не хочется. Набравшись храбрости, я попросил слова.

— Слово предоставляется поручику Оленину! — громко сказал Игнатов.

Делегаты насторожились.

— Товарищи, — начал я. — Нам действительно надо избрать такого делегата, который смог бы отстаивать интересы крестьян. Происшедшая революция выдвинула в порядок дня осуществление заветной мечты крестьянина: получить землю и волю. Освобождение крестьян в 1861 году не дало крестьянам того, чего они ожидали. Крестьянин получил худшую землю, а лучшие оставили за собой помещики. В целом ряде мест крестьянину курицу выпустить некуда. Надо, чтобы крестьянский Всероссийский съезд обсудил вопрос об отобрании помещичьей земли и о равномерном ее распределении среди крестьян.