— Мы забыли и дорогу в бор, потому что всегда в эту пору уборочная, — сказал Иван.

— Может быть, рано-рано, до работы, на машине катанем? — предложил Алексей.

— Идея! — подхватил Виктор. — Затем и отпуск взял в августе: хоть побродить с корзинкой по лесу, подышать чистым воздухом.

С середины августа, с той поры, как начнут холодать ночи и густо ложатся туманы, белореченские жители ждут-поджидают, когда кто-нибудь побывает в бору за Катенихой и оповестит: грузди пошли! И хоть нет прежнего изобилия в лесу, грибная пора не может не волновать, обнадеживая желанной удачей. И стрекочут по утрам мотоциклы, ныряют по ухабистым проселкам «уазики», солидно урчат вездеходы-фургоны, двигаясь к Пустошкам. Едут из ближних сел, из поселка лесорубов Раменья, из самого Покровского — наберись грибов! И все же надо попытать удачу, надо…

Чаще всего грибным разведчиком оказывается Павел Андреевич Носков: благо от Пустошек до бора самый короткий путь, только перейти речку. Да и грибник он знатный, кажется, каким-то особым чутьем на грибы обладает. Считает себя хозяином Пустошек, речки Катенихи и всего бора. Надо, сказать, и на ногу необыкновенно легок.

Вчера прибегал в контору получать деньги за накошенное сено. Желая поддержать свой грибной авторитет, похвастал:

— Начали расти, но рост небольшой. Я-то, конечно, знаю места, первый раз штук тридцать принес, а этта — с полсотни…

И Логиновы собрались по грибы. Поскольку выезжать было решено рано, Алексей пришел ночевать к братьям. Спать легли, как в детстве, в горнице, радуясь редкому теперь случаю побыть вместе, поговорить, повспоминать что-то, может быть, и незначительное, а для них интересное, понятное с полуслова.

Лишь занялся рассвет, Варвара Михайловна осторожно вошла в горницу, остановилась над спящими сыновьями: Алексей с Иваном разметались на полу, Виктору, как старшему и гостю, уступили место на кровати. Вчера долго бубнили перед тем, как уснуть: дело молодое. На подоконнике стоит порожняя бутылка. Гость угощает, а Иван разве откажется? Да, чай, не маленький, своей семьей живет. Спит как убитый, сладко прихрапывает, ничком воткнувшись в подушку; волосы свалялись, лицо и шея смуглые, а спина белая. Против братьев он похудощавей. Рубашку и брюки швырнул комом, ботинки — один здесь, другой там. Размашистая душа.

Алексей закинул руки за голову, будто прилег вздремнуть ненадолго. Выглядит он, пожалуй, старше Виктора: в русых волнистых волосах начала пробиваться ранняя седина, на лбу залегли морщинки. Мало ли у него забот да хлопот, а все везде поспевает сам. Помощников надежных у него маловато, даже отпуск ни разу не брал. У Ивана работа на тракторе тоже нелегкая, но все-таки лишь сам за себя отвечает, а у Алексея ответственность за весь совхоз.

Виктор во всем аккуратен: брюки и рубашку повесил на спинку стула, а на самом стуле лежат наручные часы и авторучка. Он даже спит как-то солидно, скрестив на груди могучие руки. Лицо крупное, лоб высокий, с залысинками. Живет, конечно, не хуже братьев, зато не дома, вот временами и возникает беспокойство за него: все ли там добро-здорово?

Сейчас все они дома, трое ее сыновей, и душа на месте. Самые отрадные дни. Любуясь сыновьями, Варвара Михайловна медлила, хотя пора было будить. Который из них ближе материнскому сердцу? Одной руки пальцы.

Тронула за плечо Алексея, тот сразу открыл глаза, будто и не спал.

— Вставайте, милые мои, коли по грибы собрались. Жалко вас будить, да сами просили.

— Встаем, встаем, — ответил Алексей и бодро, без раскачки, поднялся, потирая ладонями лицо и приглаживая волосы.

В это время тихо зазвенел будильник наручных часов, которые лежали на стуле около Виктора. В горницу заглянул Василий Егорович. Все зашевелились, старались двигаться осторожно; корзины и одежда были приготовлены с вечера, только наспех позавтракали. Хотели еще взять Игоря, но не стали будить.

Солнце не взошло, село спит. Над поймой Сотьмы пухнет белый туман, поднимаясь высоко, смутно видны лесные дали. Тишина всесветная, только улавливается возникший вдалеке гул мотора. Есть что-то тайное, волнующее в рождении дня, как будто на твоих глазах происходит само сотворение мира.

«Нива» завелась с первого поворота ключа. Хороша машина, работает не шумно, везет не тряско. Довольный Василий Егорович сидел спереди, рядом с Виктором. Раньше в бор-то бегали пешочком, обратно идешь с корзиной — язык на плечо. Теперь везет сын, да еще на такой шикарной машине!

Ехали небыстро, как позволял проселок. Мимо проплывали перелески, сжатые поля, покосы. Разгоралась заря, и солнце вот-вот должно было показаться из-за горизонта; белой лентой тумана обозначилась Катениха, за которой заманчиво раскинулся еще непрояснившийся бор.

Некоторые машины и мотоциклы останавливаются в Пустошках, другие двигаются дальше, за речку. Логиновы благополучно преодолели брод.

— Ай да «Нива»! — одобрительно воскликнул Василий Егорович. — Не зря деньги плачены. Эдак мы прямо в груздовик приедем!

— Шуруй, сколько сможешь, по старой лесовозной дороге! — подсказал брату Иван.

Заехали глубоко в лес.

— Я буду ходить поближе всех к машине, — сказал Виктор, — если что — посигналю.

Как ни спеши в лес, все равно кто-то опередит тебя: уже тревожат тишину бора крики грибников. Алексей с Иваном скоро убежали в сторону. Василий Егорович шагал неторопливо, держа направление на гору, где знал хорошее грибное местечко. «Поди-ка, и там обрали, а все же заглянуть надо», — решил он.

Благодать-то в бору какая! По редкому сосняку растут здесь березы да кустистые липки, называемые лышняком, встречается ельничек: просторный, светлый лес, и дышится в нем легко. Солнца еще не видно, но по вершинам деревьев уже брызнул его свет: скорей бы сгоняло росу.

Василий Егорович обходил вокруг елочек, заглядывал в заросли лышняка, изредка замечая снежно сверкающий в желтой листве груздок, веселивший сердце одним своим видом. Возьмешь в руку — плотный, прохладный, как ледышечка. Не беда, что нет дружного роста грибов: просто погулять по лесу — и то удовольствие. В этом неспешном поиске как-то забываешь обо всем, успокаиваешься, отдыхаешь душой.

День начинался погожий, то тут, то там радужно вспыхивали тенета; молчаливый осенний лес наполнялся голосами грибников, ауканьем. Василий Егорович продолжал свой путь, казалось, неплохо знал бор, а незаметно отбился в незнакомое место, но нет худа без добра: тут-то, по берегу оврага, и стали попадаться нетронутые грузди и волнушки, так что сразу заметно прибавилось в корзине. Пора было искать сыновей и машину, а его словно бы задерживала какая-то лесная сила: натолкнулся еще на бруснику, аж глазам не поверил — красно! Не оставлять такую россыпь. Накидал целлофановый мешочек бордово-спелых ягод.

Кажется, подзакружился, не мог найти лесовозную дорогу. Стыдно было признаться в этом встретившимся девчонкам. Те засмеялись:

— Вот она, рядышком!

— Ах ты проваленная сила! — удивился он.

Видать, далеко умотал, потому что, взяв направление к реке, долго шагал, пока не услышал сигнал машины. Сыновья были в сборе, окружили его с веселым оживлением:

— Я уж боялся, аккумулятор посажу. Где ты запропал? Хотели искать, — толковал Виктор.

— Заблудился, что ли? — спросил Алексей.

— Да нет, — не признался Василий Егорович. — Я не люблю этот шум-гам в лесу, хожу и хожу потихоньку.

— Ты смотри, грибов-то накатал! — изумился Иван, сдвинув на глаза кепку и как бы озадаченно почесав в затылке. — А это что? Брусника! Ну, пап, ты даешь!

— А вы чем похвастаете? Ну-ка, показывайте свою добычу! — весело ответил Василий Егорович. — О-о, братцы, отстаете от старика!

— У меня всего штук пятнадцать груздей, — сказал Иван.

— Гляньте, какие завитушки! С полсотни-то будет, — торжествовал Василий Егорович, перебирая грибы и некоторые из них, самые красивые, любовно взвешивая на своей большущей ладони. — Какой-то обходышек мне попался, нетронутое местечко. Да смотрю — брусника! Отведайте, больно вкусна.