Центральная комиссия в полном составе снизошла в безвестный захудалый Туровск, чтобы признать свою неправоту. Это ли не победа? Легко ли заласканным почетом министерским заправилам громогласно уступить каким-то турмаганцам? А ведь уступили. Признали. Вопреки собственным инструкциям и приказам согласились на выделение первоочередного участка разработки недоразведанного и незащищенного месторождения. Так прими же эту уступку с благодарностью, а не диктуй, не требуй, не возносись…

Пока Бакутин, приберегая запал наперед, неторопливо высказывал замечания по технологической схеме разработки первоочередного участка месторождения, требуя резкого увеличения объемов бурения, введения двух сеток разбуривания в зависимости от группы нефтеносных пластов, его слушали с доброжелательным вниманием все: и члены комиссии, и руководители главка. Как бы поддакивая Бакутину, подкрепляя и приободряя его, Румарчук согласно кивал и негромко, но четко, словно молоточек метронома, постукивал острием карандаша по настольному стеклу. И когда Бакутин заговорил о необходимости уже сейчас, с первых шагов думать и делать все для повышения нефтеотдачи пластов, его тоже слушали заинтересованно, доброжелательно, покачивали утвердительно головами, подбадривали многозначащими «так», «разумно», «верно». Приняли разработанную Бакутиным схему нагнетательных скважин, по которым ринется в нефтяной пласт вода, тесня, выжимая оттуда нефть. Согласились с его предложением немедленного поиска индустриального способа строительства ДНС (дожимных насосных станций), качающих нефть с промысла на центральный товарный парк, и КНС (кустовых насосных станций) для закачки воды в пласт. Но все разом незримо отмежевались от Бакутина, едва тот заговорил о главном: о сохранении попутного газа.

Он нутром угадал пустоту, которая вмиг образовалась между ним и сидящими за столом президиума. С каждой новой сказанной им фразой пустота эта все расширялась и углублялась, становясь неодолимой пропастью.

«Неужели они непробиваемы? — с каким-то почти отчаянием подумал Бакутин. — Нефтяные киты, вершители, они не могут, не смеют не понять. Нужны цифры потяжелей, погабаритней, неоспоримые доводы…» А память уже на страже, уже подает нужные шеренги цифр, неразрываемые цепи логических умозаключений и доказательств. Умело повернутые нужной, выгодной стороной, до свечения накаленные волнением, цифры и доводы эти, по мнению Бакутина, становились неотразимыми. Попробуй-ка оспорь, отмахнись от названной цифры уже сожженного в факелах попутного газа. По мере увеличения нефтедобычи эта цифра удвоится, утроится, удесятерится и станет через десятилетие астрономической. Назвал ее Бакутин и тут же превратил кубометры газа в топливо и в рубли, потом перевел в химическое сырье и снова в рубли. В воздухе замелькали оглушительные цифры.

— А если этот газ в пласт? — спросил он закаменевший президиум.

Выдержал короткую паузу, словно ожидая ответа, и, не дождавшись, сам же ответил:

— Мы сбережем сотни миллионов народных рублей, сохраним под землей, как в консервной банке, десятки миллиардов кубометров газа до тех пор, пока не построим заводы по его переработке, а главное — увеличим нефтеотдачу пласта, ну пусть на семь процентов. Всего на семь. Максимум на семь…

Он тут же превратил этот крохотный процент в тонны, и получилась впечатляющая цифра. Закачка газа в пласт продлит самотечный способ нефтеотдачи… Опять внушительная сумма прибыли. Газ в пласте оградит нефть от заводнения, стало быть, на очистке… И снова миллионы рублей дохода…

Сидящим в зале давно уже передалось настроение оратора: они возбужденно переговаривались, что-то записывали в блокноты, посылали записки в президиум, который остался по-прежнему непроницаемо чужим Бакутину. Понимая это, Гурий Константинович только огромным усилием воли удерживал речь на изначальной волне, не сник и не сорвался в другую крайность.

Когда шел от трибуны, еле волоча ватные ноги, услышал сказанное кому-то Румарчуком: «Эту бы увлеченность да в дело…» Бакутин сел, отирая влажный лоб и ощущая мелкую дрожь во всем теле. Поймал ободряющий взгляд Пака, а Лисицына взгляд ускользнул. Захотелось уйти. Все равно никто его не поддержит, разве что Пак, так тому вряд ли дадут высказаться. И что нового скажет Пак? Надо было исподволь, заручась поддержкой, обретя сторонников. Да, надо было не так, но он не умел по-другому и оттого злился и на себя, и на других. «Сейчас они разнесут меня…»

Но его не разнесли. Даже никто не возразил ему. Напротив, все, будто сговорясь, соглашались с ним: да, интересно… да, перспективно… даже великолепно, но — несвоевременно. Каждый по-своему, но непременно подчеркнул несвоевременность и нереальность бакутинской затеи с попутным газом. Капля по капле, довод за доводом падали в одну точку, количество перекипело в качество, и всем сидящим в зале стало очевидным: опровергать доводы бакутинских противников — все равно что с ветряными мельницами сражаться.

В зале никто не шелохнулся, а Бакутину почудился громовой хохот. Вздрогнул Гурий Константинович, воровато-пристыженно глянул по сторонам, сжался. С языка рвались гневные фразы: «Пока наши скважины станут считать сотнями, можно построить еще пять таких заводов. И мощность увеличить. И удешевить. И облегчить!..» Чтоб не выпустить эти слова на волю, Бакутин сжал зубы.

Нет, он не сдался, не сломился, не отступил, ноне хотел быть смешным.

Были и иные, менее значимые возражения. Кто, например, станет работать на компрессорах, если б вдруг они сыскались? Нефтяные институты не готовят специалистов по закачке попутного газа в пласт.

Это замечание высказал Румарчук. Вроде бы мимоходом, видом и тоном подчеркивая необязательность, ненужность разговора, но Бакутина при этом и словом не зацепил, напротив, сказал о нем немало лестного, как о первом нефтянике Приобья, зачинателе Турмаганского месторождения.

В заначке у Румарчука был один крупный и очень весомый довод против бакутинской затеи, но его начальник главка не мог двинуть в ход. А тем не менее именно этот довод и определял в основном позицию главка. Сколько бы ни сгорело на ветру в факелах попутного газа — это никак не отразится на показателях работы нефтяников. Пусть себе полыхает, обогревая северное небо, пугает зверя, манит глупую птицу. Пусть! Нефтяникам от этих костров не жарко. Но если попутный газ превратится в стимулятор нефтеотдачи и его надо будет отбирать, перерабатывать, закачивать, да еще сохранять, он сразу станет многозначащим фактором в показателях работы главка и нефтепромысловых управлений. А и без того по ноздри этих факторов: вал, прирост, себестоимость, засоленность и обводненность нефти, темпы и качество обустройства, и еще бог знает чего только не надо было начальнику главка держать под контролем, отвечая за это собственными боками и головой, которая — хороша ли, плоха, а одна.

Не выложил, не стукнул по столу Румарчук «главным козырем», но из виду его не выпускал, пока журил бакутинцев за «отрыв от жизни» и «леваческие заскоки». Замахивался вроде не шибко, бил не сильно, зато очень больно…

Поостыл на ночном холодке Бакутин, смирил боль, а со стыдом не справился. В сознании запоздало рождались ответные фразы председателю комиссии и начальнику главка. Кружили, раскалывали голову не в срок пришедшие мысли. «Есть в Америке компрессоры в тридцать шесть раз мощней, вдвое легче и малогабаритней наших. Закупить, приобрести патент, наладить производство, подготовить специалистов. Пусть на это — пять лет и пятьсот миллионов рублей. В последующую пятилетку десятикратно окупится лишь дополнительно извлеченной нефтью…»

«Дорого яичко к Христову дню» — точно сказано. И не ко времени пришедшие на ум, хоть и неотразимые доводы лишь усиливали досаду и гнев Бакутина.

Тут его и осенило: снова постучаться к Бокову в областной комитет партии. С расчетами и выкладками. Поймет. Не может, не смеет не понять. Смог же Боков дойти до ЦК и добиться начала плановой эксплуатации недоразведанного Турмагана. «Еще как добился! Министерские перестраховщики наверняка получили втирание, иначе с чего бы рванула сюда Центральная комиссия по разработке?… Неудобно. Назойливость беспомощного младенца… Пусть так подумает, лишь бы поддержал. Должен. Обязан поддержать. Обком войдет с ходатайством в ЦК, в Правительство… Только не пятиться, не раскисать. Все еще — впереди…»