— Благодарю вас, но не сегодня, — сказал Бинтрей. — Могу ли я прийти к вам завтра в десять утра?

— Я буду очарован, сэр, что мне так скоро представляется случай загладить обиды моего оскорбленного клиента, — ответил добрый нотариус.

— Да, — возразил на это Бинтрей, — ваш оскорбленный клиент очень хорош во всех отношениях… но… одно слово на ухо.

Он шепнул что-то нотариусу и зашагал прочь от него. Когда экономка Фохта возвращалась домой, то она увидела, что он стоит неподвижно у дверей и все еще держит в руке ключ, а дверь все еще не открыта.

Победа Обенрейцера

Место действия опять переносится — к подножью Симплона на швейцарской стороне.

В одной из мрачных комнат мрачной маленькой гостиницы в Бриге сидели вдвоем мистер Бинтрей и maître Фохт и держали друг с другом профессиональный совет. Мистер Бинтрей рылся в своем ящике с письмами. Maître Фохт обратил свои взоры на запертую дверь, окрашенную в коричневый цвет, якобы под красное дерево, которая вела в следующую комнату.

— Не пора ли ему быть здесь? — спросил нотариус, меняя свое положение и бросив взгляд на вторую дверь в другом конце комнаты, окрашенную в желтый цвет, якобы под ель.

— Он уже здесь, — ответил Бинтрей, прислушиваясь на мгновенье.

Слуга открыл желтую дверь, и вошел Обенрейцер.

После сердечного приветствия maître'у Фохту, которое, по-видимому, привело нотариуса в немалое смущение, Обенрейцер со сдержанной и сухой вежливостью поклонился Бинтрею.

— По какому поводу меня заставили приехать из Невшателя к подножию этих гор? — осведомился он, опускаясь на стул, который ему указал английский юрист.

— Вы будете вполне удовлетворены в этом отношении еще до конца нашей беседы, — отвечал Бинтрей. — Теперь же, позвольте мне перейти сразу к делу. Между вами, мистер Обенрейцер, и вашей племянницей происходила переписка. Я здесь нахожусь, чтобы представлять собою вашу племянницу.

— Другими словами, вы, юрист, находитесь здесь, чтобы представлять собою несоблюдение закона?

— Удивительный вывод! — сказал Бинтрей. — Если бы только все, с кем мне приходилось иметь дело, были похожи на вас, то как бы легка была моя профессия! Я нахожусь здесь, чтобы представлять собою несоблюдение закона — это ваша точка зрения. Я нахожусь здесь, чтобы устроить компромисс между вами и вашей племянницей — это моя точка зрения.

— Для компромисса должны быть две стороны, — возразил на это Обенрейцер. — Я, в данном случае, отказываюсь быть одной из них. Закон дает мне власть следить за поступками моей племянницы, пока она не станет совершеннолетней. Она еще не совершеннолетняя, и я требую по праву своей власти.

В этот момент maître Фохт попытался заговорить. Бинтрей успокоил его с сострадательной кротостью в тоне голоса и манерах, как будто бы успокаивал любимое дитя.

— Нет, мой почтенный друг, ни слова. Не волнуйтесь понапрасну; предоставьте это мне. — Он повернулся и снова обратился к Обенрейцеру: — Я не могу ничего представить себе подобного вам, мистер Обенрейцер, разве только гранит — но даже и он разрушается с течением времени. В интересах мира и спокойствия — ради вашего собственного достоинства — уступите немного. Дело идет только о передаче вашей власти другому лицу, которое мне известно и которому можно довериться, так как оно никогда не потеряет из виду вашей племянницы ни днем, ни ночью!

— Вы напрасно тратите и свое время, и мое, — ответил на это Обенрейцер. — Если моя племянница не признает моей власти в течение недели с этого дня, то я буду взывать к закону. Если вы будете сопротивляться закону, я возьму ее силой.

Он поднялся на ноги, произнося эти последние слова. Maître Фохт еще раз оглянулся на коричневую дверь, которая вела в следующую комнату.

— Имейте какую-нибудь жалость к бедной девушке, — стал ходатайствовать за нее Бинтрей. — Вспомните, что она совсем недавно потеряла своего возлюбленного, погибшего ужасной смертью! Разве ничто не тронет вас?

— Ничто.

Бинтрей в свою очередь поднялся на ноги и взглянул на maître'а Фохта. Рука Фохта, лежавшая на столе, стала дрожать. Взор его был прикован к коричневой двери, словно силой непреодолимого очарования. Обенрейцер, наблюдавший подозрительно за ним, тоже взглянул в этом направлении.

— Там кто-то подслушивает! — воскликнул он, быстро обернувшись назад и бросив взгляд на Бинтрея.

— Там подслушивают двое, — ответил Бинтрей.

— Кто же это?

— Вы увидите сами.

Ответив так, он возвысил свой голос и произнес следующее слово — одно обыкновенное слово, — которое ежедневно и ежечасно на устах всякого:

— Войдите!

Коричневая дверь отворилась. Опираясь на руку Маргариты, с исчезнувшим с лица загаром, с забинтованной и висевшей на перевязи правой рукой, перед убийцей предстал Вендэль, человек, воскресший из мертвых.

В последовавший за этим момент молчания, пение птички в клетке, висевшей снаружи во дворе, было единственным звуком, раздававшимся по комнате. Maître Фохт дотронулся до Бинтрея и указал ему на Обенрейцера.

— Посмотрите на него! — сказал нотариус шопотом.

Потрясение парализовало всякое движение в теле негодяя, кроме движения крови. Его лицо стало похожим на лицо трупа. Единственный след краски, оставшейся в нем, была синевато-багровая пурпуровая полоса, указывавшая на направление того рубца, где его жертва нанесла ему рану в щеку и шею. Безмолвный, бездыханный, без движений, без проблеска жизни во взоре, он, при виде Вендэля, словно был поражен на месте этой смертью, в жертву которой обрек его.

— Кто-нибудь должен сказать ему, — произнес maître Фохт. — Не сказать ли мне?

Даже в такой момент Бинтрей настаивал на том, чтобы нотариус успокоился и руководство образом действий осталось за ним самим. Удержав maître'а Фохта жестом, он отпустил Маргариту и Вендэля такими словами:

— Цель вашего появления здесь достигнута, — сказал он. — Если вы теперь соблаговолите удаляться, то это сможет помочь мистеру Обенрейцеру прийти в себя.

Это помогло ему. Едва они оба прошли в комнату и закрыли за собой дверь, как он с облегчением и глубоко вздохнул. Он стал искать глазами около себя стул, с которого встал, и опустился на него.

— Дайте ему срок перевести дух! — взмолился maître Фоэт.

— Нет, — сказал Бинтрей. — Я не знаю, как он им воспользуется, если я дам ему его. — Он снова повернулся к Обенрейцеру и продолжал:- Я должен перед самим собой, — произнес он, — я не допускаю, обратите на это внимание, чтобы должен был сделать это перед вами — объяснить свое участие во всем этом и изложить все, что было сделано по моему совету и под моей исключительной ответственностью. Можете вы меня выслушать?

— Я могу вас выслушать.

— Припомните то время, когда вы отправились в Швейцарию с мистером Вендэлем, — начал Бинтрей. — Не прошло еще двадцати четырех часов с того момента, как вы покинули Англию, как ваша племянница совершила такой акт благоразумия, которого не могла предвидеть даже ваша проницательность. Она последовала за своим нареченным супругом в его путешествии, не испросив ни у кого ни совета, ни разрешения, не выбрав для своей защиты лучшего спутника, чем погребщик из заведения мистера Вендэля.

— Для чего она последовала за мной в путешествие и как это случилось, что погребщик оказался тем лицом, которое отправилось с нею?

— Она последовала за вами в путешествие, — отвечал Бинтрей, — потому, что подозревала, что произошло какое-то серьезное столкновение между вами и мистером Вендэлем, которое держалось от ней в секрете и потому, что она совершенно правильно считала вас способным на преступление ради своих интересов или ради удовлетворения своей вражды. Что же касается погребщика, то он был единственным из всех других служащих в заведении мистера Вендэля, к кому она обратилась (едва вы уехали), чтобы узнать, не случилось ли чего между его хозяином и вами. Один только погребщик мог рассказать ей кое-что. Бессмысленное суеверие и совершенно обыкновенный случай, происшедший с его хозяином в хозяйском же погребе, соединились в уме этого человека с мыслью о том, что мистеру Вендэлю грозит опасность быть убитым. Ваша племянница захватила его врасплох и довела до такого признания, которое увеличило в десять раз овладевшие ею страхи. Поняв значение зла, которое он причинил, этот человек, по своему собственному побуждению, постарался загладить свою ошибку, поскольку это было в его власти. «Если мой хозяин в опасности, мисс, — сказал он, — то мой долг последовать также за ним, и более, чем мой долг, позаботиться о вас». Оба они отправились вместе, и вот впервые оказывается, что суеверие имеет свои полезные стороны. Оно укрепило вашу племянницу в ее решении предпринять эту поездку и оно повело к спасению человеческой жизни. До сих пор вы меня понимаете?