Вот и теперь Адама Бирюкова вместе с двумя партизанами он отправил в разведку в сторону Малиновки. Но не стал ждать их возвращения. Совсем по другой тропинке, через болото, Белых сам повел свою группу.
После только что утихшего боя на болоте бродили группки разбитого противника. От партизан также откололась небольшая группа недавно принятых в бригаду из разгромленного мамковского гарнизона. Это были местные парни. Их насильно мобилизовали оккупанты. Поэтому как только представился случай, они с оружием в руках перешли к партизанам.
И солдаты противника, и наши партизаны, видимо, искали в темноте своих. Белых впереди вдруг заметил каких-то людей.
— Ложись, — тихо скомандовал комбриг и тут же громко окликнул неизвестных паролем: — Москва!
В ту же секунду раздалась автоматная очередь, командир бригады упал.
— Засада! — крикнул Свердлов и открыл автоматный огонь.
В партизан полетели две гранаты. Секретарь Рогачевского подпольного райкома партии был тяжело ранен, однако отполз в сторону. Дикан и его группа некоторое время преследовали неизвестных, а потом вернулись и подобрали стонущего Свердлова. В кромешной темноте труп комбрига им не удалось найти…
Мы слышали звуки этой короткой схватки, но о такой трагедии никто не мог и подумать. Все были возбуждены только что одержанной победой. Хотя Антонов приказал до утра молчать о гибели комбрига, задолго до рассвета страшная весть облетела все отряды.
Начальник разведки Самыкин с большой группой партизан направился на поиски трупа Белых. Лишь в полдень они узнали, что рано утром его похоронили жители Малиновки.
1 мая 1943 года бригада передислоцировалась в лес под Турском. Здесь в присутствии Подоляка, Свердлова и Бирюкова состоялось заседание Журавичского подпольного райкома партии. Подвели итоги боя под Лозовом. Утвердили нового командира бригады — Ивана Михайловича Гаврилова. Прежнего комбрига — Степана Митрофановича Белых — решили перезахоронить.
Спустя три дня возле деревни Рисково выстроились все отряды 10-й Журавичской бригады. Пришли местные жители. Ведь Белых знали тут от мала до велика.
Траурная тишина стоит над плотными рядами бойцов. Только в огромной толпе женщин раздаются глухие рыдания. У всех на глазах слезы.
Слышу, как тихонько говорит старушка своему внуку:
— Хорошему человеку и погода хорошая. Верная примета.
С утра было пасмурно, изредка моросил дождь, а сейчас, когда вот-вот опустят гроб с телом Степана Митрофановича, по-весеннему ярко засветило солнце, тучи отошли далеко к горизонту.
К гробу, усыпанному подснежниками и первыми лесными цветами, подходит комиссар Дикан.
— Товарищи! Сегодня мы хороним нашего боевого друга, коммуниста, любимца партизан и населения, — голос Игната Максимовича дрогнул. — Он вел нас верной дорогой, с ним мы побеждали. Отомстим же за его смерть проклятым фашистам!
Один за другим подходят к гробу командиры и комиссары отрядов, партизаны. Боль утраты сжимает горло, сковывает губы.
Сотни партизанских винтовок, карабинов и автоматов дали троекратный прощальный салют…
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Наш путь лежит от бывшей партизанской деревушки Хвощ до Озерщины крупного населенного пункта в Речицком районе, известного своим народным хором. Вот уже пятый день мы в дороге. Мы — это Карп Михайлович Драчев, Филипп Карпович Антонов, ученики Кормянской школы-интерната и я, их директор. Автобусы то пылят проселком, то ныряют в лесную прохладу.
Недалеко за Хвощом (теперь это поселок Партизанский), у дороги, что ведет к бывшему партизанскому лагерю, стоит обелиск. Возле него делаем остановку. Красивое место. На солнечной полянке россыпи земляники. К дороге подступает черничник.
Лесные лакомства сегодня не манят моих воспитанников. Они столпились возле Карпа Михайловича и Филиппа Карповича у самого обелиска. На камне высечено золотом: «Здесь, в этом лесу, в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. дислоцировались 10-я Журавичская партизанская бригада и Журавичский подпольный райком КП(б)Б».
У многих походные дневники. Время от времени дети делают пометки в них, некоторые срисовывают обелиск. Все внимательно слушают Карпа Михайловича. А он не может спокойно рассказывать. То гневно дрожит его голос, то на глаза навертывается слеза. Ребята делают записи в своих дневниках. Записывают итоги боевой деятельности партизан 10-й Журавичской:
«Спущено под откос немецких эшелонов — 190.
Подорвано паровозов — 198.
Уничтожено вагонов, платформ, цистерн — 2104.
На платформах взорванных эшелонов уничтожено танков и бронемашин — 133.
Разгромлено фашистских гарнизонов и управ — 96.
Уничтожено телеграфно-телефонной связи — 273 километра.
Подорвано мостов — 276.
Во время «рельсовой войны» перебито железнодорожных рельсов — 2896.
Партизаны диверсионных групп сожгли 2653 тонны бензина, 2300 тонн сена…
Отнято у оккупантов и роздано населению 4017 тонн зерна.
Бригада провела 93 открытых боя.
В боях и засадах убито 9078 гитлеровских солдат и офицеров».
За каждой цифрой — тяжелый и опасный труд партизан, подпольщиков, связных. За каждой цифрой — бесстрашие и мужество пяти тысяч двухсот пяти народных мстителей. И тех, кто никогда не носил винтовку, никогда не стрелял в гитлеровцев.
Вот одна из них. Она тихонько подходит к нам, боясь помешать рассказу бывшего командира отряда, а затем комиссара бригады Карпа Михайловича Драчева. Старенькая кошелка, почти полная ягод, в ее руке. Какое знакомое лицо! Ничего, что оно постарело. Морщинам не скрыть сердечной доброты и приветливого взгляда этой женщины. Такую же кошелку держала тогда, в сорок третьем. И были ягоды в ней, а под ними — хлеб, огурцы, кусочек сала.
— Да это же Мария Нестеренко! — Карп Михайлович на полуслове обрывает рассказ, и мы торопимся навстречу старой женщине.
Она узнала нас. Не скрывая радости, старушка смеется и плачет одновременно, ласково прижимая нас к груди, словно родных детей. А мы целуем ее руки, которые подавали нам хлеб, испеченный специально для партизан, подавали криничную воду, перевязывали раны. Многое делали они, женские руки, в те суровые дни.
Дети обступили нас. Раздается один несмелый вопрос, второй — и потекла непринужденная беседа у обелиска. Вспомнила Мария Степановна Ивана Герасимова, Игоря Савицкого, Семена Скобелева, Матвея Шаройко, Ивана Кудрицкого, Григория Бычинского, Николая Петроченко. Их нет в живых, они погибли в этих лесах.
Минута молчания, и снова вопросы, теперь уже к Карпу Михайловичу, ко мне, к Филиппу Карповичу. Мы рассказываем, что Журавичский подпольный райком партии к осени 1943 года объединял 201 коммуниста, а райком комсомола — 602 комсомольцев. Из нашей бригады выделилось три отряда — имени Чкалова, имени Кутузова, имени Котовского. Они объединились в 1-ю Буда-Кошелевскую бригаду и расширили свое влияние на соседние районы.
Тщательно записывают ребята эти факты в свои дневники. И вот уже горнист трубит сбор. Еще не затихло лесное эхо, а длинная цепочка выстроилась у обелиска на Линейку памяти. Бережно ложатся цветы на гранитную плиту. Детские руки застывают в пионерском салюте.
Рядом с нами — Мария Степановна Нестеренко. Свежий ветер шевелит ее седые волосы. Светлые две слезы вдруг появляются в уголках ее глаз, но тут же прячутся в густой сетке морщин. О ком-то вспомнила она сейчас…
И вот снова мы у автобусов. Прощаемся.
Некоторое время ребята едут молча. Увиденное и услышанное овладело сердцем каждого. Дорога тянется через кустарник, затем выходит к широкому разливу пшеницы. Когда-то здесь был болотистый луг, и мы, выпачканные в грязи, ползли и ползли вон к тому мосту. Спички отсырели, никак не поджечь бикфордов шнур. Выручил Максим Автушков. У него всегда был с собой кремень, кресало и трут.