Каратели бросили крупные силы на 261-й партизанский отряд Михаила Журавлева. Они шли под прикрытием артиллерийского и минометного огня.

Слева от меня у дубового пня лежал Николай Жолудев, дальше — Иван Востриков, Николай Тилигузов, Александр Руденко. Справа — Николай Купцов, Евгений Аниськов, комиссар отряда Афанасий Гонтарев, рядом с ним — начальник штаба Василий Аникиевич. А чуть позади нас — сам командир Михаил Журавлев, тут же Герасим Тимошенко.

Снаряды свистят над головами и разрываются в глубине леса. А мины коварнее. Они шипят вверху и, словно с неба, падают почти на наши позиции. Мы плотно прижимаемся к земле между пнями.

— Приготовить гранаты! — приказал Журавлев, а через минуту по цепи уже летит вторая команда: — Гранатами — ого-онь!

Я поднимаюсь во весь рост и резким взмахом швыряю гранату туда, где трое немцев тащат пулемет. Не успело заглохнуть эхо разрывов, как мы услышали звонкий голос комиссара Афанасия Гонтарева:

— Партизаны, вперед!

Мощное «ура!» прокатилось по опушке леса. С флангов ударили пулеметы, короткими очередями залились автоматы.

Каратели на мгновение застыли на месте, потом попятились и вдруг побежали. Лишь некоторые на миг останавливались, и тогда малиновый огонек часто-часто мигал на темно-сером силуэте. Мы обрушивали весь огонь на этих одиночек.

Вдруг черно-рыжие фонтаны минных разрывов поднялись позади отступавших, а потом появились перед нами. По цепи полетела команда Журавлева — отходить на прежние позиции.

На нашем участке каратели не показывались до вечера. Они перенесли удар левее, и Журавлев послал на помощь соседу роту своих бойцов. Меня же направил в штаб бригады для связи.

Стонал старый лес от разрывов мин и снарядов, перестуков автоматов, длинных-предлинных пулеметных очередей. Короткие стычки, атаки и контратаки чередовались между собой.

— Мобилизовать всех вестовых, выздоравливающих и немедленно обеспечить боеприпасами все отряды, — приказал Белых.

И вот уже мчатся на лошадях партизаны к пункту боепитания, а оттуда с мешками, полными пачек патронов, гранат, торопятся к цепям бойцов.

Спустя полчаса начальник бригадного пункта боепитания Зубков доложил Белых и Антонову:

— Боеприпасами пополнены все подразделения. Но… — Он мнется, и весенняя грязь хлюпает под растрепанными кирзовыми сапогами. — Вот они, указал Зубков в сторону, где плотной группой стояли около тридцати стариков, женщин и раненых, которые могли держаться на ногах и поэтому не хотели передать свое оружие товарищам.

Комбриг и начальник штаба повернулись, встретили суровые взгляды. Среди раненых с обвязанной головой стоял и пулеметчик Петр Мишин. Он твердо шагнул вперед, простуженным басом сказал:

— Разрешите к своему «максимке»… Надо рассчитаться с фашистами!

Белых с Антоновым переглянулись. Они понимали пулеметчика Мишина, раненного 24 февраля в бою под Фундаминкой.

— Давай, браток, иди к своему «максимке», — ответил начальник штаба.

— Ну и вы тоже туда… — Белых махнул нестроевикам и раненым в сторону передовой и улыбнулся.

А напряжение боя между тем нарастало. Вестовые докладывали комбригу, что каратели теперь с трех сторон идут в атаку.

— Подпустить ближе. Стрелять только наверняка! — отдал приказание Белых. — Удержаться на опушке, в поле не выходить!

Эта атака, оказывается, была рассчитана на то, чтобы отвлечь главные силы партизан. Был шестой час вечера. Сильная вражеская группировка, используя пересеченную местность, заросшую кустарником, сделала попытку прорваться в лес через линию обороны 263-го отряда. Об этом Татьяна Корниенко немедленно доложила комбригу.

— Направить туда две роты резерва! — приказал Белых Драчеву. — Не впускать карателей в лес!

Драчев усилил 1-ю и 2-ю роты диверсионными группами и сам повел их на помощь 263-му отряду. Подкрепление подоспело вовремя. Каратели отступили из леса, оставив убитых и раненых.

Бой начал утихать и на других участках. Только слева, на позициях отряда имени Чкалова, он вспыхнул с утроенной силой, смещаясь к стыку с 260-м отрядом. Белых послал туда роту на подкрепление.

В партизанский лазарет продолжали поступать тяжелораненые. Врачи Владимир Ольшевский и Владимир Киселев, фельдшера Иван Новиков, Василий Якушев и Анна Ефотова, медсестры Анна Миронова, Елена и Анна Ващины накладывали повязки. Накал боя был таким, что почти все раненые, получив первую медицинскую помощь, снова брались за оружие.

На отдельных участках бой то затихал, то вспыхивал с новой силой. Пулеметчик Петр Мишин как раз вовремя добрался к своему «максиму». Пулемет заело. Петр устранил задержку и через пару минут уже высматривал цель, приговаривая:

— Мы с тобой, дружочек, не подведем, постоим за родную землю. — И тут же приказал своему второму номеру: — Ленту!

— Есть ленту! — ответил Виктор Ковалев и пододвинул тяжелый сверкающий латунью пояс.

Мишин припал к пулемету, поставил прицел.

— Ну а теперь давайте поближе, сволочи! — сказал, будто его могли услышать густые цепи карателей, бегущие, казалось, прямо на пулемет.

Петр целился тщательно, бил короткими очередями. И снова целился, нажимал гашетку. Если же четыре — пять карателей на бегу приближались друг к другу, «максимка» стрекотал дольше. И падали уже не один, а несколько фашистов. Через десять минут в секторе Мишина цепи карателей были прижаты к земле.

Немецкий офицер уже не подавал команды, а вырвал у одного из солдат винтовку и прилег за кочку, выслеживая пулеметчика.

Мишин дал короткую очередь, приподнял забинтованную голову над щитком пулемета. И опустил ее. Пуля офицера сразила Петра Петровича Мишина.

Пулемет замолк. Но только на несколько минут. Виктор Ковалев перетащил его вправо. Поднявшиеся в атаку фашисты снова были вынуждены залечь под пулеметным огнем.

На позициях 261-го отряда минометчик Михаил Мельников переносил с места на место свой миномет. Опуская мину в трубу, приговаривал:

— Вот так вам, гады!

— Маскируйся, Михаил! — кричал другу Александр Руденко.

— Пусть фашисты маскируются, — отвечал он. — Я на своей земле.

И посылал мину за миной в цепи карателей.

Временами наступали минуты, когда стихал огонь противника. И тогда нас охватывало удивительное состояние — клонило ко сну. Возможно, оказывали какое-то влияние голод и жажда. Но странно, есть и пить не хотелось. Сказывалось, безусловно, и нервное перенапряжение.

На позиции 256-го отряда была предпринята еще одна, самая яростная атака. По распоряжению С.М.Свердлова и А.А.Бирюкова группа рогачевских партизан, сопровождавшая членов подпольного райкома партии, пополнила ряды отряда. Отчаянная попытка карателей вклиниться на этом участке не имела успеха.

Перестрелка между карателями и партизанами по всей линии обороны продолжалась до 10 часов вечера. В штаб бригады доложили, что противник отводит свои войска.

Белых созвал командиров и комиссаров на совещание. Он отдал распоряжение:

— Начальнику штаба бригады Антонову и моему заместителю командиру 256-го отряда Штапенко вывести бригаду в направлении деревни Стовпня. Антонову установить очередность движения отрядов на марше. Командиру 261-го отряда Журавлеву обеспечить безопасность движения подразделений бригады. Для этого оседлать мост, затем прикрывать колонну, следуя в арьергарде. Дальнейший маршрут получите на марше.

Так окончился бой у лозовского леса — окончился победой партизан. Многих недосчитались мы: 29 человек убито, 32 ранено. Разбиты три станковых пулемета, пять ручных, вышла из строя пушка.

Отряды оставили позиции и начали отходить в направлении Стовпни. Шли организованно, хотя стояла кромешная тьма: ни луны, ни звезд.

Дикан, Белых, Свердлов, Подоляк и радисты решили идти в Малиновку. Почему они решили пойти отдельно, тогда никто не знал. Белых что-то замышлял. В сложных ситуациях он отдавал распоряжения тогда, когда надо было их исполнять. Комбриг обычно раскрывал свои планы узкому кругу лиц.