Ирочка опять скосила глаза в сторону Володьки. Он полз по статье о спутнике, строка за строкой.

— Брось, — участливо сказала Ирочка.

— Глина? — спросил он с обидой и упреком одновременно. — Не гожусь?

Стараясь не задеть его самолюбия, Ирочка осторожно сказала:

— Я когда–то тоже не понимала, как можно каждый день читать газеты. А теперь привыкла. Я так привыкла читать «Комсомольскую правду», что мне скучно, если ее нет. Честное слово.

Володька пристально посмотрел на Ирочку, сложил газету и спрятал ее в карман.

— Слушай–ка, Володя, — сказала Ирочка с деланной мягкостью, — какие у тебя отношения с Риммой Зарницыной?

Володька помрачнел. Зная примерно, о чем пойдет речь, он помолчал.

— Учил, учил я ее, дуру, а теперь она меня критикует.

— Нельзя?

— Ты меня по делу критикуй!

— А она без дела?

— Без.

— Ты уверен?

— Пошла она!.. — Володька с удовольствием сплюнул бы, но было неудобно.

Ирочка умолкла. Она точно знала, почему умница Римма не любит Володьку и чего она ему не прощает. Римма сама говорила ей об этом. Но Ирочка хотела выслушать и другую сторону.

— А ты говорил с ней откровенно?

— Надо мне!

— По–моему, надо.

— Вот ты и говори.

— А я говорила.

— Тебе больше всех надо! — буркнул Володька.

— Надо. Мне неприятно, когда о тебе говорят нехорошо.

Володька просиял.

— Спасибо!

— Не кривляйся.

— Да нет же! Я от души… О чем же ты с ней говорила?

— Помнишь?.. — Ирочка наклонилась к Володьке и стала говорить очень тихо, чтоб никто не услышал. — Помнишь, что ты говорил нам со Светланой о бригадире? Вот на эту тему я с ней и говорила. Римма знает, что мы с тобой дружим. Может быть, поэтому и разоткровенничалась. Она считает, что все зло в тебе.

— Какое зло?! — Володька не на шутку удивился. — Новое дело!

— Не новое, а очень старое. Римма считает, что дядя Дема берет с вас взятки.

— «Римма считает»… — передразнил Володька.

— А ты вспомни, — Ирочка почти припала к его уху, — что сам говорил. «Алкоголик и еще хуже». Скажи–ка, что хуже?

Володька мог ей ответить, но ему не хотелось соглашаться с Риммой, которая, как он был уверен, хотела нажить на этом деле авторитет. Нет, все–таки взятка — это что–то совсем другое. Это когда надо смазать, если дело не движется. Взятка — типичный пережиток прошлого, А тут даже и не знаешь, как это назвать. Тут ведь взаимность.

Решив прекратить разговор, Володька сказал:

— Не лезь ты в эти дела.

— Нет, ты скажи.

— Не лезь, говорю.

— Тогда я скажу. Это есть самое настоящее вымогательство. Стоит тебе захотеть, и бригадир все прекратит.

Как все экспансивные натуры, Володька спорить не умел. Он сразу начинал сердиться и, сердясь, говорил вовсе не то, что следовало бы сказать по ходу спора.

— Ей четвертака жаль!

Четвертаком он называл двадцать пять рублей, но ведь он отлично знал, что порой пахло не четвертаком, а гораздо большей суммой.

— Не помрет с голода твоя Римка. Дядя Дема ей, кажется, неплохо выводит. Молчала бы.

— Теперь я вижу, что Римма права. Ты его действия покрываешь.

Володьке показалась смешной значительность, с которой Ирочка произнесла эти слова.

— Много ты понимаешь!.. Не лезла бы не в свое дело.

— Вымогатель, вымогатель! — с детским упрямством повторила Ирочка. А ты ему помогаешь.

— Я?!

— Ты!

— Помогаю?

— Помогаешь!

— Ну, знаешь ты… — Володька задохнулся от негодования.

— Вместе ходите.

— Ходим. Не вдвоем же.

— Знаю. Но ведь девушки с вами не ходят?

— А кто не разрешает?..

— Не хватало, чтоб и они ходили!

— А что? Неплохо бы.

Володьке сделалось весело, когда он представил себе, как они всей бригадой пошли бы в ресторан. В этой картине ему почудилось что–то уютное, почти семейное. Однако Ирочка думала иначе.

— Плохо, Володька. Неужели и твои товарищи не понимают, как это плохо?

— Мало тебе меня учить, еще за ребят примись.

— Ты один виноват.

— Вот наладила!

— Да, ты один.

— Пустяковый разговор, честное слово. При чем тут я? Дело обыкновенное. Такой порядок. Складчина.

— А что ты нам со Светланой говорил?

— Завтра потолкуем. Сегодня праздник.

Он взял Ирочку за локоть. Ирочка локоть отняла.

— Теперь я поняла, о чем ты нам говорил. В душе ты осуждаешь Дему, тебе это и самому противно, но у тебя не хватает мужества послать его к черту. А мог бы. Уверяю тебя. Ты же первый человек в бригаде.

Володька был польщен и расстроен в одно и то же время. Конечно, Ирочка говорила до тонкости верно. Но что он мог бы послать дядю Дему к черту, ему не приходило в голову. Володька не любил бригадира. Точнее, он был равнодушен к нему. Порядки, заведенные дядей Демой, казались Володьке неизбежностью. Без бригадира нельзя, это уж точно. А порядки… Так ведь это просто выпивка два раза в месяц, в дни получки. Все складывались, деньги передавали дяде Деме, а он в ресторане угощал ребят, как старший и радушный друг. Девушки в ресторан не ходили, но давали деньги наравне с ребятами.

— К черту послать? — вдруг спросил Володька. — Ладно. А зачем?

— Но ты же сам возмущался, — презрительно ответила Ирочка.

Это была истинная правда. Возмущался. Но чувство возмущения закипало в нем ненадолго. Володька быстро находил успокоение в том, что «все мы такие». Он подразумевал себя и всех своих товарищей. Что же касается дяди Демы, то он был хуже их всех. Он мусорный человек. Тут спорить не приходилось. Если «все мы такие», то он–то уж гораздо хуже нас.

— Ты, Ирка… — он впервые назвал ее Иркой, как называют товарищей по работе, дружелюбно и грубовато, — лучше не лезь не в свое дело. Ничего ты не понимаешь.

Римма тоже не понимает?

— Она дура.

— Нет, не дура!

— Если бы она не была дурой, то поимела бы в виду, что с нашим бригадиром всегда договориться можно. А с другим чертом ни за что не договоришься. Этот рабочего человека не обижает! — Володька горячился. — Римма должна по набережной процентов на тридцать ниже получать, а он ей круглую норму выводит. А она какую–то полсотню в месяц жалеет! Дура, и больше ничего. Мы больше даем.

— Не она, а вы дураки! — решительно сказала Ирочка.

Выяснилось, что она отлично знает всю механику того, что у них называлось «вывести». В секреты этой механики ее посвятила та же Римма Зарницына — самая грамотная девушка в бригаде. Володьку крайне удивило и то, что Ирочка заговорила о заработной плате так, точно она не была подсобной, а сидела экономистом в тресте. Володька только повторял про себя: «Ну и ну!»

— Ничего подобного, Володенька, — говорила Ирочка, — дурачит он вас. Я не ожидала, что ты такой темный.

— Ну–ну!

— Ничего, Володенька, не ну–ну. Вы сами ему позволяете. Вот он и пользуется. Вам кажется, что вы от него зависите, а вы от него нисколько не зависите. Вы зависите только от государства, и больше ни от кого. В тресте имеется определенный фонд заработной платы, и никто не может его перерасходовать. Никто не может вывести Римме больше, чем ей полагается. Дурачит он вас.

Конечно, все–таки они зависели от бригадира и не совсем он их дурачил, но в большом, настоящем смысле, если рассуждать по–хозяйски, по–советски, Ирочка была совершенно права.

Володька хотя и сознавал это, но не собирался сдаваться. Он хотел возразить, но вдруг их спор был неожиданно прерван вмешательством внешнего мира. Внешний мир оказался толстой женской физиономией, неожиданно склонившейся над ними.

— Гляжу и не нагляжусь! Такая миловидная пара, а грызетесь. — Женщина сочувственно покачала головой. — Бросит он тебя!

— Как бросит? — почти прошептала Ирочка.

— Как жен бросают, не знаешь?

— Но я не…

— Что — не?

— Не жена, — виновато произнесла Ирочка.

— А кто же?

— Никто…

Толстая женщина заколыхалась от обидного и недоброго смеха.