— Ну что вы, — улыбнулась бабушка. — У Анны был всего испанский танец на выпуске, а у девочки такая роль! Ах ты, мое утешение! — сказала она, прижавшись щекой к моему загримированному лицу. — Спасибо тебе.

Она благодарила меня за успех, ощущая его как свой.

А теперь я, возвращаясь на пароход, считала, что, согласившись помочь Анне Николаевне, сохраню покой не только бабушке, но и себе.

Для меня ничего не было хуже, чем огорчить ее. Лучше пусть зрители подумают, что я не умею танцевать сложные вариации.

Я была очень довольна собой. Я старалась ничем не расстраивать бабушку: писала только о нашем «Батыре», о реке, о своих костюмах и добавляла: «Остальное тоже очень хорошо».

Вскоре «Батыру» пришлось подняться по реке еще на двадцать пять километров, поближе к новым местам съемок. Белоснежный наш старик со сломанным рулем послушно плелся на привязи у большого желтого буксира. Бедняга беспомощно колыхался между прекрасными зелеными берегами, пока его не поставили на излучине, недалеко от полосатого черно-белого столба с белым кругом наверху, обозначающим, что здесь опасный поворот и надо дать сигнал.

Капитан Иван Агеевич долго волновался, командуя своими матросами в юбках. Потом не выдержал и, хоть был ровесником своего «Батыра», прыгнул с берега на отмель и начал сам работать по пояс в воде.

Теперь перед моим окном широкая, как озеро, река изогнулась громадным полумесяцем. Верховье совсем закрыто от глаз мысом и мягкими курчавыми очертаниями леса. Оно словно заросло. Вниз по течению видна только узкая полоска воды. «Батыра» поставили на внешней стороне этого водного серпа, в самом широком его месте.

Где-то вдали от берега шла съемка, куда часа три назад уехали все на автобусе и двух грузовиках. Моя роль, как всегда, сводилась к сидению, стоянию и пробежке, поэтому мне разрешили приехать попозже, уже с нового места.

Все же я начала беспокоиться и вышла из каюты посмотреть, как идут дела. На верхней палубе директор нашей киногруппы Михаил Алексеевич торопливо давал капитану разные советы, как укрепить сходни. Но ни сходней, ни «козлика», который должен был нас отвезти, не было.

Михаил Алексеевич спешил всегда. Все хозяйство нашего фильма зависело от него: и организация съемок, и транспорт, и наш быт на пароходе. И краски, и доски, и ткани, и башкирские украшения, и бензин, и многое другое записано в его смете и доставляет много забот.

Правда, я замечала, что на съемках он почти не бывает. Здесь, на верхней палубе, я спросила у него, много ли работы будет в этом районе, а он, повернув ко мне свое лицо с круглыми, как у совы, глазами, ответил:

— Вот один настил сделан, потом возьмемся за дорожку, а там и грот будет готов.

Я совершенно не поняла его. Он меня, кажется, тоже. А вот Иван Агеевич, стоя в воде, соглашался с его дельными советами, и нашему повару, заядлому рыболову, он со знанием дела подробно рассказал, на какую приманку ловят рыбу уральцы.

Наконец на берегу появился «козлик», и мы с Михаилом Алексеевичем, отважно прыгнув с борта в лодку, заспешили на съемку.

— Ну, Ваня, как здесь дорога? — спросил Михаил Алексеевич, усаживаясь.

— Н-ничего, — ответил Иван Дмитриевич.

— А как там, на съемке? — спросила я.

— Н-ничего, — последовал спокойный ответ.

— А может быть, все-таки есть что-нибудь хорошее? — рассмеялась я.

— Н-ничего! — засмеялся Иван Дмитриевич.

Поговорив таким образом, мы раза четыре подскочили на колдобинах, а потом ехали уже по хорошей дороге.

— Анна Николаевна очень устает, — завела я с Михаилом Алексеевичем интересный для меня разговор. — Балет в кино много труднее, чем в театре.

— На это она и специалист! — возразил Михаил Алексеевич. — Я и Евгению Даниловичу сказал, что не стоит ему спорить. За качество танца отвечает она. Балетмейстер обозначает — балетный мастер.

— Конечно, танцы — дело балетмейстера! — улыбнулась я, неожиданно обнаружив заступника Анны Николаевны и удивившись решительности его суждений. — Только киносъемка — дело сложное…

— Можно и попроще… Тут математических законов нет, не здание строим! Ну-ну! — протянул Михаил Алексеевич и вдруг оживился: — Ваня, а ведь я слышу, что у «козлика» барахлит подача!

Тот только хмыкнул в ответ.

Но Михаил Алексеевич с интересом строил предположения, почему начала «барахлить подача», потом вспомнил про солидол и говорил о нем так долго, что вставить слово о съемках мне не удалось.

Не успела я выйти из «козлика», как на меня накинулись с упреком и гримеры и костюмеры.

— Вся задержка из-за тебя! — прикрикнула на меня Анна Николаевна.

Но, после того как я торопливо оделась и загримировалась, пришлось еще ждать, когда Анна Николаевна закончит репетицию с «черными воинами», в которых наконец превратились все наши «черные рыболовы».

Съемка была массовая. Мужская половина нашего балета была свитой злого бая. Артистки балета были одеты в старинные народные костюмы бело-голубых тонов. Из соседних деревень пригласили стариков, старух и детей и тоже нарядили в бело-голубые башкирские костюмы. Среди них был Анвер, мой светлоглазый «отец» и маленькая Альфия в национальном платье.

Бай хотел увезти невесту пастуха, а народ не давал.

Хабир был неузнаваем в черно-красной бархатной одежде, с черными усами и бородой. Его крадущаяся походка казалась зловещей, когда он приближался к нам с Анвером. Хабир был гораздо ниже ростом, чем Анвер, но он особым хищным жестом толкал его в грудь, и казалось естественным, что высоченный Анвер не может удержаться на ногах. Анвер падал, а я оказывалась в руках Хабира. Он нес меня как добычу с охоты, зажав мои колени локтем, а голову опустив к своему сапогу так, что мои приплетенные косы волочились по земле.

Хоть я и дала себе слово терпеть все ради Анны Николаевны, но это постоянное таскание на руках начинало раздражать. А тут ещё меня волокли вниз головой.

— Раюша! — словно угадав мои мысли, подозвал к себе Евгений Данилович. — Потерпите, дорогая! Потерпите ради успеха этого эпизода! Уж такую мы с вами выбрали профессию, что ради общего дела не приходится считаться со своим настроением и удобствами.

Анна Николаевна смотрела выжидающе.

— Н-ничего, — со вздохом вырвалось у меня любимое словечко нашего шофера. — Я пожалуйста…

К Анверу, в исходное положение, я поплелась тоже со вздохами. Грянула музыка, и перед нами опять словно вырос Хабир.

— Стон, стоп! — разнесся через микрофон по всей поляне строгий голос режиссера. — Рая, не смотрите в землю: вас не трава, а партнеры должны интересовать!

Я старалась делать как надо, но Евгений Данилович взял меня за руку и остановил, хотя музыка продолжала греметь.

— Раюша, что с вами? Ваша воздушность сегодня так холодна, что превратилась в безвоздушность… Ну, давайте вместе подумаем, как еще, по-другому, злодей может отнять невесту у любящего человека?

— Да иначе как же?.. — начал Анвер.

— Подождите, — перебил его Евгений Данилович. — Пусть Рая сама подумает…

— Конечно, — опять вздохнула я. — Только если он свалит с ног жениха и, скрутив, утащит невесту.

— А почему такой мрачный голос? — рассмеялся Евгений Данилович. — Ведь мы не оставим вас злодею, а увезем с собой на пароход…

Я улыбнулась, а он сделал огорченное лицо.

— Нет, вы посмотрите, Раюша, какие мужчины из-за вас дерутся! Другого такого пастуха и днем с огнем не найти, хоть до второго пришествия ищи! А бай! Одни глаза чего стоят: взглянет — и сразу испепелит… Это не считая собольей шапки… Даже обидно, что такое приключение кончится, как всегда, поездкой в автобусе и горячим душем.

— А мне очень нравится горячий душ! — упрямо сказала я, хотя меня уже разбирал смех.

— Ах, так! Слушайте, товарищи, — серьезным голосом обратился он к моим партнерам, а в глазах так и сыпались веселые искорки, как у разыгравшейся овчарки. — Слушайте, поставьте Рае парочку синяков, чтобы она знала настоящее мужское обращение!