Я подошёл к девчонке на расстояние вытянутой руки. Она непроизвольно вздохнула и напрягла шею. Я задумчиво посмотрел на неё. Протянул руку и медленно расстегнул её дешёвую курточку. Неторопливо отстёгивал одну пуговку за другой ровно до середины, больше не надо. Теперь она прикусила губу и вжалась в столб. Хоть какая-то реакция. Я снял перчатку с правой руки и сунул ладонь ей за пазуху. Девчонке рано знать такие вещи, с другой стороны она уже никогда не вырастет, так что, пусть скажет спасибо и пользуется моментом.

    Пушистый мягкий свитер и худое промёрзшее тельце, словно щупаешь бездомного котёнка. Только бешено колотится сердце.

    Она плаксиво втянула воздух. Её глаза начали затуманиваться, а голова никнуть, как у безвольной куклы, от стыда за меня. Во мне шевельнулось разочарование. Я убрал руку и натянул перчатку. Ничего во мне не откликнулось. От неё же молоком пахнет! Не буквально, но ощущение именно такое. Парного молока.

    Хочется одним ласковым движением перерезать ей глотку. Увидеть её конвульсии. Сладостные судороги страсти в жгучих объятьях смерти. Насладиться тем, как она захлёбывается в острой муке последних секунд своей жизни. Двадцать пять секунд вечности.

    Вот теперь я возбудился. И даже возгордился собой. Я выше плотских радостей. Я аристократ смерти. Джентльмен боли. Я не могу изменить смерти с плотскими утехами, проявлением жизни. Жизнь груба и насильственна. Она безжалостно выдёргивает из небытия; мучает, безумно и бездумно цепляясь за никчемное бытиё, а потом не даёт спокойно и с достоинством уйти. А в смерти нет насилия, просто возвращение в естественное для человека состояние несуществования. Что же здесь страшного? Уродлива жизнь, свирепой болью борьбы за существование. 

    Девчонка вдруг подняла голову, и больше в ней не было страха. Только злое презрение и обида на меня. Она поджала губы.

    Звякнула молния моей куртки. Я неторопливо вытащил финку. Свет фонарика тускло замерцал на клинке. Лезвие пройдёт сквозь её тело, ну как сквозь тело.   

    Она непроизвольно заморгала длинными ресницами. Но даже в этот момент ничего не говорила. Выпрямилась как звонкая струна в гостях у Паганини, готовая оборваться его гениальным смычком.

    Другой, на моём месте, обязательно сказал бы что-нибудь банально-патетическое, типа: «Хороший день для смерти» или «Сейчас, я острым клинком перережу тонкую нить твоей бренной жизни» или просто «Молилась ли ты на ночь, девчонка!», но я тихий, вдумчивый и очень практичный человек. Так что я просто сказал:

    - Закрой глаза, легче будет.

    Слова хрипло зависли в тишине морозным паром. Я закрыл девчонку от света, поймал своей тенью. Её глаза лихорадочно заблестели и начали расширяться. Она пристально смотрела на меня, страшась, что умрёт, как только отведёт взгляд. Не понимает, что это нужно не мне, а ей. Ладно, окажу ещё одну милость. Я сегодня ужасно добрый, сам себя не узнаю.

    Левой рукой накрыл ей лицо, и в ладонь ударило короткое рыдание, стройное тело напряглось в последнем движении к жизни.

    Прямо в сердце, быстро и жёстко. Я отпустил правую руку в смертельный полёт.

    Голову пронзила белая вспышка боли, и я провалился в мгновение небытия.

    Приоткрыл глаза. Пол больно упирается в голову и правое ухо. На грязных досках танцует пыль в блеклом свете, уплывая во тьму. Она медленно клубится, и я понимаю, что это моё дыхание образует смерчи и пылевые искрящиеся вихри. Голова раскалывается от боли, но я не могу пошевелиться. Трудно жить на свете бесплатно, но за плату никто не предлагает. Придётся мотивировать себя самому.

    Я шумно выдохнул, опёрся на ладони и медленно приподнялся. В полусидячем положении чувствуешь себя почти человеком. Остаётся эволюционировать из побитого неудачника в гордого мужчину прямостоящего. Не хочется, а надо.

    Поджал под себя ногу и с помощью рук приподнял своё бренное тело над мрачной реальностью. Покачиваясь, утвердился на твёрдой, равнодушной поверхности. Тупо посмотрел на правый рукав курки. Весь в пыли. Грязный, как и брюки, которые теперь только выкинуть в химчистку и забыть об их существовании. Про лицо и голову даже подумать страшно. Сейчас бы принять горячую ванну, выпить чашечку кофе, неторопливо посмотреть «Брильянтовую руку». Или водку и «Молчание ягнят». Хотя, признаться, не люблю этот фильм. Слишком страшный. Предпочитаю комедии.     

    Я отодвинулся, чтобы не загораживать фонарь. В тускнеющем луче скучает одинокий пустой столб. На полу обрезанные куски верёвки. Моя финка исчезла. Не удивлюсь, если он перерезал верёвки моим собственным ножом. Издевательство! Я поспешил приглушить острую вспышку ярости. Некогда злиться.

    Кривясь, пощупал голову. Интересно, чем он меня стукнул? Шишки нет, наверное мешочек с песком или ещё что-нибудь не оставляющее очевидных следов. Подлая тварь. Ударил сзади, увёл девчонку. Но почему не убил, вот вопрос.

    Теперь их след давно остыл, а сюда едет полиция с мигалками, автоматами и злобными овчарками.

    Тело как деревянный чурбачок покрытый наледью. Я поспешно застегнул молнию и сделал несколько разминающих движений. Затем неторопливо снял фонарь со стены и обежал лучом весь чердак. Белое лезвие разрезало тьму на мелкие кусочки, и обнаружило только паутину по углам и затоптанный мною пол. Бесчеловечную пустоту. Тьма тут же затянула раны, нанесённые светом. Регенерировала в плотный непроницаемый объём.

    С крюка на меня тупо таращилась единственным глазом веб-камера циклоп. Я ухмыльнулся. Попался птенчик. Кто бы ты ни был, теперь я увижу тебя воочию, узнаю твоё лицо, и тогда тебе не скрыться от моего гнева. Я тоже умею играть в кошки-мышки. Но сейчас пора сматываться. Рассуждения на тему, как он мог обвести меня вокруг пальца оставлю до квартиры и там спокойно увижу по компьютеру, в записи.

    Кряхтя, нагнулся над люком. Ноздри уловили какой-то знакомый запах, но шокированный небрежным обращением мозг отказывался его узнавать. Ладно, чёрт с ним! Я ухватился за кольцо и потянул. Дерево даже не скрипнуло. Я потянул сильнее. Выхода нет. Захлопнут на мой собственный английский замок. Ситуация! Бессмысленно искать ключи, но я обстоятельно проверил все многочисленные карманы. Ключи от квартиры не тронул, а вот от чердака испарились в неизвестном направлении. Не для того он поймал меня в мою собственную ловушку, чтобы дать возможность выбраться. Всё продумано.

    Когда нагибался, запах усилился. Я мотнул головой. Мозг словно сваренный, толку не больше чем от куска мяса в борще.

    Лёг на доски и прижался ухом, впитал пространство под собой. Голова постепенно прояснилась. Пол приятно тёплый, а внизу монотонный прожорливый треск, который бывает… В лицо явственно потянуло дымом. Бывает, когда веселится пожар, съедает  дерево и воздух, проникает в лёгкие удушливым дымом.

    Я резко отпрянул. Сердце учащённо затрендело в груди, заныло от жалости к себе. Проклятый ублюдок поджёг меня! Я вытер дрожащей ладонью пот со лба и заодно выступившие непрошенные слёзы. Почему жизнь так несправедлива! Становится всё жарче. Бежать, бежать, но некуда бежать. Впрочем, как-то он проник сюда. Нет, не довод. Я был так занят девчонкой, что просто не услышал, как он поднимается по лестнице, плюс гулкий ветер, минус внимание. Чёрт, чёрт!

    Луч фонаря бессмысленно метался в темноте. За что мне всё это! Теперь медленный, но неотвратимый треск стылого на все кольца дерева слышался повсюду, а сквозь пол потянули первые, пока робкие струйки дыма.

    Становится всё жарче, а мне всё холодней. Грудь превратилась в пачку пельменей, только что вынутую из морозильника. Одно мгновение отделяло меня от того, чтобы начать бешено метаться из угла в угол, кататься по полу со звериным криком. Но тут мой взгляд упал на обрывки верёвки и в какое-то мгновение я словно увидел себя со стороны. Неподвижная словно на фотографии фигура, со скрученными от напряжения мышцами и застывшей гримасой ужаса на лице. Расширенные глаза, перекошенный рот. Жалкий тип. Девчонка вела себя куда более мужественно в куда более безнадёжной ситуации. Чем я хуже! Что значит хуже, я намного лучше, и смогу принять смерть с достоинством. Я сглотнул. Во всяком случае, постараюсь.