У нас таких великанов нет, — подумал Колотай. Если и есть, то поменьше, разве что в человеческий рост. Валуны средней величины у нас разбивают на щебень: для фундамента, на «краеугольные камни» в основание зданий. Ему самому приходилось бить камни. Тяжелый молот сначала отскакивает от камня, как мячик, но после нескольких ударов в одно место, глыба вдруг рассыпается на осколки, как кусок льда. Беларусь тоже богата на камни, на озера, на реки, ну и на леса. Наш рельеф когда–то шлифовал, возможно, один и тот же ледник, катившийся с севера на юг и таявший по дороге, усеивая землю валунами и камнями, затопляя низины озерами, а вся остальная вода начала искать себе дорогу к морям, превращаясь в реки. Все то, что не удержала земля Суоми, возможно, пришло–прикатилось к нам, и потому мы так богаты на озера, на реки, на камни–валуны. И не только на валуны. Наша почва в основном каменистая, и камни после зимы вылезают на поверхность, как осенью грибы в лесу, потому в народе даже говорят, что камни растут…

Они вернулись домой раньше, чем вчера, но Марту, мать Юхана, это не удивило, она даже обрадовалась: поможете по хозяйству, хотя бы воды наносите животным. Сейчас она немного разбавляет холодную воду подогретой, чтобы животные меньше мерзли на холоде, который никак не ослабевает.

— Сегодня на ужин будет рыба, — сказала она Колотаю, а потом, видимо, перевела Юхану.

— Ой, рыбу я люблю, хотя и не рыбак, — оживился Колотай.

У него сложилось такое впечатление, что Марта ничем особенным не отличается от белорусских женщин: такая же работящая, иногда любит поговорить, хотя умеет и помолчать, на младших ребят, бывает, покрикивает и дает им задания по хозяйству, приучает к порядку: чтобы были застелены кровати, чтобы не валялись лишь бы где одежда, обувь. «Ну точь–в–точь, как наша белорусская тетка», — решил Колотай.

В дом вошел хозяин, уже раздевшийся, без своей обычной шапки, в короткой жилетке из овчины, уставший, словно постаревший.

— Чего так рано? — сразу спросил у Колотая. В его голосе слышалась тревога.

— Херра Хапайнен, — как–то официально обратился к нему Колотай, — сегодня мы были не совсем в форме. Чувствовали себя слабаками. Потому и не выполнили норму. Видимо, вчера перестарались.

Хапайнен подумал и сказал на это:

— Может, сегодня стоило дать себе передышку… Или завтра не ходите. Кто сегодня был слабее? — спросил в конце.

— Сложно сказать, — решил схитрить Колотай, — оба слабо тянули…

— Слабо тянули ноги, или что? Слабо поели? — выпытывал хозяин.

— Нет, на еду жалоб нет, здесь мы норму выполняем, — ответил Колотай. — А вот на лыжах не справились. Разве что завтра?

— Посмотрим, какие вы будете завтра. Тут каждый день дорог…

После этих слов Колотай ожидал услышать от Хапайнена что–нибудь про войну, но тот больше не произнес ни слова и вышел. Как будто войны не было совсем. Но слова «тут каждый день дорог…» говорили о том, что он о ней думает.

V

Назавтра парни — Колотай и Юхан — встали поздно: хорошо спалось после прогулки–тренировки. Юхан выглядел нормально, на ногу не жаловался, как заметил Колотай, даже не боялся наступать на нее, как это бывает с человеком после травмы. Значит, они идут, или едут — все равно.

Хапайнена уже не было, пошел по своим служебным делам, их кормила хозяйка, которая была словно чем–то озабочена, но ничего не говорила. Подала им в тарелках «охотничий бифштекс» — мясной фарш с грибным соусом, по–фински метсяэтяянпихви — язык можно сломать, и сразу никак не запомнить. Это не то, что сямпюля — булочка, или вой — масло, или пууро — каша. Такое запоминается с первого раза. Даже посложнее: аамиайнен — завтрак. Ели они с аппетитом, позавтракали хорошо. Колотай в конце сказал по–фински «киитас, роува», что значило «спасибо, госпожа», чем она была просто умилена. Третий день, или даже четвертый, а Колотай уже нахватался немного финских слов, но связать их в фразу еще не мог, не знал, как склоняются существительные, как пользоваться местоимениями — они казались ему одинаковыми. Но что тут удивительного? Разве думал, что ему придется говорить с финнами, у которых он будет считаться батраком, а не гостем?

А когда спросил у Юхана, как нога, тот ответил по–русски «харашо» с заметным белорусским аканьем, потому что Колотай разговаривал с его родителями по–белорусски: пусть хоть услышат, как звучит наш язык, чем он отличается от русского. И чтобы не считали белорусов русскими, как было до этого. Потом горько улыбнулся про себя: если бы каждой финской семье да по белорусу, то через год они здесь заговорили бы по–белорусски. Он слышал, кстати, что из освобожденной Западной Беларуси в Карелию уже наехало белорусов на заработки — валить лес, а белорусы — известные в мире дровосеки, потому что они жили и живут в лесу, возле леса, живут многие за счет леса, потому что лес — это богатство, у которого можно погреться в прямом и переносном смысле. Все больше и больше он убеждался, что белорусы по своему менталитету, по характеру очень похожи на финнов, потому что живут почти в одинаковых условиях: лес научил их быть работящими, выносливыми, немногословными, скрытными, замкнутыми и даже прижимистыми. Не все, конечно, подходят под такую мерку, но что многие и многие — точно, и никуда от этого не денешься, потому что жизнь формирует человека, его психику, его национальный характер.

Третий раз они собирались в дорогу, и уже почти машинально проверили лыжи, палки, Юхан закинул за спину свое ружье стволом вниз, Колотай — рюкзак, который передала ему хозяйка, довольно тяжелый. Он поблагодарил ее опять по–фински и даже поцеловал руку, что ее сильно удивило. Может, она и не подозревала, что этот пленный белорус способен на такую деликатность, но лицо ее стало добрым, глаза посветлели, вокруг них сбежались мелкие морщинки, а губы растянула дружелюбная улыбка. И только сейчас Колотай понял или увидел, что эта женщина, хотя уже и немолодая, еще красивая, еще, не глядя на свою нелегкую жизнь, может нравиться мужчинам.

А может, Колотай так подумал потому, что уже давно не видел женщин, девушек, и ласкал их только в своих мечтах, в воспоминаниях? Может, и так, у него осталась дома девушка Марина, совсем молодая, единственная дочь у родителей… Только бы за это время, пока он воюет–кукует в снежной Суоми, не вышла замуж… Но пусть! Еще неизвестно, когда он вернется домой, и вернется ли вообще. Все было очень неопределенно, очень туманно. Даже очень ненадежно — пятьдесят на пятьдесят…

Девушки ему только снятся. Но сегодня он видел сон совсем не о девушках, а об их с Юханом дороге. Как будто дорога, по которой они идут, очень узкая, с двух сторон зажата деревьями, ветки их нависают даже сверху, поэтому ему кажется — они идут по тоннелю, по какой–то норе, а куда та ведет — не знают. Юхан идет первым, Колотай — за ним. Но они не просто идут, они бегут, как могут, выбиваются из последних сил, потому что сзади слышится погоня. Они не знают, кто за ними гонится, но чувствуют, что если их настигнут, будет беда, и потому налегают на лыжи, на палки, выкладываются в полную силу, чтобы оторваться от погони. И вдруг столбенеют: их дорога преграждена огромной валежиной — елкой, перекрывшей их узкий тоннель и просто замуровавшей его, даже щели нигде никакой не видно. И в сторону — влево или вправо — тоже не свернешь, потому что лес с двух сторон такой густой и непроходимый, что в него нельзя даже воткнуть лыжную палку, не то, что втиснуться самому. Они остановились и не знают, что делать, как пробиться через это заграждение, так неожиданно оказавшееся на их пути. Ветки так плотно прижались к земле при падении дерева, что создали густую прочную живую изгородь, через которую нельзя продраться. Но вот Юхану удается найти лаз между ветками, упирающимися в землю и образующими поперечный едва заметный коридор, который изгибается штопором. Они ввинчиваются в этот еле заметный изгиб, с трудом протискиваются слева направо под поваленным деревом и выходят почти прямо на ту дорогу, по которой они мчались, удирая от погони. Еще минута–другая возни в дебрях ветвей и подлеска — и они снова бросаются изо всех сил вперед, подальше от погони, которая, конечно же, будет долго искать проход, но неизвестно, найдет ли, а они за это время смогут от нее оторваться.