— Куда поедем: туда или сюда? — указав рукой сначала на запад, а потом на восток, спросил у Юхана и отметил, что тот понял.

Финн слабо улыбнулся, потопал лыжами, как бы проверяя силу своих ног, поморщился и указал правой рукой на восток.

— Правильное решение. На сегодня достаточно. Иди первым, чтобы я тебя не потерял, — сказал Колотай Юхану, хотя не был уверен, что тот его понял.

Юхан не стал делать круг, как ожидал Колотай, а развернулся на месте: сначала перенес правую ногу с лыжей назад, а потом — левую, и вот он уже готов к движению.

— Тэрвэ! — сказал Колотай непонятно кому, и они тронулись с места.

Шли потихоньку, еле двигались, чтоб опять судорога не напомнила

о себе, не вцепилась невидимыми, но такими острыми зубами. Потихоньку- полегоньку Юхан расшевелился, начинал набирать привычный для него темп, и уже через полчаса они отмахали приличный кусок дороги. И тут Колотай вспомнил, что у них есть собойка, которая лежит в его рюкзаке и болтается там лишним грузом.

— Юхан, стой! — крикнул Колотай. — Перекур или перекус, что пожелаешь.

Юхан сразу остановился, оглянулся, и Колотай указал ему палкой на присыпанную снегом валежину: сюда! Дважды не нужно было повторять: финн сразу сделал поворот–разворот на сто восемьдесят градусов и около дерева оказался одновременно с Колотаем. Они палками сбили снег со ствола, уселись, не снимая лыжи, потому что те задними концами вошли под дерево, Колотай снял рюкзак, и они стали разглядывать, что им положила мать Юхана. Очень кстати был термос с кофе. А также завернутый в промасленную бумагу пирог, как раз на двоих, с какой–то начинкой лихапииракка, как объяснил Юхан: пирог, начиненный рисом, да еще с мясом. Что еще нужно путникам? Колотай нашел еще эмалированную кружку синего цвета. Они налили кофе: одному — в кружку, другому — в крышку термоса, разломали пирог на две части и стали греться.

Ели каждый по–своему: Юхан начал с пирога, а потом пил кофе, Колотай откусывал кусок пирога, добавлял к нему глоток кофе — так, как когда–то дома ел хлеб с молоком, или молоко с хлебом. Ему казалось, что его способ более практичный, чем Юхана, но учить или переучивать парня не стал.

У Колотая часов не было (он отдал их перед армией своей девушке), а Юхан с собой не брал, они определяли время по тому, как уставали ноги, к тому же день теперь короткий, и сумерки говорят сами за себя — сейчас где–то около четырех–пяти часов, время возвращаться домой. Вчера они вернулись засветло, а сегодня еще неизвестно, как получится: все зависит от ноги Юхана. За плечами у Юхана охотничье ружье, оно весит несколько килограммов, может, стоило бы его забрать у парня, а отдать ему уже опустевший рюкзак? Но Колотай не решился затрагивать этот вопрос: еще подумает что плохое. Не хватало еще, чтобы подумал, будто он хочет завладеть оружием… Никакое оружие ему больше не нужно, настрелялся не только из карабина, а даже из нового автомата, который где–то там записан в трофеи финским военным. Тогда много они отхватили трофеев…

Что будет дальше — тяжело сказать, но конца катавасии, похоже, в скором времени не предвидится. Это только начало, хотя за два месяца можно что–то сделать, если делать серьезно. Колотай поймал себя на том, что он рассуждает не как человек с востока, а уже как бы сверху или со стороны: все виделось ему не таким, каким казалось тогда, когда находился по ту сторону линии фронта. Сейчас он далеко от той страшной границы, которую ему удалось помимо собственной воли перейти, перебраться — считай, как хочешь, — и как–то поменялись его взгляды на то, что казалось таким прочным и неизменным. В чем причина? Неужели на него влияет то, где он оказался и что делает сейчас? Вот этот финский парень Юхан, с которым они по–дружески маршируют на лыжах по глухому финскому лесу, чтобы натренировать ноги, а потом махнуть куда–то далеко–далеко, а куда — он не знает, но, как сказал ему Якоб Хапайнен, в направлении дома.

Да, для этого стоит постараться, хотя он не знал, как встретят его там, если такое вообще станет возможным. Как его встретят и что скажут на то, где он был, кому служил, что делал, живя у своих врагов, вместо того, чтобы… А как ты там оказался, бывший боец Красной армии Колотай, почему это ты выжил, когда погибла бригада, целая бригада, насчитывавшая больше тысячи бойцов? Чем ты это объяснишь? Что угодно им говори, а они будут твердить одно: ты, как последний трус, поднял руки вверх, бросил оружие, изменил присяге, Родине… И ничего им не докажешь, потому что нет никаких доказательств твоих слов, твоего поведения. А есть факт — ты попал в плен, а как попадают в плен — известно: бросают оружие, поднимают руки вверх, становятся предателями…

Такие вот невеселые мысли–рассуждения вертелись в его голове, пока они сидели на поваленном дереве и пили кофе с пирогом. Но не надолго ли они тут задержались? Уже и мороз начал надоедать, пошел в ноги, забирался за плечи, щипал руки и лицо. Пора в дорогу! Хорошо ехать или идти домой — ноги сами несут. Красота! А если бы еще к родному дому? Но возможно его путь лежит именно через эти лесные финские заснеженные дороги? Кто знает…

С невысокой сосны за ними наблюдала пара клестов, первых птиц, которых здесь увидел Колотай: буровато–красный самец и зеленоватая самочка. Они перепрыгивали с ветки на ветку, словно грелись.

— Как нога? — спросил Колотай у Юхана.

Тот пошевелил правой ногой, лыжа закачалась–заскользила по снегу, посмотрел на Колотая и довольно весело ответил:

— Хювя он — хорошо.

— Тогда поехали, — подытожил Колотай и сполз со ствола, стал на лыжи.

И они снова едут–идут: Юхан первый, за ним Колотай. Он внимательно

следит за финном, не спускает глаз, но пока ничего подозрительного не замечает: идет ровно, слегка пригнувшись, крепко налегает на палки, перебирает ногами, но не часто, пуская лыжи как бы в самостоятельное скольжение. Но по такому мягкому рассыпчатому снегу разве разгонишься? Все время нужно налегать на палки, тогда что–то получается. Колотай даже стал себя успокаивать: ничего с парнем не случится, что тут удивительного, подумаешь, ногу свело? С ним такое случалось, да и не только с ним…

Они шли уже довольно долго и без приключений, даже зайцы не попадались, и темп взял Юхан нормальный, может, немного ниже среднего, и это давало основания думать, что с ногой у него все в норме. Вот они вырываются с узкой лесной тропинки на открытое место, и на память Колотаю приходят слова из «Руслана и Людмилы»: «Руслан глядит — и догадался, что подъезжает к голове». Действительно, увиденное напоминало огромную каменную голову, покрытую белой шапкой, — это лежал большущий валун высотой, наверное, больше трех метров, похожий на копну сена, немного растянутую с востока на запад, как будто его катили откуда–то с севера на юг и дальше не смогли — не хватило сил. Но странно то, что валун был одинокий, без каких–либо младших друзей–соратников. Не может такого быть, чтобы он здесь очутился или остался один, а его друзья–товарищи покатились дальше. Нужно будет спросить у Хапайнена, он должен знать. А потом до него дошло: если здесь и были валуны поменьше, то их использовали как строительный материал. А этого богатыря просто пожалели, хотя его тоже можно было осилить: взорвать тротилом, прокрутив несколько дырок. Но хорошо, что валун уцелел — это памятник финской природе, людям, истории земли. Вечный памятник! Чтобы люди брали с него пример! Чтобы были твердые, как этот гранит. Чтобы не покидали эту землю никогда, как этот валун. Он здесь вечный и они вечные. Только так!

Вчера они здесь лишь замедлили шаг, постояли минуту–другую, посмотрели на богатыря и двинулись дальше. Юхан хотел ему что–то объяснить, но Колотай ничего не понял, кроме двух слов по–русски: большой, тяжелый, что было заметно и без комментариев. А сегодня они остановились возле великана нарочно, счистили палками снег с боков, чтобы разглядеть монолит, его основу, подошву — сильно ли врос в землю, или его можно сдвинуть с места? Обошли вокруг него, еще немного постояли–посмотрели и двинулись дальше.