— Просьбе? — переспросил барон.

— Я имею честь, — продолжал Шарни сдавленным от волнения голосом, — просить у вас руки мадемуазель Андре де Таверне, вашей дочери.

Барон подскочил в своем кресле. Он широко открыл загоревшиеся глаза, которые, казалось, готовы были пожирать каждое слово, произнесенное господином де Шарни.

— Моей дочери!.. — пробормотал он, — вы просите у меня руки Андре?

— Да, господин барон, если только мадемуазель де Таверне не чувствует отвращения к этому союзу.

«Вот как! — подумал старик, — неужели благоволение к Филиппу стало уже настолько явно, что один из его соперников хочет им воспользоваться, женившись на его сестре? Ей-Богу, это тоже недурно сыграно, господин де Шарни».

— Ваше предложение, — отвечал он громко, с улыбкой, — делает такую честь всей нашей семье, господин граф, что я с радостью соглашусь на него, насколько это в моей власти, и так как я непременно хочу, чтобы вы могли увезти отсюда полное согласие, то сейчас же прикажу пригласить сюда мою дочь.

— Сударь, — холодно прервал его граф, — мне кажется, что это будет излишне. Королеве угодно было справиться у мадемуазель де Таверне на этот счет, и ответ вашей дочери был благоприятен для меня.

— А, — проговорил барон со все возрастающим изумлением, — так королева…

— Соблаговолила сама отправиться в Сен-Дени, да, господин барон.

— В таком случае мне остается только сказать вам, господин граф, каково приданое мадемуазель де Таверне. У меня наверху хранятся документы о состоянии ее матери. Вы женитесь не на богатой девушке, господин граф, и прежде чем кончать дело…

— Это лишнее, господин барон, — сухо проговорил Шарни. — Моего состояния хватит на двоих, а мадемуазель де Таверне не такая девушка, чтобы можно было торговаться о ее приданом. Но тот вопрос, который вы намеревались обсуждать со мной, господин барон, я со своей стороны, считаю необходимым выяснить, дав вам отчет о состоянии моих дел.

Не успел он договорить, как дверь будуара отворилась и появился Филипп, бледный и встревоженный, держа одну руку на груди и судорожно стиснув другую.

Шарни церемонно раскланялся с ним и получил в ответ такой же поклон.

— Сударь, — сказал Филипп, — отец мой был прав, предлагая вам переговорить о семейных делах; мы оба должны дать вам некоторые объяснения. Пока господин барон поднимется к себе наверх за бумагами, о которых он упомянул, я буду иметь честь более подробно обсудить с вами этот вопрос.

Неодолимо властным взглядом Филипп приказал барону выйти, и тот неохотно покинул гостиную, предвидя какую-то помеху.

Филипп проводил барона до выходной двери из маленькой гостиной, чтобы убедиться, что в этой комнате никого не будет. Затем он так же взглянул в будуар и только тогда, уверенный, что никто, кроме собеседника, не услышит его, сказал графу, скрестив руки на груди:

— Господин де Шарни, как могло случиться, что вы осмелились сделать предложение моей сестре?

Оливье отступил и покраснел.

— Не для того ли, — продолжал Филипп, — чтобы лучше скрыть свои любовные отношения с той женщиной, которую вы преследуете, с той женщиной, которая вас любит? Не для того ли, чтобы, видя вас женатым, никто не мог говорить, что у вас есть любовница?

— Право сударь, вы… — с замешательством начал Шарни, изменившись в лице.

— Не для того ли, — продолжал Филипп, — чтобы, став мужем женщины, которая во всякое время будет иметь доступ к вашей любовнице, иметь большую возможность видеть обожаемую любовницу?

— Сударь, вы переступаете все границы!

— А быть может, для того, — продолжал Филипп, подходя к Шарни, — и скорее всего это именно так, чтобы я, сделавшись вашим шурином, не выдал то, что я знаю о ваших недавних любовных похождениях?

— То, что вы знаете! — воскликнул в ужасе Шарни. — О, берегитесь, берегитесь!

— Да, — продолжал все с бо́льшим жаром Филипп, — про нанятый вами домик начальника волчьей охоты; про ваши таинственные прогулки в версальском парке… ночью… про пожимание рук, про вздохи и особенно про обмен нежными взглядами у маленькой калитки парка…

— Сударь, во имя Неба! Сударь, вы ничего не знаете… Скажите, что вы ничего не знаете!

— Я ничего не знаю?! — воскликнул Филипп с беспощадной иронией. — Как же мне не знать, если я был за кустами у калитки за купальней Аполлона, когда вы вышли из этой калитки под руку с королевой!

Шарни сделал два шага, как пораженный насмерть человек, ищущий какой-нибудь опоры.

Филипп смотрел на него в суровом молчании. Он предоставлял ему страдать, предоставлял искупать этим кратковременным мучением те часы неописуемого блаженства, которыми его попрекнул.

Шарни сумел оправиться от своей слабости.

— Что же, сударь, даже после того, что вы мне рассказали, — проговорил он, — я прошу у вас, именно у вас руки мадемуазель де Таверне. Если бы это было с моей стороны только низким расчетом, как вы только что предположили, если бы я собирался жениться только в своих интересах, я был бы таким негодяем, что боялся бы человека, владеющего тайной королевы и моей. Но королева должна быть спасена, сударь, это необходимо.

— А разве королеве грозит гибель, — сказал Филипп, — оттого, что господин де Таверне видел, как она пожимала руку господину де Шарни и поднимала к небу глаза, увлажненные слезами счастья? Разве ей грозит гибель оттого, что я знаю о ее любви к вам? О, это недостаточная причина, чтобы принести в жертву мою сестру, сударь, и я не допущу этого.

— Сударь, — ответил Оливье, — знаете ли вы, почему королева погибла, если этот брак не состоится? Сегодня утром, в то время, как арестовали господина де Рогана, король застал меня на коленях перед королевой.

— Боже мой!..

— И королева на ревнивые расспросы короля отвечала, что я опустился перед ней на колени, чтобы просить у нее руки вашей сестры. Вот почему, сударь, если я не женюсь на вашей сестре, королева погибла. Понимаете вы теперь?

Двойной звук заставил Оливье оборвать свою речь: крик и тяжелый вздох.

Оливье поспешил туда, откуда послышался вздох: он увидел в будуаре Андре, одетую в белое платье, как невеста. Она все слышала и упала в обморок.

Филипп побежал на крик, раздавшийся в маленькой гостиной. Он увидел тело барона де Таверне, которого как гром поразило известие о любви королевы к Шарни, означавшее крушение всех его надежд.

Сраженный апоплексическим ударом, он испустил последний вздох.

Предсказание Калиостро исполнилось.

Филипп понял все, понял, насколько постыдна была эта смерть; он молча оставил труп и вернулся в гостиную к Шарни, который, весь дрожа, не смея к ней прикоснуться, смотрел на лежавшую перед ним прекрасную холодную и бездыханную девушку. Через две открытые двери можно было видеть два тела, лежавшие друг против друга на тех местах, где их сразило сделанное ими открытие.

Филипп, у которого в глазах стояли слезы и все кипело внутри, нашел тем не менее в себе мужество обратиться к господину де Шарни:

— Господин барон де Таверне только что скончался. После него я глава семьи. Если мадемуазель де Таверне останется в живых, я отдаю вам ее руку.

Шарни взглянул на тело барона с отвращением и на тело Андре с отчаянием. Филипп рвал на себе волосы, обращая к Небу возглас, способный тронуть сердце самого Господа на его предвечном престоле.

— Граф де Шарни, — сказал он, когда буря в душе его немного улеглась, — я принимаю обязательство от имени моей сестры, которая меня не слышит; она принесет свое счастье в жертву королеве, а я, быть может, когда-нибудь буду иметь счастье отдать ее величеству свою жизнь. Прощайте, господин де Шарни, прощайте, зять мой.

И, поклонившись г-ну де Шарни, который не знал, как ему уйти, не проходя мимо одной из жертв, Филипп поднял Андре, стал согревать ее тело в своих объятиях и таким образом открыл проход графу, который поспешно вышел через будуар.

XXIX

СНАЧАЛА ДРАКОН, ПОТОМ ЕХИДНА

Пора нам вернуться к тем действующим лицам нашего рассказа, которых мы на время оставили, подчиняясь развивающейся интриге и соблюдая историческую верность фактов.