— Товарищ начальник штаба палаточного городка…

— Отставить рапорт! — как топором отрубила Южка.

Семиклассники опешили. Кое-кто из них подтянулся, поправил ковбойку, ремень на поясе, провел рукой по волосам…

Узкобровый вздрогнул, вскинул на Южку черные и злые глаза. А Южка впилась в него своими такими же черными и блестящими глазами.

Несколько секунд при полном молчании ста шести зрителей продолжался этот поединок глаз, и мальчик не выдержал, опустил голову и как-то весь сжался и поник.

— Не позорь свой класс, — шепнула стоявшая сзади него высокая белокурая девочка в очках.

Узкобровый с усилием выпрямился, приставил руку к виску и заговорил резким, меняющимся баском:

— Товарищ начальник штаба городка…

— Отставить рапорт! — вторично отрубила Южка и встряхнула косой.

Снова вспыхнул поединок двух пар черных глаз. «Ну, уж это она зря придирается, — подумал я. — Мальчик по всем правилам начал рапортовать».

— Галстуки надо повязать, — негромко подсказала Южка.

Семиклассники смешались. Им пришлось вернуться на площадь Радости, спешно перетрясти имущество.

А мы по-прежнему неподвижно и молча стояли двумя шеренгами и ждали. Многие сурово и осуждающе глядели на оплошавших.

Наконец семиклассники цепочкой двинулись вперед. Теперь узкобровый мальчик отдал рапорт по всем правилам.

Все наши громко проскандировали заранее приготовленное приветливое: «Здрав-ствуй-те!» Маленькие девочки с улыбками преподнесли букеты цветов и залепетали, заикаясь и краснея:

— Поздравляем с благополучным окончанием экзаменов.

Южка дала команду разойтись.

— Покажите нам скорее, где мы будем работать в колхозе, — обратился узкобровый к Владимиру Викторовичу. Он рассказал, почему семиклассники очутились у нас. Оказывается, Евгений Иванович после экзаменов сказал им: «Хотите отправиться в дальний поход — сами должны заработать деньги».

Вот они и приехали, собираясь весь июнь усердно потрудиться на колхозных полях.

— Работами в колхозе распоряжается главный агроном Валера Шейкин, — холодно сказал начальник городка, — обратитесь к нему. Но поведет он вас на поле только завтра в девять ноль-ноль. Сейчас устраивайтесь, а потом подойдите к моей палатке: Пионерская улица, номер один.

Через десять минут семиклассники уже уселись вокруг Владимира Викторовича. Я подошел послушать их беседу.

— Учтите, товарищи, — разъяснял начальник городка, — разговариваю с вами сейчас я, а не члены штаба и разговариваю только потому, что вы хорошо знакомы с зимними порядками в интернате и совсем не знаете законов нашего городка.

И он начал подробно рассказывать, как построена жизнь в нашем городке, какие у нас законы. Семиклассники слушали его молча.

— Вопросы будут? — спросил Владимир Викторович.

Удручающее молчание было ответом.

— Неужели. больше чем на двенадцать секунд нельзя опаздывать? — спросила, наконец, высокая девочка в очках.

— Да, если опоздаете, получите выговор, — хладнокровно подтвердил Владимир Викторович, — а после трех нарушений правил вас вызовут в штаб.

— Ну и пускай вызовут! — презрительно пожал плечами узкобровый.

— Пускай вызовут, — поддакнул кто-то из мальчиков.

— Пускай вызовут! — сказал Владимир Викторович, но совершенно иным тоном.

Потом ребята заспорили с начальником городка о распорядке дня. Им хотелось работать в колхозе по шесть часов ежедневно.

Владимир Викторович прокашлялся и терпеливо начал объяснять:

— В восемь тридцать завтрак, в четырнадцать ноль-ноль обед. Наши за это время и поработать успевают и выкупаться. Хотите купаться только раз в день, купайтесь позднее, после полдника, в шестнадцать сорок пять. Учтите, завтрак — полчаса, дорога в поле и обратно да плюс мытье рук и ног — час. Значит, на работу вам останется четыре часа, ни на одну минуту больше.

— Раз в городке всем все можно, значит нам можно работать не по четыре, а по шесть часов, а обед отодвинем. Иначе мы не заработаем на поход, — настаивала высокая девочка в очках.

— А наш второй закон, — напомнил Владимир Викторович. — Еще раз повторяю: опаздывать к обеду можно только на двенадцать секунд. Извольте укладываться с работой в колхозе в этот промежуток времени между завтраком и обедом.

Ребята поняли, что Владимира Викторовича не уговорить, и как будто покорились, но тут же вновь горячо заспорили. Они не хотели делиться на два отряда.

Но Владимир Викторович и тут вышел победителем. Он доказал, что на карауле и на кухне лучше всего дежурить небольшим отрядом — в девять-десять человек; но ведь никто не запрещает вести дружбу с ребятами иных отрядов.

Узкобровый мальчик, Миша Огарев, был выбран командиром десятого отряда, та высокая белокурая девочка в очках, Галя Клейн, — командиром одиннадцатого.

Ребята обоих вновь сформированных отрядов отправились купаться. Это было их первое купанье. Но они не помчались с горы к реке с веселыми криками, а пошли медленно и молча, внимательно разглядывая траву под ногами.

— Позови, пожалуйста, Марью Петровну и Алевтину Алексеевну, — попросил Владимир Викторович пробегавшую мимо девочку.

К нам подошли обе воспитательницы. Владимир Викторович обернулся к ним и выразительно сказал:

— Завтра будьте начеку. Завтра штаб держит серьезный экзамен.

— Южка была просто восхитительна, я хотела ее расцеловать! — воскликнула Марья Петровна.

— Рано еще, Марья Петровна, восторгаться, — тихо сказал Владимир Викторович. — Еще раз предупреждаю: будьте начеку. Возможно, завтра понадобится ваша помощь. Они молчат, и я не знаю, о чем они думают.

ОПАЗДЫВАТЬ НЕЛЬЗЯ!

Сегодня я встал в половине седьмого, чтобы успеть до подъема одеться и умыться.

Когда я вернулся с реки и подошел к палатке штаба, Валера Шейкин, худенький, подтянутый, уже стоял посреди Пионерской улицы с горном в руках. Против него застыла маленькая Тонечка Баташова и уставилась глазами на свои ручные часы.

— Скоро, скоро, секундная стрелка делает последний круг, — нетерпеливо шептала она.

На рукаве ее ковбойки краснела повязка. В первый раз в жизни она была дежурным командиром. Всем своим решительным видом, нахмуренными, чуть заметными бровями, угрожающе растопыренными косичками она стремилась доказать, что будет очень строгим начальником, — только пух полетит от нарушителей дисциплины.

— Подходит стрелка, подходит, — повторяла она, да как крикнет: — Давай!

Валера поднял горн, откинулся и заиграл «подъем».

Солнце выглянуло из-за леса посветило коньки зеленых палаток, белые ромбы номеров и дальний край площади Радости.

И тотчас же палатки на Пионерской и на Туристской улицах зашевелились. Из той, из другой, из третьей

выглянули заспанные лица. Солнце слепило ребячьи глаза, мешало смотреть; еще не совсем проснувшиеся мальчики и девочки жмурились от его ярких лучей и снова прятались в полутьму палаток, будили соседей и выскакивали наружу все в синих трусах, все в голубых майках.

А на проспекте Гагарина палатки стояли неподвижно. -

— Тонечка, побежали их будить, — крикнул я.

— Нельзя, сами должны проснуться.

— Тонечка, милая, да ведь они же не привыкли вставать по горну. Тонечка, они проспят, их накажут.

— Ну и пускай накажут! — недобрая искорка блеснула в серых глазах девочки, полузакрытых мохнатыми ресницами.

— Тонечка, это же не по-пионерски…

Та дернула косичками и, не говоря ни слова, побежала, я — за нею.

В палатках спят ногами к выходу. Туристы хорошо знают, как легче всего разбудить спящего: надо схватить его одной рукой за пятку, другой за носок — раз-два — и давай с силой крутить ногу.

В иных палатках спало трое, в иных — двое. Тонечка принялась выкручивать ногу правого спящего, я — левого. Ну, а среднего соседи потом сами разбудят.

От первого до второго горна было восемь минут. Палаток на проспекте Гагарина стояло тоже восемь. Успеем всех разбудить или не успеем? А у палаток, как нарочно, входы на все петельки застегнуты. На пятой палатке настиг нас горн Валеры. Поздно, поздно будить — Тонечке тоже пора бежать на утреннюю зарядку.