Дама перекрестилась рукой.

– Всегда предпочитала держаться от этих страстей подальше, – добавила она. – Странно, но у меня такое чувство, что я хотела сообщить вам нечто важное… Не могу вспомнить, – она покачала головой, – я напишу вам в письме…

Соколовская поморщилась от головной боли.

– Простите, с каждым днем я теряю ясность мысли, – она печально вздохнула.

На этом мы простились. Мой разговор отнимал много сил умирающей, и донимать её долгими расспросами – очень жестоко.

Не успел я пройти несколько шагов по улице, как меня окликнул лакей.

– Барыня просила вас вернуться, она желает вам сообщить нечто важное! – воскликнул он, запыхавшись.

Я спешно последовал за слугой.

Войдя в прихожую квартиры, я встретил заплаканную служанку…

– Барыня, голубушка, почила, – всхлипывала она, – добрая барыня была, все её доброту знали…

Лакей, пожилой человек, отвернулся, скрывая слёзы.

– Только минуточку назад, когда я из дому вышел, барыня еще жива была, – вздыхал он.

Выразив свои соболезнования, я спросил:

– Госпожа хотела перед смертью сказать мне нечто важное. Возможно, она что-то упоминала?

Горничная вытерла слёзы и гордая, что ей оказалась поручена важная миссия, произнесла:

– Барыня перед смертью произнесла – "как я могла позабыть о картах"! Она сразу же отправила Фиму вас вернуть. Барыня желала поскорее сообщить вам о своей догадке.

– А куда смотрела в этот момент барыня?

– В сторону окна, барыня о чём-то задумалась.

Карты? Мне вспомнился рассказ Аликс о знакомстве Оринова с таинственным шулером.

В этот момент в комнату вошел молодой человек. Он держался уверенно, как будто находился в своем родном доме. Увидев заплаканные лица, он взволнованно пробормотал:

– Тётушка?

Служанка, кивнув, разрыдалась.

– Мои соболезнования, – произнёс я спешно.

– Алексей Чадев, – представился юноша в немного высокомерной манере, вызывающей у меня отвращение.

– Константин Вербин, – в ответ представился я, протягивая свою визитную карточку, ознакомившись с которой племянник усопшей взглянул на меня с уважением.

– Я прибыл недавно, – произнёс он обеспокоено, – как расценивать ваше присутствие?

– Мне поручено следствие одного сложного дела, – ответил я, не вдаваясь в подробности, – в котором замешен ваш кузен Соколовский.

Чадев кивнул, о деле Крючкова много болтают в свете:

– Мне очень жаль, – виновато произнёс он, – но, спешу заметить, что не могу представить своего кузена в роли убийцы служащего, до которого никому нет дела. При всей своей невоздержанности мой дорогой родственник – не убийца…

– Многие убийцы казались милы и невинны, – перебил я.

– Да, но… меня беспокоит честь нашей общей семьи, – шепнул он, – гулянки и эксцентричные выходки не удивительны для Вадима, свет это легко прощает, но убийство…

– Простите, я ценю ваши семейные чувства, но не могу ради них прекратить следствие, – твердо произнес я, глядя в глаза собеседника.

– Разумеется, в мои намерения не входит мешать вам. Я всего лишь хотел сказать, что верю в невиновность кузена…

Он недоверчиво оглядывал меня, явно не решаясь задать какой-то вопрос.

– Я вас слушаю, – произнес я учтиво.

– Простите нескромное любопытство, но какое отношение к следствию имеет моя милая тётушка? – взволнованно спросил Чадев.

– Смерть мадам Соколовской мне не кажется случайностью.

– О Боже, тётушка была ангелом во плоти, у неё не было врагов!

– Возможно, мадам Соколовская узнала нечто, что могло разоблачить убийцу… Бывают, что свидетели сами не подозревают насколько ценны их сведения.

– Если бы я мог знать, я бы помог тётушке избежать опасности, – Чадев виновато вздохнул.

– Вы давно прибыли в Петербург?

– Вчера поздно вечером, я остановился в гостинице. Я слышал, что тётушке нездоровиться и поспешил из Москвы проведать… Увы, я не успел…

Он вздохнул, сдерживая слёзы.

– Тётушка была самым добрым человеком, которого я когда-либо знал… Очень жаль, что я не простился с нею…

Я искренне повторил слова соболезнования и, извинившись за то, что вынужден донимать вопросами, поинтересовался:

– Вы часто навещали тётушку?

– Каждый месяц, – тоном выполненного долга произнёс собеседник.

Как единственного присутствующего родственника, я попросил у Чадева разрешения осмотреть комнату, где скончалась мадам Соколовская.

Племянник не видел причины препятствовать.

Дама сидела в кресле, откинув голову. Я спросил позволения открыть лицо, которое накрыли платком. Племянник после некоторого колебания согласился.

Лицо дамы осталось спокойным, глаза прикрыты, казалось, что она задремала. Голова была повернута в сторону окна, из которого открывался вид на улицу.

Карты? Что дама хотела этим сказать?

– Простите, а тётушка делилась с вами своими размышлениями? К примеру, её интересовали карточные игры?

Понимая, что вопрос прозвучал странно, я ожидал недоумения.

– Игры? – задумчиво пробормотал Чадев. – Нет… не припомню… Не припомню… тётушка была равнодушна к любой игре… К сожалению, она не делилась со мной своими тайнами…

Его голос прозвучал виновато.

– Не могу понять, как тётушку могли убить? – спросил он беспокойно. – Никто не мог проникнуть в комнату?

Стоявшие рядом лакей и горничная спешно заверили меня, что сегодня никто не приходил, а влезть в окно незамеченным тоже невозможно… Неужели медленно действующий яд?

– Следствие часто приходит к неожиданным разгадкам, – печально улыбнулся я.

В комнату вошёл Вадим Соколовский, при виде которого Чадев отпрянул, пробормотав нечто невнятное. Соколовский одарил его пустым безразличным взглядом.

Пришлось мне взять на себя тяжкую ношу разговора с сыном усопшей. Соколовский молча кивал на мои слова, прикрыв глаза, его лицо оставалось бледным и неподвижным. Я чувствовал, что он с трудом сдерживает чувства, как боль разрывает его изнутри.

– Спасибо, Вербин, – наконец, произнес он тихим голосом. – Спасибо…

Доктором, которому выпала задача засвидетельствовать смерть, оказался Оринов. Неожиданно выяснилось, что он был лечащим врачом мадам Соколовской на протяжении года. Сын знал об этом и не возражал против выбора, доверившись рекомендациям. Молодой доктор уже успел получить хорошую репутацию.

– Поначалу моя забота приносила плоды, недуги мадам отступили, – ответил он на мой вопрос о здоровье Соколовской, – но спустя месяц… – он покачал головой, – становилось хуже…

– Я приглашал других докторов, – тихо сказал Соколовский, – лучших, но они оказались бесполезны. Матушка чувствовала, что труды Оринова хотя бы облегчают ее страдания…

Соколовский подошёл к окну, отвернувшись от нас, он смотрел на дождливую улицу.

– Прошу вас оставить меня, – попросил он устало.

Мне стало грустно. Зная его репутацию, найдутся умники пустить слух, что он отравил родную мать, чтобы не иметь денежных границ для своих кутежей. Хотя… Мне не хотелось думать об этом, но как сыщик я не мог поддаться эмоциям.

Я предполагал, что кузен останется с Соколовским, но просьба покинуть комнату относилась и к Чадеву, которого Вадим одарил взглядом полным усталого раздражения.

Почему Оринов и Соколовский скрыли от меня, что Оринов – доктор мадам Соколовской? Сочли эневажным? Вспомнилось, как Оринов рассуждал, что невозможно спасти одну жизнь, отняв другую… Неужели он лукавил, чтобы я не заподозрил его? Месяц назад ухудшилось здоровье мадам Соколовской, которая до этого шла на поправку…

Я сам забрал лекарства, которые принимала мадам Соколовская. Оринов подтвердил, что все лекарства покупал лично. Если в склянках окажется яд, то первое подозрение падет на доктора. А если он убийца? Тогда он давно избавился от яда.

Но не стоит забывать историю Оринова и странного старика-шулера, о которую мне рассказала Аликс. Зачем доктор согласился играть, если мотив убийства мадам Соколовской – мистически спасти жизнь Натали? Не логично… Более правдоподобен мотив, что мадам Соколовская что-то невольно узнала и не догадывалась о ценности своих знаний. Увы, она не успела мне сообщить… Этот мотив также вполне вероятен для других подозреваемых, она стала опасна для убийцы…