Она резко отвернулась и посмотрела вдаль, где тускло блестело озеро.

— Разве бы я болтала так, если бы не выпила? Не довольно ли?

Тронутый ее рассказом, Натаниел Хикс ответил мягко и почти торжественно:

— Я хочу услышать все до конца, но вряд ли имею право настаивать.

— Господи! — Лейтенант Турк допила остатки вина. — Кажется, я хватила через край. Как обычно. Надо меньше поддаваться эмоциям. Любовь — это сложное женское представление. То, что женщины называют любовью, присуще только им. Это и ведет к непониманию. Поверьте, я знаю достаточно для своих лет, которых немало. Тем не менее поправьте меня, если я ошибаюсь. Полагаю, мужчина различает некоторые сходные между собой чувства, они не сливаются у него воедино. Так?

— Затрудняюсь ответить, — сказал Натаниел Хикс. — Но я бы не стал утверждать, что чувства мужчины примитивнее чувств женщины.

— Если взять все аспекты, то нет, — согласилась лейтенант Турк. — Однако у меня сложилось впечатление, что мужчины живут по принципу — всему свое время. Ну, знаете. Мужчина любит свою женщину утром, чувствуя к ней теплую дружескую привязанность; днем, когда ее нет, он любит, испытывая почтенное уважение к достоинствам ее характера; а ночью он любит, обуреваемый непреодолимым желанием как можно скорее вступить с ней в интимную близость. Все эти чувства женщину вполне устраивают; вскоре она понимает, что лучше все принимать так, как есть, иначе неизбежно пойдешь наперекор человеческой природе; а поскольку ее не изменить, то и ломать голову над этим не стоит. Женщина довольно успешно подстраивается под чувства мужчины, но я сомневаюсь, чтобы она была до конца счастлива, даже в самой благоприятной обстановке, ибо она не чувствует себя в безопасности. Господи, если б только все чувства, которые она пробуждает в мужчине, были явлены ей сразу!

— Так это видится женщине, — рассудительно сказал Натаниел Хикс. — В чисто практических целях пора назвать все своими именами. Я бы сказал так. Обычный мужчина в состоянии, как вы выразились, непреодолимого желания ни на мгновение не перестает испытывать к женщине чувства привязанности и уважения. Хотя, естественно, в такие минуты он может быть слишком увлечен своей непосредственной целью; но, если понимать правильно, это следует рассматривать как вполне приемлемый комплимент, разве нет?

— О да! — воскликнула лейтенант Турк. — Если понимать правильно! Я знала: это не должно казаться примитивным и грубым. Человеческие возможности и средства для выражения своих чувств более чем ограниченны. Я была готова, только немного нервничала. — Она подняла руку и провела ногтем большого пальца по зубам. — Нельзя же к этому всерьез относиться, как к доказательству твоей физической привлекательности, ведь так? Я понимаю, реакция всегда стереотипна и в той или иной степени заученна. Что касается комплимента, то человек имеет право либо принять его, либо оставить без внимания, правильно?

Смущенный Натаниел Хикс сказал:

— Нельзя так воспринимать. Эдак можно, знаете…

— И ничто, ничто не в силах помочь! — перебила она его. — Становится только хуже. Унижение непередаваемое, поверьте мне. Можно только уползти куда-то и там подохнуть от всех этих решительных намерений, мужественных попыток, собачьей настойчивости и даже временных, различной степени удач… — Она почти беззвучно заплакала.

— Аманда!

— Да! Я любезно опущу клинические подробности из истории болезни. Я, конечно, самый несчастный человек в мире; но он-то, он-то, бедняжка… Все мои воздушные мечты! Мои невыказанные чувства и нежный лепет, лепет, лепет!.. — Сдавленным голосом она произнесла: — «Соломенные клятвы и вера всех людей суть лишь обман, а есть одна лишь сила» — самая не к месту цитируемая строчка из всех когда-либо слышанных!

Она вдруг быстро встала.

— А сейчас я безоговорочно иду домой.

Прерывающимся от волнения голосом Натаниел Хикс воскликнул:

— Безоговорочно — нет! Сядьте. Я налью вам еще. Я вел себя как последний дурак. Я не имел права…

— Вы тут совершенно ни при чем, — сказала лейтенант Турк. Стоя, она продолжала плакать. — Думаете, это вы меня разговорили? Думаете, я этого не хотела, может быть, больше всего на свете? Я ничего не могла поделать. И сейчас не могу. Все, что я могу, — это уехать домой.

Натаниел Хикс тоже встал. Он увидел, как она дрожит, и опустил руку на ее плечо. Он хотел только успокоить ее, но прикосновение подействовало, как удар тока. Дрожание женских плеч под его рукой вызвало ответную дрожь, вспышку острого, резкого чувства, проявившего себя сразу и безошибочно.

— Аманда. Посмотри на меня.

— Я не виновата, Нат. Пустите меня. Вы должны… Немедленно, вам ясно?!

— Пожалуй, нет, — произнес Натаниел Хикс и обнял ее второй рукой. Она пошатнулась, сделала непроизвольный маленький шаг навстречу, и ее дрожащие стройные ноги прижались к его ногам. — Пожалуй, нет, — повторил он с трудом, словно ему мешал стук собственного сердца. Переведя дыхание, он сказал: — Ты не допускаешь мысли, что мне тебя просто жалко?

— Не знаю, — проговорила она сквозь зубы. — Нет, знаю. Знаю, что я — несчастная лгунья. И еще я знаю, что это бессовестно. Так? Видите, я все знаю?

Сжимая ее крепче, Натаниел Хикс сказал:

— Да перестань же ты думать обо всем, что знаешь! Попробуй просто…

Лейтенант Турк, до этого стоявшая с безвольно опущенными руками, вдруг обняла его и, застонав, стала биться лбом в его плечо.

— Не могу противиться… — с отчаянием выдохнула она.

— А зачем?

— Я знаю сотни причин. Тысячи. — Она поспешно подняла вверх уголки мокрых от слез губ. — Ах!

— Пойдем, — сказал Натаниел Хикс. Он чувствовал, что дрожит не меньше, чем она.

Она слабо сопротивлялась. Потом прошептала:

— Хорошо. Я согласна. Только вначале выключи свет.

— Можете включить свет, если вам темно, Коллинз, — сказал генерал Бил. — Выключатель у двери.

— Спасибо, сэр.

Лампы дневного света ярко осветили комнату. Поморгав и поправив очки, капитан Коллинз принялся читать вслух отпечатанный проект:

— Оканара, штат Флорида, четвертое сентября тысяча девятьсот сорок третьего года.

Командование Управления анализа боевых действий и потребностей армейской авиации сообщило сегодня, что в ходе широкомасштабной операции по учебной высадке десанта в приближенных к боевым условиям погибли семь десантников. — Капитан Коллинз произносил слова медленно и отчетливо. — Все погибшие были прикомандированы к одному из учебных аэродромов дивизии, где демонстрируются и отрабатываются новые способы ведения боя. По данным предварительного расследования, причиной несчастья послужила техническая неисправность самолета военно-транспортной авиации, вследствие которой десантирование частично прошло в стороне от запланированной зоны выброски. Имена погибших не называются. Ближайшие родственники будут извещены.

— Это все? — спросил генерал Бил.

— Да, сэр, — ответил капитан Коллинз.

— Вот что, — сказал генерал Бил, — судья, вызовите, пожалуйста, Ботти… Или нет, не надо. Лучше подготовьте проекты приказов. Приказы разослать сегодня же, в течение часа. Всему личному составу Управления анализа боевых действий армейской авиации обязательно надевать спасательные жилеты при выполнении любых заданий, связанных с полетами. Над водой или нет — не имеет значения. У вас есть копии вашего проекта? — обратился он к Коллинзу.

— Так точно, сэр, пять.

— Раздайте их нам. Прочитайте, судья. Прочитайте, Джо-Джо. По-моему, это черт знает что.

— Я не согласен, — сказал полковник Росс. — По-моему, тут все правильно. Капитан Коллинз — опытный журналист, и мы можем на него в этом вопросе положиться. Информации здесь достаточно, никто нас не упрекнет в том, что мы темним. В то же время нет ни одного лишнего слова. Официальное сообщение для прессы. Мистер Буллен из «Сан» напишет, конечно, побольше. В конце концов, несколько тысяч читателей его газеты были свидетелями происшедшего. Капитан Коллинз с ним беседовал.