— Какая красавица, дорогой… вы заметили, какие у нее глаза? А ресницы? Несомненно, она итальянского или испанского происхождения.

— Потрясающе! Какие божественные золотистые локоны!

— Какие бриллианты! Боже милостивый, да их цена баснословна!

Елена с невозмутимым видом принимала поклоны и реверансы от лиц более низкого звания, льстивые мужские взгляды, удивленные и благоговейные выражения женских лиц, подобострастные речи и нескончаемые комплименты. Еще не прошла и половина гостей, как Люсьен прошептал ей:

— Несомненный успех, дорогая.

Она снова не проронила ни слова. Она ощущала лишь присутствие Гарри, стоявшего поодаль в полном одиночестве и с нетерпением ожидавшего от нее разрешения стать партнером по первой кадрили. Ведь Люсьен не танцевал.

И тут дворецкий монотонным голосом объявил:

— Лорд и леди Хамптон.

Слабый румянец на щеках Елены сменился мраморной бледностью. Ее левая рука вцепилась в складки платья. В другой руке она сжимала веер из слоновой кости.

— Генриетта… наконец-то, — сдавленным голосом прошептала она.

— Желаю удачи, дорогая, — сказал Люсьен и рассмеялся своим громким сухим смехом.

Генриетта поднималась по широкой, залитой светом лестнице. Она тяжело дышала, ибо при своей тучности с трудом преодолевала ступени, а ее лицо все еще сохраняло гневное выражение после ссоры в карете. Остановившись напротив хозяйки дома, она неуклюже присела в реверансе.

— Госпожа маркиза… — начала она.

Но вдруг замолчала. Что-то остановило ее. Что-то… она не понимала что… что-то мешало ей вздохнуть, и ее полное лицо страшно покраснело, став почти алым.

Она безмолвно уставилась в пару огромных черных глаз, прикрытых, словно веерами, длинными пушистыми ресницами. Она пристально рассматривала это прелестное лицо, обрамленное сверкающим ореолом золотисторыжих волос. Незабываемые глаза и волосы… они стояли перед глазами Генриетты многие годы… потрясая ее до глубины души… и сейчас ее пронзила безумная догадка. Приложив руку в перчатке к готовому вырваться из груди сердцу, она повторила запинающимся голосом:

— Госпожа… маркиза…

Елена улыбнулась ледяной улыбкой.

— Миледи Хамптон, добро пожаловать в наш дом.

Эдвард, которого поразительная красота маркизы вывела из его обычного состояния сонливости и скуки, склонился в нижайшем поклоне. Он совершенно не помнил молодую невольницу, которую насильно поцеловал когда-то в будуаре Генриетты. Он лишь подумал, что изысканность и изящество Елены делают его Генриетту очень похожей на безвкусно разодетую индюшку.

— Ну проходите же, что с вами?! — сердито прошептал он на ухо супруге.

Перья и цветы на ее голове качались. Все тело колыхалось. В уголках губ выступила слюна. Сейчас Елена взирала на эти жестокие губы с чувством величайшего презрения и отвращения. Она вспоминала все те нескончаемые дни, которые провела в услужении у Генриетты. Вспоминала все, до мельчайшего эпизода; мучительные унижения, которым с гнусной жестокостью подвергала ее бывшая хозяйка, и те бесконечные ночи, когда ее детский хрупкий организм тщетно требовал сна. Ей припомнились все издевательства, которые в зависимости от своего настроения безжалостно обрушивала на нее Генриетта, зависть и особенно жестокое обращение последних лет. И постоянные адские мучения, причиняемые ей миссис Клак.

Все это кипело в котле ее памяти, в то время как она продолжала надменно взирать на Генриетту, раня своим взглядом миледи в самую душу.

«Природа уже частично отомстила за меня», — презрительно подумала Елена. Генриетта была толста, безвкусно одета и являла сейчас полную противоположность блистательной красоте Елены, которая холодно, но вежливо осведомилась:

— Надеюсь, вы не больны, миледи Хамптон? Вы вся дрожите.

Генриетта, издав какой-то странный звук, отерла платком влажные губы. Ее глаза вылезли из орбит. Она оцепенела и не могла двинуться с места. Не могла отвести взгляда от Елены. Ее губы сами сложились в имя Фауна… но ни звука не сорвалось с них. Разум отказывал Генриетте. Она чувствовала себя совершенно больной, ее бросало то в жар, то в холод. Она бормотала про себя: «Это она! Да нет же… этого не может быть. Я или сошла с ума или действительно больна. Как может маркиза де Шартелье быть Фауной? Фауна умерла. Она должна была умереть много лет тому назад. Ведь с тех пор о ней никто не слышал!»

Наконец Эдвард сильно толкнул жену в спину, и она, не глядя под ноги, побрела вперед.

Теперь настала очередь Клариссы. Она склонила blonde-cendre[49] голову в кокетливом поклоне. Ведь она была маркизой, значит — одного ранга с хозяйкой дома. Правда, не настолько состоятельной. Всем было известно о сказочном богатстве и драгоценной коллекции произведений искусства маркиза Люсьена де Шартелье. «Безусловно, его новая жена поразительно красива, — думала Кларисса, — а ее бриллианты… о-ля-ля!» Черты лица маркизы показались знакомыми Клариссе; эти глаза и ресницы, цвет волос… да. Очень знакомы. Но откуда?

Мимо нетвердой походкой двигалась Генриетта. Кларисса присоединилась к ней и взволнованно прошептала:

— Какое великолепие! А как оформлены цветы! Тут, должно быть, сотня слуг… И какие восхитительные у них ливреи! На фоне такой роскоши бедняга Растинторп выглядит совсем незначительным.

Генриетта стиснула руку подруги. Ее браслеты тихо звенели, так сильно она дрожала.

— Кларри… вы видели лицо маркизы? Мое сердце колотится так, будто у меня сильнейшая лихорадка. Я вся вспотела, и одновременно меня знобит! Вы видели ее лицо… и волосы?

Хриплый голос Генриетты взволновал маркизу. Ее огромные синие глаза быстро замигали. Она отрицательно покачала головой.

— Ну так вы видели или нет? — не отставала Генриетта. — На кого она так удивительно похожа? О Боже милостивый, я сошла с ума или это правда? Подумайте, Кларисса!

Кларисса пустилась в размышления. И вдруг ее словно осенило. Она смертельно побледнела.

— О Господи! — вторила она Генриетте. — Фауна, ваша рабыня…

— Да, да. Это Фауна, возвратившаяся на землю. Фауна, воскресшая из мертвых!

Кларисса широко открыла глаза.

— Но вы же вовсе не были уверены, что она умерла.

— Мне надо присесть. Я близка к обмороку, — пробормотала Генриетта и бессильно рухнула в ближайшее кресло. Оркестр играл какую-то нежную мелодию. Мимо, весело болтая и смеясь, проходили разодетые дамы и джентльмены в париках. У всех с губ не сходило одно и то же имя.

Елена. Маркиза де Шартелье. Ее красота, ее платье, ее бриллианты, очаровательные манеры, гордое достоинство. Она была сенсацией. Женщины завидовали ее драгоценностям и внешности, мужчины завидовали французскому аристократу по прозвищу Сатир, обладателю такой жены. У Сатира божественная супруга! Потихоньку шутили, что Люцифер женился на ангеле.

Генриетта, бледная как полотно, обмахивалась веером.

— Фауна наверняка погибла в ту морозную ночь, когда сбежала из дома Памфри, — прошептала Генриетта Клариссе. — Или ее должны были найти. Ведь никто еще не исчезал бесследно. Она могла стать жертвой какого-нибудь головореза или сутенера или попасть в публичный дом, а позднее умереть где-нибудь в выгребной яме и быть похороненной в могиле для нищих. Но маркиза де Шартелье…

— Знаете, милочка, вы, верно, и вправду сошли с ума, если находите связь между той квартеронкой и госпожой маркизой, — довольно сердито проговорила Кларисса.

— Но разве вы не заметили этого поразительного сходства?

— Заметила… однако…

— Это просто сверхъестественно! Это сходство не дает мне покоя, преследует меня! Мой вечер напрочь испорчен, — глухо проговорила Генриетта.

Кларисса прикусила губу и сказала:

— Разумеется, это поразительно. А давайте спросим ее.

Генриетта взвизгнула.

— Спросить ее? Спросить ее, Фауна ли она, невольница с негритянской кровью?! Это вы сошли с ума, дорогая.