— А голова для чего на плечах?

— Да ты ж грамоте не учен.

— Не беда. Старуха из ученых.

Колхозное движение перекинулось с полей к берегам моря. В поселках росли и крепли артели. И вот от приплюснутой, вросшей в землю хижины пролегла к сельсовету тропочка.

Две недели Кондогур выглаживал ее тяжелыми сапогами. Он с утра приходил в сельсовет, часами просиживал у председателя, тормошил его.

— Что ж это, братец ты мой, куда ни кинь — народ гуртом работает, а мы вразброд. Давай толковать, собирай ребят. А то плетемся в хвосте, да и тот улизнет от нас, ухватиться не за что будет.

— Погоди. Надо подумать да поглядеть, что из тех артелей получится. А то знаешь… — хладнокровно отвечал председатель.

Но Кондогур не успокоился. Придя домой, достал бумагу, положил перед старухой:

— Пиши…

Председателя совета сняли, выбрали нового. И в 1929 году в поселке организовалась артель «Соревнование». Председателем ее стал Кондогур.

Комсомольцы рьяно взялись за работу. Выдвигали встречные планы, вызывали стариков на соревнование, боролись с прогулами, первыми выходили на штурм моря. Кондогуру это не нравилось, и он часто кричал на собраниях:

— Поменьше хвастай да побольше делай! Прежде со стариками совет держи, а потом прыть свою выказывай. Ерши! Поперед шипа не заскакивай! Цапнет!

— С хвоста возьмет, не проглотит. Колючий, — шутливо отвечали ребята.

Через год артель «Соревнование» приобрела моторный бот, увеличила улов рыбы и заняла первое место на всем побережье. Для всех было очевидно, что эта артель получит первую премию конкурса-эстафеты.

Но «Голос рыбака» внушал Кондогуру опасения. Газета рассказывала о новых успехах артели «Бронзовая Коса», предполагала, что бронзокосцы могут в числе первых прийти к финишу, если не ослабят взятых темпов.

…Оторвав взгляд от моря, Кондогур вздохнул, взял газету, лежавшую на завалинке. Подсыпал табаку в трубку, раскурил и вытолкнул с дымом:

— Бабка! Кличу тебя!

Из хижины вышла старуха с очками на лбу, всплеснула руками:

— Опять за рыбу гроши! Да ты уже сам грамоте знаешь.

— Читай. У тебя ловчее выходит.

— О чем тебе?

— О том же…

— И что за шалый человек…

Она развернула газету и медленно прочла:

— …«Выбрав улов, рыбаки тут же, на баркасах, просушивают сети. Моторное судно доставляет рыбу на берег и, вернувшись к постам с провизией и пресной водой, сейчас же принимает новый груз. За этот промежуток времени сети вполне успевают просохнуть и их вновь устанавливают на водоемах. Бронзокосцы показали, каких невиданных результатов можно достигнуть при конвейерной системе. На сегодняшний день артель „Бронзовая Коса“ имеет 188 процентов выполнения сентябрьского задания. 102 процента артель отдает на покрытие недодачи в весеннюю и летнюю путины. Комсомольская бригада заверяет, что к концу конкурса они перекроют осеннее задание».

— Хе-хе! — прервал Кондогур. — И там комсомол наперед забегает. Ерши! Давай дальше.

— «…Нельзя не отметить еще один интересный факт: по инициативе местной парторганизации открыта для рыбаков столовая и навсегда похоронен „котел“, который расхищал ежедневно по нескольку центнеров рыбы. При повальном обыске у рыбаков было обнаружено сорок бочонков засоленной рыбы и семьдесят центнеров вяленой. Теперь весь улов поступает на пункт сполна. Белуга».

— Белуга? — переспросил Кондогур.

— Бе-лу-га…

— Хватит, — он махнул рукой и встал. — Хе!.. Белуга и комсомолия… Так это что же выходит: у нас девяносто шесть процентов, а у них восемьдесят шесть? Десять шагов всего? На пятки думают наступить? А ежели оступятся?..

Обернулся, но старухи уже не было. Крепко сжал в руке газету, погрозил:

— Ладно, поглядим! Белуга или… шип? — и крикнул в дверь: — Бабка! Приготовь харчишки! Пойду ребят спугну к берегу!

— Не дури, шалый! Обед готов!

— Кушай, сама. Некогда. Море кличет!..

Пять суток пробыл в море Кондогур. Метод лова бронзокосцев пришелся ему по душе. Он грузил весь улов на моторный бот, отправлял на пункт, следил за просушкой сетей и установкой перетяг. На шестые сутки вернулся на берег. Не так по жене заскучал, как по газетам. Войдя в хижину, не раздеваясь, опустился на скамейку. Старуха разогрела суп, подала на стол.

— Ну, грейся, непоседа. Что ж это ты и про дом забыл? Раздевайся да к столу.

Кондогур взял с подоконника газеты, перелистал их и сказал:

— Читай по дням.

— Лопай прежде! — рассердилась старуха. — Извел. Иссушил ты меня… Не буду…

— Читай, бабка. Лопать не могу. Интерес в горле торчит, прошиби его. Сводки, сводки одни почитай.

Зная его упрямство, старуха уступила. Последнюю сводку Кондогур попросил прочесть еще раз.

— Верно? Верно, бабка? — И вскочил, роняя изо рта трубку. — Хе-хе! На двадцать шагов отстали? Упыхались? Вот и поглядим: белуга или шип? Хе-хе-хе! Ерши!

Кондогур схватил со стола нарезанные куски хлеба, рассовал их по карманам и, не обращая внимания на вопли старухи, кинулся к двери.

— Некогда, люба моя! Море кличет…

Слушая Павла, Краснов, прежде чем ответить ему, переглянулся с рыбаками. Те отрицательно качали головами. Краснов взял Павла за руку, хлопнул по плечу.

— Нет, родимый, не резонно так. Атаманом был, слушались тебя, а теперь… Из артели мы не пойдем..

— А мне больно, — Павел ударил себя в грудь. — Бо-оль-но!

— За что?

— За все. И стыдно… Думал, по-хорошему будет, ан видишь, куда погнуло?…

Он допил водку и бросил на стол червонец.

— Еще литру.

— Хватит, — запротестовал Краснов. — Ныне в море идем.

— Ли-и-и-итру! Для своих крови не пожалею!..

— Ну, ладно глотку рвать. Федька! Скачи!

Рыбак взял деньги и шмыгнул в дверь, пробормотав:

— Батина кровушка. Батина…

Павел встал, прошелся по комнате и, подбоченясь, топнул два раза ногой:

— Э-э-х… Егорова бы сюда!

— Да батьку… — вставил кто-то.

— Да, баян бы… — не расслышал Павел. — Э-эх, ударил бы я!.. — Он помотал головой, криво улыбнулся. — Ныне чуть-чуть не пошел плясать… Прохожу это мимо клуба, а там музыка. Глядь в двери, а на сцене Сашка Анку… — он заскрипел зубами, — шлюху обучает… Так я ногу за ногу, креплюсь… Стою на месте… А на руки удержу нет, свербят. Ткнул кулаками в стенку, почесал об кирпичи и… Э-эх!

Павел грохнулся на скамейку, уперся головой в стол. Посидел так, потом поднял на рыбаков пьяные глаза.

— Вот… Не досказал я… Разве ж порядок это? Пор-р-рядок? Последнюю рыбешку, что на черный день припасли, отобрали. Разве не больно? Не стыдно мне теперь? Смутил я вас… С дороги сбил… Бывало-то… как птицы вольные. Эх, ребята! Ватага моя верная! Двинем опять сами?..

Рыбаки молчали. Стиснув в пальцах медную кружку, Павел взглянул на Краснова, хрустнул зубами.

— Стало быть, не люб я вам больше? И словом не уважите?

— Уважить-то мы тебя уважим, Павлушка, — ответил Краснов. — Но к чему свою речь клонишь? Работа у нас наладилась, и заработок славный. «Котел» ликвидировали, столовка кормит. Кооператив и порты, и рубахи натянул на нас. А тут наперегонки пустились с другими артелями. Гляди, наперед всех забегём, вот и премию получай. Словом, дела на лад пошли. К чему же ты нас клонишь?

— Вот как? — прошептал Павел, задыхаясь от гнева. — Вот как? — и закричал: — К черту!

Ударившись об стол, кружка отскочила к окну и вылетела во двор вместе с осколками стекол.

— Пашка! — вскипел Краснов. — Уважать-то я тебя уважаю, но за разбой в моем курене в шею вытолкаю!

Павел повернулся, шагнул к порогу и ударом ноги сорвал со щеколды дверь.

— Куда ты? А я с водочкой вернулся…

— Жрите! Не жалко, — он грубо толкнул рыбака и вышел.

Земля была шаткой, уплывала из-под ног. Павел свернул на другую улицу, повернул на третью, потом остановился.

— У-у, черт! Вчера были ровные, а ныне… туды-сюды…

Возле двора Панюхая его закачало и кинуло на ворота. Анка рубила во дворе хворост. Увидев Павла, бросила топор, сердито крикнула: