— Сплывай!

И когда «Зуйс» занес кормой, все стоявшие на берегу увидели горевшую красными буквами надпись:

— Видали? — крикнул Сашка на берег. — Вот его настоящее имя! И носить его будет с честью! Эх, те-е-е! Жизнь ты наша буйная! Запевай, братва!

Над притихшим морем грянула песня.

Кострюков смотрел вслед уходившим в море баркасам, настораживал ухо. И когда ветер унес песню далеко в море, он вздохнул, улыбнулся.

— Вот ведь… Правду говорит парень: сили-и-ища!..

— Силы нам не занимать, — отозвался Жуков. — Надо только уметь раскачать ее, организовать. А Сашка парень — огонь!..

— На все молодец! — с восхищением произнесла Анка.

Жуков обернулся и шутливо погрозил ей.

Молодежь не спала. Поставив сети, ребята подвели баркасы к «Комсомольцу», бросили якоря и перебрались к Сашке разучивать песни. Они громко спорили, кричали, смеялись и снова принимались петь.

Под брезентом заворочался Панюхай. Он высунул голову, пожмурился на фонарь, зевнул, потянулся. Посидел в задумчивости, встал и, почесывая поясницу, подошел к корме.

— Ну, чебак не курица, не наокались? Поспать нельзя!

Отвернулся, еще зевнул, сказал в сторону:

— Бывалыча… заиграют песню… Эх-ма… Длинная да высокая… за тучи уходит. А потом спустится, в море окунется и опять до небес летит. Нынче же, ок да ак, без клешни рак… Тьфу! Спать ложились бы, что ли?

Он потоптался, покряхтел и щипнул Сашку.

— Что ты, деда? За девку меня принял? — засмеялся Сашка.

— Не шуми. — И на ухо ему: — Зачем девок накликал? Притулиться некуда…

— А ты с чердака…

— Булькотеть будет… Учуют, поганки.

— Нет, песней заглушу. Валяй.

Сашка затянул песню, все подхватили. Он рубил воздух рукой, тормошил товарищей, выкрикивал:

— Громче! Крепче! А ну, чтоб море всколыхнулось! Не жалей глоток!

И только что Сашка вошел в азарт, как его опять ущипнул Панюхай:

— Чего глотку рвешь? Потише бы.

— Уже?…

— Не к куме на беседу ходил, — и полез под брезент.

Голубоглазая девушка, завербованная Зотовым в ударную бригаду, каждый раз по окончании песни заливалась задорным смехом, повторяла:

— Чудно… Право, чудно.

— А что здесь чудного? — не выдержал Сашка.

— Как же, поем: «Мы — комсомол…», а какие же мы комсомольцы? Нам больше к лицу такие песни, как «Догорай, моя лучина» или «Пущай могила меня накажет». Право, чудно.

Сашка строго посмотрел на Зотова.

— Плохо работаешь, братец. Разъясни и внуши ей…

— Да я все зубы поломал об нее.

Сашка оттолкнул Зотова, подсел к девушке.

— Эта песня молодежная. Ее могут и должны все петь. И старикам, и детям на пользу.

— Да нет, если в комсомоле быть, тогда она подойдет, а то как-то чудно.

— Чего ж чудно? А ты тоже в комсомол… — посоветовал Сашка.

Девушка тронула Сашку за рукав, робко проговорила:

— А что, могла бы я выполнять какую-нибудь нагрузку?

— Могла бы. Хочешь, мы дадим тебе работу?

Она спросила шепотом:

— И в комсомол возьмете?

— Возьмем, если заслужишь.

— Танька! Чего на ухо шепчешь? Давай начистоту. Дело общее, — обидчиво бросил Зотов.

Девушка смутилась. Но овладев собою, сказала громко:

— А я думала — теперь же вступить можно.

— Дубов! — окликнул Сашка. — Слышишь? Ребята даже не знают порядка вступления в комсомол.

— Каюсь.

— Эх, те… — и к девушке: — Сразу нельзя. А почему тебе сейчас загорелось?.. Ну?

— Чтоб вернуться комсомолкой… А то… — она замялась, — родители не дозволят… Не пустят.

— Не бойся, — успокоил ее Зотов. — Когда в бригаду брал, уломал же их? Ну, и теперь на шелк обработаю. У тебя родные — золото. Только умей подойти к ним: Не бойся, помогу.

— Да ну тебя… — девушка смеясь потрепала его за волосы.

Один из парней свернул цигарку, придвинулся к Сашке.

— Дай-ка огонька.

Затянулся дымом, хитровато посмотрел на Дубова, кашлянул.

— Да-а. Мы вот сызмальства вместе. И на берегу и в море. В работе и на сходках. Все гуртом делаем. А как только сбор комсомольцев, мы за бортом. Двери на крючке, не войдешь.

— Ты к чему это? — спросил Зотов.

— А вот к тому же. Этот крючок за сердце цеплял нас. Обидно было. Мы хотели сорвать его. Собралось нас пять человек, сговорились. Решили к комсомолу прибиться, а как — не знали.

— Эх, жигало те…

— Терзаюсь, братцы… От стыда горю… — вполголоса произнес Дубов и надвинул на глаза шляпу.

Сашка объяснил порядок вступления в комсомол.

Парень подумал, встал и, бросив за борт цигарку, взмахнул шляпой.

— Ребята! Давно мы желание это имеем. Давайте так сделаем, чтоб все, кого носит на себе «Комсомолец», добились этого звания. Подадим заявление в комсомол.

— Чего ж!..

— Дело!..

— И дадим обещание: покрыть недодачу весеннего и летнего улова и перекрыть теперешний план. Верно?

— Порядок!

— Сашка! Пиши!

— Прежде Таньку! — вставил Зотов.

— А поможешь, если мать…

— Сказал же.

Сашка ощупал себя, пошлепал по карманам.

— Эх, жигало те… Куда запропастился?

— Чего ищешь?

— Блокнот.

Не прошло и десяти минут, как голубоглазая девушка отвела Зотова в сторону, заговорила тревожно. Зотов ловил ее руки, шутливо приговаривал:

— Не мажь, Танька. Не мажь.

— Нет, выпиши меня. Чего ж я одна? Никто из девок не записался.

— А вот ты и должна теперь обрабатывать их.

— Не желаю одна. Дома загрызут. Выпиши.

Под брезентом закряхтел Панюхай:

— В лес пойдешь, волк укусит. В море кинешься, акула, проглотит. В комсомол вступишь, родители загрызут. Да-а-а… Много вас покусанных валяется. Вон, от моей Анки ничего не осталось. Всю искусал. Эх, силов нету. Я бы вам, чебак не курица, заварил шорбу. В печенке засвербело бы…

Ребята засмеялась. Виновато улыбнувшись, девушка умолкла. Наговорившись досыта, молодежь решила было вздремнуть, но тут поднялся. Дубов, заявил:

— Слово имею!

— Говори.

— Скоро будет светать. Я предлагаю проверить сети. Ежели рыба есть, поломать перетяги. Часть из нас повезет улов к берегу, а часть останется на месте. Посушим на баркасе сети и в море их опять.

— Здорово! — поддержал Зотов.

— Вот тогда мы ни одной минуты не потеряем даром. Только качай рыбу из моря! — Сашка перегнулся через борт, крикнул: — Дядя Григорий! Эй, Васильев!

Спавший на баркасе Григорий быстро поднялся. Сашка сообщил ему о решении молодежи.

— Ну, что ж. Умно придумано, — одобрил Григорий. — Можно и к делу.

— По местам!

— А кто в море останется?

Сашка ответил:

— Ребята. А девки пойдут к берегу.

Баркасы подошли к буйкам. Сашка включил мотор. «Комсомолец» задрожал, скользнул за баркасами.

Работали втемную, молча. Только изредка слышался хрипловатый Сашкин голос:

— Свети ближе! Не урони! Ну, ну!.. Черпа-а-ай!..

Рыбаки цепляли крючками перетяги, подавали багры на судно. Сети поднимали на палубу, освобождали их от груза и вновь возвращали на баркасы. Там их вешали на реи, проветривали. Девушки в работе не уступали ребятам. Мокрые с ног до головы, не отдыхая ни минуты, они ловко выбирали из сетей рыбу, сбрасывали в трюм.

К рассвету работа закончилась. Весь улов четырех постов «Комсомолец» принял на себя. На соседних постах тоже управились и сушили на реях сети. «Ворон» и пять баркасов снялись раньше и были уже километрах в трех от поста. «Комсомолец» вскинул паруса, отдал пресную воду тем, кто оставался в море, и помчался вдогонку «Ворону». Но настиг его только у берега.

— Ты что ж это, жигало те в бок, втихомолку рванул?

— А чего мне? Баркас — что сокол поднебесный. Удержу нет. Эх, только правь! — хвастливо отозвался Павел. — Да и вольный я. Не артельный…