— Что, узнаете его?

— Да это же атаман… блюдолиз гитлеровский.

— Ну? — обернулся следователь к арестованному.

— У нее мозговая машинка не в порядке, — прохрипел арестованный.

— А вы посмотрите, есть у него на спине отметина? Акимовна стреляла ему в спину.

— Есть! — вскочил арестованный. — Я был ранен в спину. И справка есть. Я был ранен и контужен.

— Хорошо, тогда я позову сюда хуторян. Посмотрим, признают они тебя, палача фашистского, или нет?

— Созывайте людей, — сказал следователь. — Мы за этим сюда и приехали.

— Иду. А вы сбрейте ему бороду. Нечего стариком прикидываться.

— За этим дело не станет.

Таня вышла. Следователь кивнул парикмахеру:

— Приступайте…

Парикмахер раскрыл чемоданчик, вынул машинку и безопасную бритву, подошел к арестованному.

— Пересядьте на стул.

Арестованный грубо оттолкнул его.

— Бороду вы снимете вместе с моей головой.

— Голова пока пусть болтается на плечах, — спокойно сказал следователь, — а бороду снимем. Не заставляйте нас применять физическую силу. Будьте хоть сейчас разумны и подчинитесь беспрекословно. Ясно?

Арестованный как-то сразу обмяк, помрачнел и пересел на стул. Парикмахер снял машинкой бороду, намылил арестованному лицо, соскоблил бритвой остатки шерсти на щеках, подбородке и шее и спросил по привычке:

— Желаете освежиться одеколончиком?

— Пошел ты к черту, — огрызнулся арестованный. Голос его был чист и звучен, без хрипоты. Он махнул рукой и сказал следователю: — Больше никому не нужна эта глупая комедия. Везите меня в Белужье, там я вам и дам показания. Все расскажу, ничего не утаю.

— Кто это — я! — спросил следователь, с хитринкой посмотрев на него.

— Я! Я! — ударил он себя кулаком в грудь. — Павел Белгородцев… Бывший атаман.

— Давно бы так, — сказал следователь. — Поехали…

Когда все уселись на машину и заработал мотор, к сельсовету подошла запыхавшаяся Акимовна. Павел обжег ее ненавидящим взглядом и опустил глаза. Машина тронулась, покатилась по улице. Акимовна рванулась было вслед, но застыла на месте с поднятыми кулаками…

Павла ввели в кабинет следователя. Там уже сидела в углу за маленьким столиком стенографистка.

— Садитесь, — сказал следователь Павлу, — и рассказывайте.

Павел тяжело опустился на стул, потер ладонью щеки и спросил:

— С чего начинать? С рождения?

— От рождения и до того момента, когда Акимовна выстрелила в вас, нам все известно. Начинайте с того, как вы «воскресли из мертвых» и продолжайте дальше.

Павел минуту сидел в глубоком раздумье, затем, не поднимая глаз, начал свое мрачное повествование:

— Я так испугался, что весь онемел… и хмель из головы вылетел. Упал я больше от испуга. Чую, что жив. И тут догадался: заряд был слабый. Мало пороху. И притворился мертвым… Знал, что меня или в яр или с обрыва в море кинут. Думаю: «Пережду, а там, что бог даст…» Так оно и вышло. Пока меня волокли к обрыву, я немного отдышался. И вот я в воздухе… Открыл глаза… лечу в море… Вниз головой… Я выбросил перед собой руки, рассек воду. Трудно было в сапогах и мундире… ко дну тянуло, но я выкарабкался. Под обрывом есть ниша… прибоем, вымыло ее… Я и залег в той нише…

Когда стало смеркаться, надумал я спасать свою душу… Разулся и разделся. В одну штанину шаровар запихнул свернутый мундир, а в другую насыпал песку. Завязал тесемки, а в поясе накрепко перехватил ремнем. Под обрывом глубоко, я в эту глубь и опустил свое снаряжение. Сапоги наполнил водой и ко дну пустил, связав их кальсонами.

— И остались…

— В трусах и нательной рубахе, — пояснил Павел.

— А если бы вас кто-нибудь встретил в таком виде?

— Ночью?.. Что ж, сказал бы, что был контужен в бою и не помню, как меня раздели.

— Дальше.

Павел отпил из стакана воды и продолжал:

— Поплыл я к пологому берегу и чуть не утонул. Рана жгла мне спину… Все-таки выбрался и пошел в сторону поселка Светличный… Там был жаркий бой в тот день… И набрел я на убитых… Их не успели подобрать… Повернул я одного лицом к лунному свету… У него была голова пробита пулей навылет… Пригляделся… Думаю, подойдет. Обшарил его карманы… В брюках нашел письма, а в нагрудном кармане гимнастерки комсомольский билет и красноармейскую книжку… Билет закопал в землю, а книжку взял… Потом стянул с него сапоги, брюки, и на себя их… С гимнастерки снял две медали «За отвагу» и в карман спрятал…

— Документов на медали не было?

— Нет. Только письма.

— На имя Николая Минько?

— Да. Письма были от его сестры Олеси.

— Как же вы прочитали при лунном свете?

— Прочел, когда развиднелось.

— А почему гимнастерку Минько не надели на себя?

— Нельзя было… Я ранен в спину, а его убило в голову. Его гимнастерка была целой. А на моей нательной рубахе была дыра от картечины.

— Хитро, — сказал следователь.

— А что мне оставалось делать?..

— Дальше.

— А дальше было так… Я лежал в бурьяне, письма Олеси перечитывал, запоминал фамилию Минько. Когда услыхал гомонившие голоса, начал стонать… Меня и подобрали санитары… Попал я в санбат танковой бригады… Там познакомился с офицером… Он техник… Узнав, что по гражданской специальности я токарь, техник и предложил мне отправиться с ним в походные мастерские… Я обрадовался и согласился…

Так, вспоминая одно событие за другим, Белгородцев подробно рассказал следователю мрачную историю, полную лжи и преступлений.

— А как вы решились плавать в Азовском бассейне, где могли встретить знакомых рыбаков?

— Тянуло к родным местам… Да и не думал я, что меня опознают.

— На бороду надеялись?..

Вместо ответа Павел налил в стакан воды и залпом выпил ее.

— А вот и опознали, — продолжал следователь. — И спрятать концы в воду вам не удалось… Чем вы нанесли удары по голове Бегунковой?

— Гаечным разводным ключом.

— С намерением убить ее?

Павел безмолвствовал.

Следователь позвонил. Вошел милиционер.

— Уведите арестованного, — сказал он милиционеру.

На другой день прокурор пришел к Жукову и показал ему стенографическую запись, подписанную Павлом Белгородцевым. Жуков прочел и сказал:

— А ведь дело Белгородцева не подлежит рассмотрению в гражданском суде. Этого преступника должен судить военный трибунал.

— И я, Андрей Андреевич, такого же мнения, — ответил прокурор. — Сегодня я отправлю дело Белгородцева в военный трибунал.

День первого сентября тысяча девятьсот сорок седьмого года надолго останется в памяти бронзокосцев как большой светлый праздник.

Три дня тому назад инженер-механик телеграфировал из Южнобугска о том, что сейнеры покинули верфь и вышли на морской простор, держа курс к месту назначения. Эта радостная весть взбудоражила бронзокосцев, и они с нетерпением ожидали прибытия флотилии.

В Черном море, когда сейнеры огибали Крымский полуостров, в районе Балаклавы налетела буря, но превосходные рыболовецкие суда выдержали силу восьмибалльного ветра и шквальные удары штормовой волны.

На другой день плавания, перед вечером, сейнеры вошли через Керченский пролив в бассейн Азовского моря. Когда флотилия находилась на траверсе Белосарайской косы, капитан головного судна Сашка Сазонов получил из рыбаксоюза радиограмму, в которой сейнерам предлагалось зайти в Мариуполь и взять на борт имущество, предназначенное для Бронзокосской МРС.

Время было за полночь, когда сейнеры пришвартовались к мариупольской пристани. Там их ожидал Орлов.

— Яков Макарович!

— Товарищ замполит! — обрадованно бросились Сашка и Пронька к Орлову.

— Вы-то что тут делаете? — спросил Сашка, дымя трубкой.

— Ждал вас.

— А что за имущество?

— Капроновые сети.

— Вот это богатство! — воскликнул Пронька.

К Орлову подошел инженер-механик, поздоровался и, разгладив ладонью седые прокуренные усы, кивнул на сейнеры:

— А это не богатство? — и к Орлову: — Хотите полюбоваться нашими красавцами? Это вам не довоенные моторки. Силища!