В ту минуту он услышал какой-то неясный шум на борту «Буревестника»; как ни вглядывался, ничего в темноте не увидел. И еще услышал дед Фиён слабый хриплый вскрик гнева и отчаяния и падение тела в воду между бортами «Буревестника» и баркаса.
— Человек за бортом! — неистово закричал дед Фиён и стал торопливо снимать с ног сапоги.
«Человек за бортом!.. Человек за бортом!..» — тревожно прокатилось по палубе.
Киномеханик прервал демонстрирование фильма. Вспыхнула гирлянда разноцветных электрических лампочек. Первым на голос деда Фиёна бросился Виталий Дубов. Перегнувшись через поручни, он увидел деда Фиёна, который, вцепившись левой рукой в борт баркаса, правой поддерживал на воде бесчувственное тело Анки. Виталий быстро спустился по штормтрапу, прыгнул в баркас. Он сбросил с себя сапоги и опустился в воду. Подоспели еще двое рыбаков и помогли ему и деду Фиёну втащить Анку на баркас.
— Крамболом! Крамболом поднять ее! — посоветовал кто-то из рыбаков.
Судорожно заработала лебедка, поворачивая стрелу. В баркас спустили сетку, предназначенную для мягкого тючного груза, уложили на нее Анку, подняли на борт.
— Ко мне ее! — распорядился судовой врач. — Быстрее, быстрее, товарищи…
Анку унесли. Из кубрика вышел Николай Минько. Он был в трусах. Позевывая, Николай разглаживал пушистую бороду. Увидев пробегавшую мимо с испуганным и тревожным выражением лица Олесю, окликнул:
— Леся, что случилось?
— Одной рыбачке кто-то голову проломил и бросил ее за борт, — на ходу ответила Олеся, не взглянув на Николая.
— Какое варварство, — покачал головой Николай. — Что он, сукин сын, с ума спятил?..
— Нормальный человек этого не сделал бы, — заметил один рыбак.
— Насмерть? — интересовался Николай.
— Пока дышит. А выживет ли, кто знает. Кровью изошла, бедняжка.
— Отдаст концы и в память не придет, — сказал другой рыбак.
— Какой же это подлец поднял на женщину руку? — возмущался Николай.
— Ищи-свищи его, — и рыбак тихо свистнул. — Море широкое.
— Да он где-то тут, гадина, — мрачно проговорил второй рыбак и повел вокруг взглядом, будто искал виновника.
— Удивительная история, — сказал Николай и ушел в кубрик.
Тюленев прибыл на «Медузе», когда судовой врач закончил обработку ран на голове Анки и наложил повязку. Кровь не останавливалась и просачивалась сквозь бинты. Однако Тюленев уговорил врача перенести Анку на мотобот.
— Наша заведующая медпунктом, Ирина Петровна, опытный медицинский работник. Донор. Она и доставит ее в районную больницу, — сказал Тюленев. — А на Косе я буду через два часа.
— Хорошо, — согласился врач. — Везите ее на Косу.
Когда Анку перенесли на мотобот, Тюленев сказал Дубову:
— Идите на свой рейд, становитесь там на якорь. Рано утром я приду за вами. Если получится задержка, не ждите меня и идите к берегу своим ходом.
— Договорились, — и Виталий спустился в баркас к деду Фиёну. — Я с вами… взамен Анки.
В баркасе уже сидела Дарья Васильева, злая и угрюмая. Поднимая парус, Виталий вопросительно произнес:
— Какая же это сволочь покушалась на Анку?..
— Загадка, Виташка, загадка, — покачал головой дед Фиён.
— Будь он проклят, паразит, — сквозь зубы процедила Дарья и налегла на весло; разворачивая баркас. — Будь он проклят…
На «Медузе» торопко заработал мотор. Бот отвалил от борта «Буревестника» и пошел курсом на Бронзовую Косу, помигивая мачтовым огоньком. Судовой врач, стоя на юте, смотрел ему вслед.
К нему подошел Минько.
— Что, доктор, не смертельные у той рыбачки ранения?
— Выживет, — утвердительно ответил врач.
Минько молча отошел в сторону.
Утром «Буревестник» пришвартовался к Темрюкской пристани, чтобы запастись пресной водой. Минько явился к капитану и подал ему заявление о списании его на берег.
— Что же ты, гвардеец, струсил? — спросил капитан. — Моря испугался?
— Контузия не позволяет мне плавать… Муторно на воде.
— Причина уважительная, — сказал капитан, беря заявление. — Спишем.
Было два часа ночи. Ирина закрыла книгу, потушила свет и осталась сидеть у открытого окна, чтобы еще несколько минут подышать свежим ночным воздухом, напоенным сладким ароматом расцветшего в палисаднике табака и острыми запахами гвоздики и любистка.
Хутор спал. На улице ни звука, ни шороха. Белобрысая полная луна чем ниже опускалась по южному небосклону к горизонту, тем все больше наливалась янтарным золотистым соком. На темно-голубом небе слабо мерцали бледные звезды…
Ирина сидела неподвижно и тупо смотрела на луну и звезды. От горестных дум у нее тяжелела голова. Вот только что прочла книгу, а не помнит ни имени автора, ни содержания. Потому что все мысли были с ним… И теперь она думает только о нем… об Орлове…
Когда Ирина ехала на Косу, ей казалось, что, живя рядом с любимым человеком и дыша с ним одним воздухом, она обретет покой. Но ее постигло горькое разочарование… С каждым днем любовь Ирины к Орлову становилась сильнее. Девушка старалась встречаться с ним как можно реже. Но чем дольше Ирина не виделась с Орловым, тем больше тосковала. Она и сама не заметила, как подкралась к ней ревность, могущая толкнуть честную девушку на какой-нибудь безрассудный поступок.
«Нет, нет! — испугалась Ирина, сжимая руками голову. — Нельзя доходить до того, чтобы потом ненавидеть самоё себя. Я не имею права завидовать, это — нехорошо… А ревновать мужа к жене?.. Да это же нелепо!.. Это — нечестно… Скорей бы наступило время отъезда в город… Да, скорей бы в институт и там… забыть обо всем этом… А пока в постель и забыться сном…»
Ирина поднялась с табурета. Она хотела закрыть окно, но медленно опустила руки и прислушалась. Кто-то в такой поздний час шел по улице. Шаги были тяжелые и торопливые, гулко отзывавшиеся в пустынной тихой улице. Вот они все ближе и ближе и, наконец, затихли у штакетного заборчика палисадника. Ирина выглянула из окна и в лунном свете узнала медвежью фигуру Тюленева. Он держал кого-то на руках.
— Василий Васильевич?
— Я, Ирина Петровна. Вот хорошо, что вы не спите. Скорей открывайте медпункт.
— Что случилось? — в тревоге спросила Ирина.
— Несчастье, Петровна…
Но Ирина уже не слышала его. Она тут же бросилась к двери, выскочила на улицу и, узнав Анку, тихо ахнула…
Тюленев, следуя за Ириной, прошел через приемную во вторую комнату, осторожно положил Анку на койку. Ирина пощупала у Анки пульс, кивнула на дверь, и они вышли в приемную.
— Что случилось с ней? — спросила Ирина.
Тюленев поднял плечи, вздохнул.
— Она упала, что ли?
Тюленев развел руками.
— Ничего не могу сказать, Петровна.
— Да как же так?.. — изумилась Ирина.
— Когда я пришвартовался к «Буревестнику», судовой врач уже обработал раны и забинтовал их. Он тоже в полном неведении. Никто не знает, как произошла эта загадочная история…
— Кто же был с ней?
— Дарья. Но ее кумураевцы пригласили в буфет, и она ушла с ними. Анна Софроновна осталась на юте и смотрела кино.
— Может, она по неосторожности упала за борт и разбила себе голову о баркас?
— Нет. Врач установил, что ей нанесены удары каким-то металлическим предметом.
— Страшная загадка.
— И мы разгадаем ее только тогда, когда придет в память Анна Софроновна.
Ирина подумала и спросила вдруг:
— Яков Макарович знает об этом?
— Не знает. Я не хотел расстраивать их дочь и понес Анну Софроновну прямо к вам.
— Валюшка с Галинкой Дубовой в городе. Идите сейчас же к нему. Разбудите шофера, пускай подает машину сюда, к медпункту. Бегите. Дорога каждая минута.
Тюленев ушел. А вскоре прибежал Орлов, взволнованный и растерянный. Его заспанные глаза лихорадочно блестели, лицо было покрыто бледностью. И только он открыл рот, намереваясь спросить что-то, как Ирина приложила палец к губам и прошептала:
— Надо везти ее в больницу. Сию же минуту…