Во мраке вьется блеск холста.

Клинком я голову отсек

В единый взмах от шеи прочь,

Косою к мачте привязал

И снова в путь, во мрак и ночь.

Раскалывает небо гром

И озаряет надо мной

По мачте льющуюся кровь

И лик, качаемый волной.

23.I.16

На гривастых конях на косматых,

На златых стременах на разлатых,

Едут братья, меньшой и старшой,

Едут сутки, и двое, и трое,

Видят в поле корыто простое,

Наезжают - ан гроб, да большой:

Гроб глубокий, из дуба долбленный,

С черной крышей, тяжелой, томленой,

Вот и поднял ее Святогор,

Лег, накрылся и шутит: "А впору!

Помоги-ка, Илья, Святогору

Снова выйти на божий простор!"

Обнял крышу Илья, усмехнулся,

Во всю грузную печень надулся,

Двинул кверху... Да нет, погоди!

"Ты мечом!" - слышен голос из гроба.

Он за меч,- занимается злоба,

Загорается сердце в груди,

Но и меч не берет: с виду рубит,

Да не делает дела, а губит:

Где ударит - там обруч готов,

Нарастает железная скрепа:

Не подняться из гробного склепа

Святогору во веки веков!

Кинул биться Илья - божья воля.

Едет прочь вдоль широкого поля,

Утирает слезу... Отняла

Русской силы Земля половину:

Выезжай на иную путину.

На иные дела!

23.I.16

Бысть некая зима

Всех зим иных лютейша паче.

Бысть нестерпимый мраз и бурный ветр,

И снег спаде на землю превеликий,

И храмины засыпа, и не токмо

В путех, но и во граде померзаху

Скоты и человецы без числа,

И птицы мертвы падаху на кровли.

Бысть в оны дни:

Святый своим наготствующим телом

От той зимы безмерно пострада.

Единожды он нощию прииде

Ко храминам убогих и хоте

Согретися у них; но, ощутивше

Приход его, инии затворяху

Дверь перед ним, инии же его

 Бияху и кричаще: - Прочь отсюду,

Отыде прочь, Юроде! - Он в угле

Псов обрете на снеге и соломе,

И ляже посреде их, но бегоша

Те пси его. И возвратися паки

Святый в притвор церковный и седе,

Согнуся и трясыйся и отчаяв

Спасение себе.- Благословенно

Господне имя! Пси и человецы

Единое в свирепстве и уме.

23.I.16

Изрину князя из церкви соборныя в полнощь...

         Летопись

Сон лютый снился мне: в полночь, в соборном храме,

Из древней усыпальницы княжой,

Шли смерды-мертвецы с дымящими свечами,

Гранитный гроб несли, тяжелый и большой.

Я поднял жезл, я крикнул: "В доме бога

Владыка - я! Презренный род, стоять!"

Они идут... Глаза горят... Их много...

И ни един не обратился вспять.

23.I.16

Матфей :

Ночь и могильный мрак пещеры...

Бушует буря на реке,

Шумят леса... Кто это серый

Вход заслоняет вдалеке?

Опять ты, низкий искуситель?

Дьявол :

Я, прозорливец, снова я!

Черней трубы твоя обитель,

Да ты ведь зорок, как змея,

Тотчас заметишь!

Матфей :

Гнус презренный,

Тебе ль смеяться? Нет лютей

Врага для вас во всей вселенной,

Чем я, нижайший из людей.

Дьявол :

Ах, прозорливец! Этим людям

Ты враг не менее, чем нам.

Давай уж лучше вместе будем

Ходить за ними по пятам.

Ты мастер зреть их помышленья,

Внедряться в тайну их сердец,

Не вовсе чужд, святой отец,

И я порядочного зренья: 

Зачем же бесам враждовать?

Ты разве хуже бес, чем все мы?

Матфей :

Молчи, завистливая тать,

Тебе пути мои невемы.

Дьявол :

Ну да, уж где мне! Ты пророк!

Ты разрушаешь наши козни,

Ты топчешь семя зла и розни,

Ты крепко правишь свой оброк!

Ты и стоокий и стоухий!

Спроси тебя: "Ты почему

Исследуешь так жадно тьму?"

Ты тотчас скажешь: "Там, как мухи,

Как червь на падали, кишат

Исчадия земли и ада

Я не могу терпеть их смрада,

Я на борьбу спускаюсь в ад".

О ненасытная в гордыне

И беспощадная душа!

Нет в мире для тебя святыни,

Нет заповедного ковша,

Нет сокровенного потока:

Во всех ключах ты воду пил

И все хулил: "Вот в этом ил,

А в том - гниющая осока..."

Матфей :

Что отвечать мне твари сей,

Столь непотребной, скудоумной?

Мой скорбный рок, мой подвиг трудный

Он мерит мерою своей.

И тьма и хлад в моей пещере...

Одежды ветхи... Сплю в гробу...

О боже! Дай опору вере

И укрепи мя на борьбу!

24.I.16

Князь Всеслав в железы был закован,

В яму брошен братскою рукой:

Князю был жестокий уготован

Жребий, по жестокости людской.

Русь, его призвав к великой чести,

В Киев из темницы извела.

Да не в час он сел на княжьем месте:

Лишь копьем дотронулся Стола.

Что ж теперь, дорогами глухими,

Воровскими в Полоцк убежав,

Что теперь, вдали от мира, в схиме,

Вспоминает темный князь Всеслав?

Только звон твой утренний, София,

Только голос Киева! - Долга

Ночь зимою в Полоцке... Другие

Избы в нем, и церкви, и снега...

Далеко до света,- чуть сереют

Мерзлые окошечки... Но вот

Слышит князь: опять зовут и млеют

Звоны как бы ангельских высот!

В Полоцке звонят, а он иное

Слышит в тонкой грезе... Что года

Горестей, изгнанья! Неземное

Сердцем он запомнил навсегда.

24.I.16

Мне вечор, младой, скучен терем был,

Темен свет-ночник, страшен Спасов лик.

Вотчим-батюшка самоцвет укрыл

В кипарисовый дорогой тайник!

А любезный друг далеко, в торгу,

Похваляется для другой конем,

Шубу длинную волочит в снегу,

Светит ей огнем, золотым перстнем.

24.I.16

Ты, светлая ночь, полнолунная высь!

Подайся, засов,- распахнись,

Тяжелая дверь, на морозный простор,

На белый сияющий двор!

Ты, звонкая ночь, сребролунная даль!

Ах, если б не крепкая паль,

Не ржавый замок, не лихой волкодав,

Не батюшкин ласковый нрав!

24.I.16

В ризы черные одели,

И ее в свой срок отпели,

Юную княжну.

Ангел келью затворил ей,

Старец-схимник подарил ей

Саван, пелену.

Дни идут. Вдали от света

Подвиг скорбного обета

Завершен княжной.

Вот она в соборе, в раке,

При лампадах, в полумраке,

В тишине ночной.