Бездонному, спокойному, ночному,

Мерцанью звезд подобна ты порой!

1.VIII.12

Едет стрелок в зеленые луга,

В тех ли лугах осока да куга,

В тех ли лугах все чемер да цветы,

Вешней водою низы налиты.

- Белый Олень, 3олотые Рога!

Ты не топчи заливные луга.

Прянул Олень, увидавши стрелка,

Конь богатырский шатнулся слегка,

Плеткой стрелок по Оленю стегнул,

Крепкой рукой самострел натянул,

Да опустилась на гриву рука:

Белый Олень, погубил ты стрелка!

- Ты не стегай, не стреляй, молодец,

Примешь ты скоро заветный венец,

В некое время сгожусь я тебе,

С луга к веселой приду я избе:

Тут и забавам стрелецким конец

Будешь ты дома сидеть, молодец.

Стану, Олень, на дворе я с утра,

Златом рогов освечу полдвора,

Сладким вином поезжан напою,

Всех особливей невесту твою:

Чтоб не мочила слезами лица,

Чтоб не боялась кольца и венца.

1.VIII.12

На песок у моря синего

Золотая верба клонится.

Алисафия за братьями

По песку морскому гонится.

- Что ж вы, братья, меня кинули?

Где же это в свете видано?

- Покорись, сестра: ты батюшкой

За морского Змея выдана.

- Воротитесь, братья милые!

Хоть еще раз попрощаемся!

- Не гонись, сестра: мы к мачехе

Поспешаем, ворочаемся.

Золотая верба по ветру

Во все стороны клонилася.

На сырой песок у берега

Алисафия садилася.

Вот и солнце опускается

В огневую зыбь помория,

Вот и видит Алисафия:

Белый конь несет Егория.

Он с коня слезает весело,

Отдает ей повод с плеткою:

- Дай уснуть мне, Алисафия,

Под твоей защитой кроткою.

Лег и спит, и дрогнет с холоду

Алисафия покорная.

Тяжелеет солнце рдяное,

Стала зыбь к закату черная.

Закипела она пеною,

Зашумела, закурчавилась: -

Встань, проснись, Егорий-батюшка!

Шуму на море прибавилось.

Поднялась волна и на берег

Шибко мчит глаза змеиные: -

Ой, проснись,- не медли, суженый,

Ни минуты ни единые!

Он не слышит, спит, покоится.

И заплакала, закрылася

Алисафия - и тяжкая

По щеке слеза скатилася

И упала на Егория,

На лицо его, как олово.

И вскочил Егорий на ноги

И срубил он Змею голову.

Золотая верба, звездами

Отягченная, склоняется,

С нареченным Алисафия

В божью церковь собирается.

VIII.12

Не мало царств, не мало стран на свете.

Мы любим тростниковые ковры,

Мы ходим не в кофейни, а в мечети,

На солнечные тихие дворы.

Мы не купцы с базара. Мы не рады,

Когда вступает пыльный караван

В святой Дамаск, в его сады, ограды;

Нам не нужны подачки англичан.

Мы терпим их. Но ни одежды белой,

Ни белых шлемов видеть не хотим.

Написано: чужому зла не делай,

Но и очей не подымай пред ним.

Скажи привет, но помни: ты в зеленом.

Когда придут, гляди на кипарис,

Гляди в лазурь. Не будь хамелеоном,

Что по стене мелькает вверх и вниз.

VIII.12

Шипит и не встает верблюд,

Ревут, урчат бока скотины. -

Ударь ногой. Уже поют

В рассвете алом муэззины.

Стамбул жемчужно-сер вдали,

От дыма сизо на Босфоре,

В дыму выходят корабли

В седое Мраморное море.

Дым смешан с холодом воды,

Он пахнет медом и ванилью,

И вами, белые сады,

И кизяком, и росной пылью.

Выносит красный самовар

Грек из кофейни под каштаном,

Баранов гонят на базар,

Проснулись нищие за ханом:

Пора идти, глядеть весь день

На зной и блеск, и все к востоку,

Где только птиц косая тень

Бежит по выжженному дроку.

VIII.12

Могол Тимур принес малютке-сыну

Огнем горящий уголь и рубин.

Он мудрый был: не к камню, не к рубину

В восторге детском кинулся Имин.

Могол сказал: "Кричи и знай, что пленка

Уже легла на меркнущий огонь".

Но бог мудрей: бог пожалел ребенка

Он сам подул на детскую ладонь.

VIII.12

В щит золотой, висящий у престола,

Копьем ударит ангел Израфил

И саранчой вдоль сумрачного дола

Мы потечем из треснувших могил.

Щит загудит - и ты восстанешь, боже,

И тень твоя падет на судный дол,

И будет твердь подобна красной коже,

Повергнутой кожевником в рассол.

8.VIII.12

Туман прозрачный по полям

Идет навстречу мне,

Луны касаясь по краям,

Мелькая в вышине.

В полях не мало борозд, ям,

Невидных при луне.

Что там? Не речки ль полоса?

Нет, это зеленя.

Блестит холодная роса

На гриве у коня

И дышат ладаном леса,

Раскрытые до пня.

8.VIII.12

Так говорит господь: "Когда, мой раб любимый,

Читаешь ты Коран среди врагов моих,

Я разделяю вас завесою незримой,

Зане смешон врагам мой сладкозвучный стих".

И сокровенных чувств, и тайных мыслей много

От вас я утаил. Никто моих путей,

Никто моей души не знает, кроме бога:

Он сам нас разделил завесою своей.

8.VIII.12

Часы, шипя, двенадцать раз пробили

В соседней зале, темной и пустой,

Мгновения, бегущие чредой

К безвестности, к забвению, к могиле,

На краткий срок свой бег остановили

И вновь узор чеканят золотой:

Заворожен ритмической мечтой,

Вновь отдаюсь меня стремящей силе.

Раскрыв глаза, гляжу на яркий свет

И слышу сердца ровное биенье,

И этих строк размеренное пенье,

И мыслимую музыку планет.

Все ритм и бег. Бесцельное стремленье!

Но страшен миг, когда стремленья нет.

9.VIII.12

Как дым пожара, туча шла.

Молчала старая дорога.

Такая тишина была,

Что в ней был слышен голос бога,

Великий, жуткий для земли

И внятный не земному слуху,