Что сделал Царь, покорный богу Сил?"

И Ангелы Служения сказали:

"Он вретищем завесил тронный зал,

Он потушил светильники в том зале,

Он скорбь свою молчанием связал".

Воззвал господь: "И я завешу тьмою,

Как вретищем, мной созданную твердь,

Я потушу в ней солнце и сокрою

Лицо свое, да правит в мире Смерть!"

И отошел с покинутого трона

К тем тайникам, чье имя - Мистарим,

И плакал там о гибели Сиона,

Для Ангелов Служения незрим.

Капри, 10.III.14

Иаков шел в Харан и ночевал в пути,

Затем что пала ночь над той пустыней древней.

Царь говорит рабам: "Вот должен друг прийти.

Гасите все огни,- во мраке мы душевней".

Так повелел господь гасить светило дня,

Чтоб тайную вести с Иаковом беседу,

Чтоб звать его в ноч`и: "Восстань, бори меня

И всей земле яви мой знак, мою победу!"

Капри, 10.III.14

Сафия, проснувшись, заплетает ловкой

Голубой рукою пряди черных кос:

"Все меня ругают, Магомет, жидовкой",

Говорит сквозь слезы, не стирая слез.

Магомет, с усмешкой и любовью глядя,

Отвечает кротко: "Ты скажи им, друг:

Авраам - отец мой, Моисей - мой дядя,

Магомет - супруг".

24.III.14

Плакала ночью вдова:

Нежно любила ребенка, но умер ребенок.

Плакал и старец-сосед, прижимая к глазам рукава,

Звезды светили, и плакал в закуте козленок.

Плакала мать по ночам.

Плачущий ночью к слезам побуждает другого

Звезды слезами текут с небосклона ночного,

Плачет господь, рукава прижимая к очам.

24.III.14

Был с богом Моисей на дикой горной круче,

У врат небес стоял как в жертвенном дыму:

Сползали по горе грохочущие тучи

И в голосе громов бог говорил ему.

Мешалось солнце с тьмой, основы скал дрожали,

И видел Моисей, как зиждилась Она:

Из белого огня - раскрытые скрижали,

Из черного огня - святые письмена.

И стиль - незримый стиль, чертивший их узоры,

Бог о главу вождя склоненного отер,

И в пламенном венце шел восприемник Торы

К народу своему, в свой стан и свой шатер.

Воспойте песнь ему! Он радостней и краше

Светильника Седьми пред божьим алтарем:

Не от него ль зажгли мы пламенники наши,

Ни света, ни огня не уменьшая в нем?

Рим, 24.III.14

С Иосифом господь беседовал в ночи,

Когда святая мать с младенцем почивала:

"Иосиф! Близок день, когда мечи

Перекуют народы на орала.

Как нищая вдова, что плачет в час ночной

О муже и ребенке, как пророки

Мой древний дом оплакали со мной,

Так проливает мир кровавых слез потоки.

Иосиф! Я расторг с жестокими завет.

Исполни в радости господнее веленье:

Встань, возвратись в мой тихий Назарет

И всей земле яви мое благоволенье".

Рим, 24.III.14

Рубины мрачные цвели, чернели в нем,

Внутри пурпурно-кровяные,

Алмазы вспыхивали розовым огнем,

Дробясь, как слезы ледяные.

Бесценными играл заветный перстень мой,

Но затаенными лучами:

Так светит и горит сокрытый полутьмой

Старинный образ в царском храме.

И долго я глядел на этот божий дар

С тоскою, смутной и тревожной,

И опускал глаза, переходя базар,

В толпе крикливой и ничтожной.

7.I.15 Москва

Молчат гробницы, мумии и кости,

Лишь слову жизнь дана:

Из древней тьмы, на мировом погосте,

Звучат лишь Письмена.

И нет у нас иного достоянья!

Умейте же беречь

Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,

Наш дар бессмертный - речь.

7.I.15 Москва

Просыпаюсь в полумраке.

В занесенное окно

Смуглым золотом Исакий

Смотрит дивно и темно.

Утро сумрачное снежно,

Крест ушел в густую мглу.

За окном уютно, нежно

Жмутся голуби к стеклу.

Все мне радостно и ново:

Запах кофе, люстры свет,

Мех ковра, уют алькова

И сырой мороз газет.

17.I.15 Петербург

Ловец великий перед богом,

Я алчен в молодости был.

В восторге буйном, злом и строгом,

По горним долам и отрогам,

Я расточал мой ловчий пыл.

- Простите, девственные сени

Языческих родимых мест.

Ты сокрушил мои колени,

Смиренный Взор, Голгофский Крест.

Вот дал я волю пестрым сворам,

Узду коню: рога, рога

Летят над лиственным узором,

А я - за ними, пьян простором,

Погоней, жаждою врага.

- Простите, девственные сени,

Поющий лес, гремящий бор.

Ты сокрушил мои колени,

Голгофский Крест, смиренный Взор:

Мрак и стволы великой чащи,

Органных труб умолкший ряд,

Взор, и смиренный и грозящий,

И крест из пламени, горящий

В рогах, откинутых назад.

27.VIII.15 Василъевское

В глубоких колодцах вода холодна,

И чем холоднее, тем чище она.

Пастух нерадивый напьется из лужи

И в луже напоит отару свою,

Но добрый опустит в колодец бадью,

Веревку к веревке привяжет потуже.

Бесценный алмаз, оброненный в ночи,

Раб ищет при свете грошовой свечи,

Но зорко он смотрит по пыльным дорогам,

Он ковшиком держит сухую ладонь,

От ветра и тьмы ограждая огонь

И знай: он с алмазом вернется к чертогам.

27.VIII.15 Василъевское

Взойди, о Ночь, на горний свой престол,

Стань в бездне бездн, от блеска звезд туманной,

Мир тишины исполни первозданной

И сонных вод смири немой глагол.

В отверстый храм земли, небес, морей

Вновь прихожу с мольбою и тоскою:

Коснись, о Ночь, целящею рукою,

Коснись чела, как божий иерей.

Дала судьба мне слишком щедрый дар,

Виденья дня безмерно ярки были:

Росистый хлад твоей епитрахили

Да утолит души мятежный жар.

31.VIII.15 Василъевское

Я косы девичьи плела,

На подоконнике сидела,

А ночь созвездьями цвела,

А море медленно шумело,

И степь дрожала в полусне

Своим таинственным журчаньем...