Но, к сожалению, не все его боевые товарищи настолько твердо прониклись идеями настоящей народной революции. Гнусные ростки сомнений и контрреволюции поселились в их сердцах еще в Петрограде и Тимофею строило больших трудов уговорить их вместо захвата вокзала Гатчины, куда они и были направлены, захватить Гатчинский дворец. Его товарищи не соглашались, мотивируя это тем, что нет никакого смысла погибать за морганатическую семью одного из Великих Князей, который не находится при власти и никаких решений не принимает. Однако после сообщения об успехе товарищей в Царском Селе и о том, что Михаил теперь новый царь, Кирпичников смог убедить товарищей провести акцию.
И вот, блестяще проведенный захват и ожидаемый триумф народной революции теперь под угрозой. Нет, Тимофей не верил в то, что сатрапы царизма отдадут приказ на штурм, но его беспокоил настрой своих подельников. Он видел, как колеблются его соратники. Они явно не были уверены в правильности своих действий и их душевное смятение явно росло. Его товарищи явно предпочли бы проводить экспроприации и расстрелы всякой сволочи где-нибудь в более безопасном и менее охраняемом месте.
- Ох, подвел ты нас под монастырь. Ох, подвел! – Пажетных уже привычно причитал и косился на Кирпичникова. – И как мы уйдем отсюда теперь?
Тот брезгливо окинул взглядом Пажетных и сплюнул.
- Мы отсюда выйдем героями. Он вынужден будет отречься, а вся эта публика, – Тимофей указал на оцепившие дворец войска, – не тронут нас после этого. Мы их своей волей и своей решимостью просто раздавим. Да и вообще – дворец огромен, комнат в нем – тыщи, да и парк вокруг, все оцепить у них не получится. Нет у них столько войск. Где-нибудь найдем щель. Или прикинемся раненными, тут же госпиталь великий князюшка устроил, кость народу, кровь на фронтах проливающему, решил бросить, добреньким казаться! Ничего, прольем мы еще и их кровушку, ох прольем…
* * *
ГАТЧИНА. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Я смотрел в бинокль на окна малой тронной залы и чувствовал, как дрожат мои руки, держащие оптику. Известие о захвате буквально подкосило меня. Ни в каких моих расчетах не учитывалась возможность захвата графини Брасовой и Георгия. Я был свято уверен в том, что они уже на пути в Швецию, тем более что в Гатчине оставался Джонсон, который по неизвестной мне причине не сообщил мне о том, что семья осталась во дворце.
И как мне их вызволять теперь? У меня нет спецназа и здесь не кино. Штурм исключается, а на требования террористов о моем отречении я согласиться никак не могу. Слишком многое было на кону, да и не был я уверен, что даже если я отрекусь, то их обязательно отпустят. Тем более что по утверждениям Кованько, многие из захватчиков либо пьяны, либо находятся под наркотическим действием марафета. А значит, ожидать от них можно чего угодно. Особенно если предположить, что там собралась идейная публика. Такие и на смерть пойдут. Сами пойдут и с собой прихватят.
Все ожидали моего решения, а у меня его не было. Пусть дворец оцеплен, пусть солдаты отделили то крыло Гатчинского дворца, в котором с начала войны располагался госпиталь для раненных, пусть прислуга удалена, пусть подходы и выходы из тронной залы надежно блокированы, но что это меняет? Что можно сделать в ситуации, когда в тронной зале полтора десятка террористов и у них два заложника под прицелом? А у меня нет не то что спецназа, но и даже завалящего снайпера!
Солдаты в оцеплении не обучены действиям в такой ситуации, а потому они сами представляли нешуточную угрозу, ведь от них можно было ожидать любой глупости или непрофессионализма. Да, сюда бы ребят Толика…
* * *
ГАТЧИНА. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
- Эй, господа-товарищи!
Все обернулись к двери, откуда донесся крик, усиленный рупором.
- Чего тебе? – крикнул Кирпичников в щель приоткрытой двери, прячась за косяком.
- Император гарантирует прощение и свободу всем, если вы выпустите заложников! Убирайтесь на все четыре стороны отсюда!
Тимофей заметил, как его подельники после этих слов зашептались и поспешил ответить.
- Что он может гарантировать? Он вообще в Орше! Потом скажет, что он ничего нам не обещал! Пусть прибудет сюда и лично нам прогарантирует!
Кирпичников победно посмотрел на товарищей и заявил:
- Ему ехать сюда несколько дней, так что ничего у них не выйдет. Их гарантиям верить нельзя, а самого царя здесь нет.
Он подошел к сидящим на полу заложникам и наклонился к графине Брасовой и сообщил с ласковой издевкой.
- Так что придется вашему папочке перестать быть царем. Поцарствовал и хорош. Теперь народ будет править.
Тимофей приблизил свое лицо к лицу графини и та с отвращением отвернулась, ощутив вонь из его рта. Кирпичников схватил ее за щеки и повернул к себе. Георгий бросился на защиту матери, но главарь захватчиков отбросил его небрежным жестом. Мальчик поднялся с пола вновь кинулся к Тимофею, но тот поймал мальчика за шиворот и держал его на расстоянии вытянутой руки.
Кирпичников вновь приблизился к лицу Натальи Сергеевны и зашипел.
- Сейчас ты подойдешь к двери и крикнешь, что ты требуешь отречения Императора. Пусть ему передадут.
Графиня Брасова яростно мотнула головой и вырвалась из хватки.
- Я никогда этого не сделаю!
Тимофей рассмеялся и тряхнул Георгия.
- Сделаешь. Иначе сыну твоему не жить.
* * *
ГАТЧИНА. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
- Я, Государь Император Михаил Второй, гарантирую вам, что если вы отпустите заложников живыми и невредимыми, то вам будет сохранена жизнь и свобода.
Я стоял у баррикады, которая перегораживала вестибюль, глядя на приоткрытую дверь малой тронной залы. Не вести переговоры с террористами? Вот пусть тот, кто это говорит, окажется в ситуации, когда эти самые террористы захватили и обещают убить его семью! Мне нужно вызволить их, а потом я займусь захватчиками. Всерьез займусь. Я обещаю им жизнь и свободу, но любить их я не обещаю. Жизнь и свобода может быть разная, порой такая, что живые, что называется, завидуют мертвым.
- Эй, царь! – проеме двери на секунду показалась и вновь скрылась голова человека, который издевательски прокричал прячась за косяком. – Отрекайся по добру по здорову! А не то твои жена и сын будут убиты! Это говорю тебе я – Тимофей Кирпичников!
Я чуть не взвыл. «Первый солдат революции!» Даже в этой истории он умудрился проявить свою сволочную натуру. И это очень плохо, поскольку отморозок он полный. Значит, не договоримся.
* * *
ГАТЧИНА. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Тимофей, смеясь, отошел от двери.
- Теперь он у нас в руках!
Неприятно удивившись фактом наличия царя в Гатчине, Кирпичников поразмыслив, пришел к выводу, что это даже и лучше. Вряд ли Император выдержит издевательств над его семьей, а значит, успех их миссии гарантирован!
Тем более что будь царь в Орше, Тимофей вряд ли смог долго удерживать дисциплину в свой революционной шайке и уже этой же ночью ему бы пришлось не пленников караулить, а своих подельников, чтобы те не разбежались. Они вон и сейчас недовольно зыркают на него, а что было бы ночью!
Ну, ничего, все вроде на мази, все получится! Царь здесь, семейство его вот в углу сидит, да и трон здесь. Ухмыльнувшись он вновь подошел к графине Брасовой и задушевно сообщил:
- Если ты, курица великокняжеская, думаешь, что мы тебя отпустим, то ты ошибаешься. – он внезапно нагнулся к ней и вновь схватив за щеки плюнул ей в лицо. Сбив ударом с ног бросившегося на него мальчика и заорал ей в прямо в глаза. – Я тебя расстреляю прямо вот здесь, у трона вашего проклятого! И тебя расстреляю, и муженька твоего и сыночка! Всех вас кровопийц убью!