А то, что они требовали «ответственное министерство» (ответственное именно перед ними самими), а отнюдь никакое не народное правительство, уже никому не интересно. Похоже Михайловичи или кто там стоит за Императором на самом деле, считают, что загнали революцию в угол. И сформулировали они свой ультиматум в Манифесте о воцарении совершенно ясно и неприкрыто:

«Лица отказывающиеся от принесения присяги Нам, равно уклоняющиеся от принесения присяги или препятствующие верным Нашим подданным приносить присягу Нам объявляются изменниками. Изменники лишаются всех титулов, званий, наград, имущества и подлежат суду». Коротко, ясно и предельно доходчиво…

Тут в дверь кабинета Родзянко постучали и в помещение вошел Милюков. Михаил Владимирович встретил гостя мрачным, но в то же время и настороженным взглядом. Милюков в последние сутки демонстрировал все большую дистанцию от дел Временного Комитета Госдумы и явно был себе на уме.

- Что вы хотели, Павел Николаевич? – Родзянко демонстративно сухо встретил коллегу по Государственной Думе.

Милюков не спрашивая позволения присел к столу и откинувшись на спинку иронично смерил Михаила Владимировича взглядом.

- Вы зря пыжитесь и совершенно напрасно стараетесь меня уязвить, дорогой мой Михаил Владимирович! Мы с вами сейчас в одной лодке и можем вместе выйти сухими из той трясины, в которую мы по вашей милости угодили.

Родзянко вспыхнул:

- По моей милости? Что это значит? Извольте объясниться, милостивый государь!

- Охотно. – Милюков кивнул. – На улицах погромы, вызванная вами на раздачу хлеба толпа, как и прогнозировалось, пошла громить все подряд в поисках хлеба. Мы утратили всякий контроль за событиями и петроградского гарнизона больше не существует, поскольку каждая казарма сейчас превратилась в поле митинговых страстей, где редко когда не доходит до мордобоя и стрельбы. Выстрелы, которые вы сейчас можете слышать на улицах, это вовсе не бои с царскими войсками, как вы могли бы подумать. К местам, которые контролируют верные Императору силы, наши революционные солдатики стараются вообще не подходить. Они стреляют друг друга, сбившись в самоуправляемые отряды, фактически шайки, они колесят по городу и грабят все подряд, нападая на другие отряды или защищая награбленное добро от таких же экспроприаторов, как и они сами. В общем, могу констатировать, что в Петрограде воцарилась анархия. Пир во время чумы. А чумы, кстати, никакой и нет оказывается. Чумы нет, но есть царские войска, которые все ближе к городу…

Тут тяжелый гул моторов прервал их. Глянув в окно они увидели, как мимо стекол кабинета падают с неба какие-то большие листы бумаги. Распахнув рамы, Родзянко подобрал упавший на подоконник лист и увидел, что это был тот самый Манифест о восхождении на Престол, который он только что читал. Тысячи листов с Манифестом кружились в воздухе, падали на землю, подбирались с земли или ловились в воздухе. А над Таврическим дворцом плыл величественный «Илья Муромец», из бомбовых люков которого выбрасывались все новые и новые бумажные вихри. Толпа у дворца зашумела, и Родзянко с раздражением захлопнул окно.

Взглянув на упавший лист, Михаил Владимирович увидел, что на обороте Манифеста есть какая-то надпись крупными буквами. Приглядевшись, он прочитал:

«СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ. ВЕРНЫЕ ИМПЕРАТОРУ ВОЙСКА ВХОДЯТ В ПЕТРОГРАД».

Родзянко выругался, а Милюков, хихикнув, вдруг продолжил свою речь.

- Однако все это пустяки, я к вам, Михаил Владимирович, заходил совсем по другому делу. Дело в том, что сейчас на Миллионной дом 12, в квартире княгини Путятиной, я имел одну беседу, с одним очень интересным собеседником. И зовут этого собеседника – Джонсон Николай Николаевич, личный секретарь нового Государя Императора Михаила Второго…

* * *

ТЕЛЕГРАММА И. Д. МИНИСТРА ИМПЕРАТОРСКОГО ДВОРА, И.Д. КОМАНДУЮЩЕГО ИМПЕРАТОРСКОЙ ГЛАВНОЙ КВАРТИРОЙ СВИТЫ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА ГЕНЕРАЛ-МАЙОРА ГОРШКОВА ГЕНЕРАЛУ КОВАНЬКО

Во исполнение Высочайшего Повеления передаю вам приказ Е.И.В. о подготовке аэродрома к принятию «Ильи Муромца» с Государем на борту до исхода сего дня.

Генерал Горшков

* * *

ПЕТРОГРАД. 28 февраля (13 марта) 1917 года.

- …И передал мне, а в моем лице всем нам, требования нового Императора.

- Какие еще требования? – не на шутку возмутился Родзянко. – Он не в том положении, чтобы от нас чего-то требовать!

Милюков покровительственно усмехнулся и возразил:

- Он именно в том положении, и вы это прекрасно знаете. А вот мы точно не в том положении, чтобы долго торговаться. Революция обречена, контроль нами утерян и события происходят сами по себе. Еще вчерашним вечером в наших руках было все, за ночь ситуация изменилась, а сегодня днем она стала безнадежной. Признайте это. После гибели Керенского, у меня пропали последние иллюзии, о том, что можно переломить обстановку. После нескольких случаев открытия огня по толпе, больше никто не желает идти на штурм чего бы то ни было. И это значит, что прибытие войск в столицу лишь вопрос времени. А уж, когда они прибудут, то вряд ли вы ожидаете, что кто-то будет им всерьез сопротивляться. Более того, новый царь объявил всем прощение, и вряд ли кто захочет нарываться на новые неприятности. Думаю, что войска петроградского гарнизона в лучшем для нас случае просто разойдутся по казармам. А в худшем… Ну, вы меня понимаете.

Помолчали. Затем Родзянко все же влзразил:

- А с чего вы взяли, что мы не контролируем настроения в городе? С чего у вас такой обреченный взгляд на вещи? Революционные идеалы…

- Ах, оставьте, милостивый государь, ваши возвышенные речи! Ответьте мне на один вопрос, лишь на один вопрос – вы можете дать команду в Царское Село освободить из подвала семью Николая Второго?

Повисло напряженное молчание. Наконец председатель Госдумы нехотя признал:

- Нет.

Милюков согласно кивнул.

- Вот видите – нет. И отнюдь не потому, что вы не согласны такой приказ отдать, а потому что никто его выполнять не будет, и вы это прекрасно знаете. Ведь так?

- Так…

- Ну вот. Так о чем же мы с вами вот уже битый час толкуем? – Лидер кадетов удивленно вскинул брови. – Ведь все уже ясно не только нам с вами, но и любому человеку на улицах Петрограда! Так зачем мы делаем вид, что это не так?

- Ладно, допустим, - Родзянко порядком раздражала манера Милюкова рассказывать ему азбучные истины с таким видом, как будто он учитель, а сам Михаил Владимирович Родзянко лишь нашкодивший гимназист. – Что вы хотели сказать про встречу с господином Джонсоном?

- Я рад, что вы помните, с чего мы начали, - не смог не съязвить Милюков, но дальше продолжал уже со всей серьезностью. – Государь…

- Государь? – тут уже не мог удержаться от иронии сам Родзянко. – Вы его что же, уже признаете Государем?

- Государь-государь, не перебивайте, будьте так добры, а то мы с вами будем ходить вокруг и около, так и не перейдя к сути. – Павел Николаевич досадливо поморщился. – Суть же вот в чем. Господин Джонсон передал нам следующее предложение, состоящее из нескольких пунктов. Первое – в связи с воцарением нового Императора, Государственная Дума делает заявление о том, что общественный кризис преодолен, призовет всех к восстановлению спокойствия и порядка в стране, выразит в заявлении свои верноподданнические чувства к новому Государю, а также надежду на то, что обновленная власть совместными усилиями построит обновленную Россию и приведет страну к победе в войне. Второе, естественно, примет единодушную присягу новому Императору. Третье, заявит о начале работы над ускоренным принятием пакета так называемых «народных законов», перечень и примерное содержание которых мы получим от Императора…

- Да что он себе позволяет?! – Родзянко в гневе хлопнул ладонью по столу. – Он нам еще будет диктовать содержание принимаемых Думой законов? Это возмутительная и вызывающая атака на российский парламентаризм и мы…