А потому, думать нужно о будущем, о моих действиях по прибытию в Гатчину, куда мы решили садиться как для дозаправки, так и для того, чтобы узнать новости из столицы, да и вообще сориентироваться в происходящем в стране. А уж потом можно и перелететь в сам Петроград, благо команду Кутепову взять под контроль летное поле и подготовиться к прибытию аэроплана с царем-батюшкой я дал.
Кстати, Горшков настоял еще на одной промежуточной посадке в Витебске. Как по мне, эти шесть десятков километров подскока ничего не решали в плане безопасности, но Георгий настаивал на дозаправке и осмотре машины. Конечно, лучше было бы сесть где-нибудь в Великом Новгороде, но, не зная ситуации там, я опасался возможных неприятностей (все-таки это уже непосредственная близость к бушующему Петрограду), а про посадку в Пскове говорить пока и не приходилось.
И не потому, что там был генерал Рузский. Он-то как раз сидел в кутузке вместе с генералом Даниловым, взятый под арест резко прозревшим генералом Лукирским, который был генералом-квартирмейстером Северного фронта и, видимо, на этой почве сговорившегося с Лукомским. Вопрос был в том, что мероприятия по выявлению и ликвидации мятежа шли в Пскове полным ходом, и мне не очень улыбалось прибытие туда, во время активного противостояния.
В любом случае, теперь я мог рассчитывать на быструю переброску в Петроград частей Северного фронта, что давало возможность начать насыщать столицу войсками уже с 1 марта. Кутепов докладывает о полной деморализации революционной части петроградского гарнизона и прогнозирует отсутствие реального сопротивления вступающим в город частям. Хотя, если с Милюковым и Родзянко удастся договориться, то прибытие войск уже будет не таким критическим для восстановления порядка.
Я вздохнул, глядя в иллюминатор. Не могу я сейчас разогнать и перестрелять всю это сволочь, хотя и очень хочется. Ничего, политика, как известно, это искусство возможного и продукт компромиссов. Сначала нужно укрепить власть и увереннее усесться на троне, а затем потихоньку найдет награда каждого. Уж я не забуду ничего и никому. Ни хорошего не забуду, ни плохого. Равно как и не забуду роль каждого в известной мне истории, пусть даже в этой реальности у человека не будет возможности нагадить. Я буду всегда помнить о том, что у него просто не было такой возможности, но он это сделал и сделает в будущем, если такая возможность у него появится.
Кстати, я перед вылетом распорядился Лукомскому вызвать в Петроград ряд генералов и офицеров, о заслугах и качествах которых я знал из известной мне истории. Как говорится, нечего добру пропадать, нужно использовать способности каждого. Кто-то получит повышение и отправится на фронт, кто-то получит приказ начать формирование новых частей или переформирование существующих.
Не следует забывать о том, что идет война и будет идти она минимум год, хотя Германия не получит в этой истории ни украинского хлеба, ни передышки на Восточном фронте. Так что с нашими заклятыми союзниками по Антанте мы их додавим.
А пока, нужно прибыть в Петроград и ликвидировать смуту в Империи. Вопросы будем решать по мере их поступления.
* * *
ГАТЧИНА. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Встречал меня на аэродроме генерал Кованько и мне сразу бросилась в глаза его крайняя обеспокоенность.
- Здравия желаю, Ваше Императорское Величество. – козырнул он
Я козырнул в ответ и спросил с беспокойством:
- Здравствуйте. Что случилось, Александр Матвеевич?
Тот явно не знал, как мне сказать какую-то большую неприятность.
- Ваше Императорское Величество, - наконец решился старик. – Ваша семья захвачена.
* * *
ГАТЧИНА. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
- И наши требования просты – отречение нового царя и передача власти в пользу народа!
Кирпичников прокричав это, сплюнул и отошел от окна вглубь залы. В углу нижней тронной залы Павла I сидели бледные жена и сын нового Императора и Тимофей считал себя хозяином положения. Он покажет всем этим перебежчикам и предателям дела революции, как нужно делать дела.
Все эти мерзавцы, все эти политиканы опять продались тиранам, заговорили, заболтали революцию, вместо настоящего дела занимаясь митингами и заседаниями. Вместо того, чтобы расстреливать всех кровопийц, этих надменных аристократов, жирных купцов и ненавистных Кирпичникову офицеров, вся эта шайка-лейка делила портфели и заседала, без конца заседала. Все эти говоруны ни на что не способны. В этом Тимофей убедился окончательно.
Однако его попытка примкнуть к Петроградскому совету рабочих и солдатских депутатов так же не принесла ожидаемого удовлетворения, поскольку, как он убедился, «работа» Петросовета отличалась от «работы» депутатов Госдумы лишь большим количеством народу, значительно большим количеством шума и выступающих, и значительно меньшим количеством порядка. Но понаблюдав за происходящим Тимофей понял, что Петросовет вовсе не стремится придти к власти, стараясь сделать так, чтобы власть взял Временный Комитет Госдумы, с тем, чтобы продолжать лишь критиковать и расшатывать положение, но ни в коем случае не желая брать на себя ответственность за решительные действия.
Приняв участие в двух эксах и одном расстреле буржуев, Кирпичников вдруг получил выговор от руководства Петросовета, которые запретили экспроприировать и расстреливать лишь на основании классового чутья и веры в светлое будущее. С такими «товарищами» Кирпичникову было явно не по пути. Не так он себе представлял революцию, стреляя вчера в спину штабс-капитану Лашкевичу, не так!
Тимофей сплюнул на подножие трона.
Только активные действия, только напор, только террор могут заставить царизм отступить. Только нож у горла, а не спор, в котором иезуитские умы сатрапов царя имеют все преимущества. Только пролетарский булыжник может заставить заткнуться всех этих говорунов. Всех говорунов, под какие флаги бы они не рядились.
Нельзя ждать, пока самозваные вожди революции продадут завоевания народа приспешникам царя. Нужно действовать. Действовать самим и действовать со всей решительностью, невзирая на чьи-то мнения или на придуманную угнетателями мораль. Полное и поголовное уничтожение всех угнетателей – вот настоящая мораль революции!
Поэтому действовать, действовать и действовать!
То, что получилось у его товарищей в Царском Селе, которые добились отречения Николая Второго захватив Августейшую семью, Кирпичников собирался повторить здесь, в Гатчине, с семьей уже нового Императора. И пусть графиня Брасова лишь графиня, а отнюдь не Императрица, а сын Императора, никак не Цесаревич, но Тимофей был абсолютно уверен в успехе – разве они не жена и не сын новому царю? Получится у них, непременно получится. Вот только в отличие от товарищей в Царском Селе он никого живым отпускать не планировал. В идеале нужно выманить сюда Михаила и расстрелять его вместе с семьей. Прямо здесь у трона.
Михаила Второго он ненавидел, пожалуй, даже больше, чем всех предателей дела революции вместе взятых. Ведь, по мнению Кирпичникова, именно новый Император своими обещаниями подло обманул народ, который вдруг решил в массе своей прекратить борьбу за счастье трудового народа, за их собственное счастье! Опять проклятый царизм обманом будет пить кровь из трудящихся, опять эти ненавистные прожигатели жизни будут жить в роскоши, в то время когда народ голодает, опять новый Романов усядется на русский трон, и будет царствовать, царствовать, царствовать…
- Ненавижу, - прошептал Кирпичников, - всех вас ненавижу…
И он хотел получить известие об отречении Михаила сидя на троне кровопийцы-царя Павла Петровича, который и построил этот дворец на награбленные у простого народа деньги. Это будет символично – он простой солдат революции получает от униженных и раздавленных сатрапов известие о полной капитуляции царизма попирая царский трон! Именно для этого символического жеста он и настоял на том, чтобы перейти с заложниками из их жилых комнат в центральную часть дворца, в саму тронную залу. Первый солдат революции сидя на троне принимает отречение Императора и расстреливает у подножья трона всю семью последнего русского царя вместе с ним – именно такое великое действие положит началу строительства нового справедливого мира!