И тут глаза Императора полыхнули яростным огнем.

- Никогда русский царь не будет марионеткой! Никогда я не соглашусь на то, чтобы мной манипулировали! Быть может я плохой Самодержец, но я Самодержец! И у меня, как у Императора, есть только два выхода из ситуации – или отстранить тебя и действовать самому на свое разумение, или уступить трон тебе! Ты прав в оценке моей вины, я признаю это. Но я не приму твоей помощи, потому что я всегда буду помнить то, что ты сказал. Мне не нужен кукловод! Поэтому я ухожу и передаю корону тебе! И пусть благословит тебя Бог!

Он резко встал и решительно вышел из салона. Я бессильно упал в кресло. Да, похоже, тут все ясно. Своими откровениями я спас себя от обвинения в измене Императору, но уничтожил царственное самолюбие самого Императора. Вот так талантливо я постоянно попадаю в подобные скверные истории. Николай явно отречется. И явно не в пользу Алексея, ведь вряд ли он захочет, чтобы его сын был у меня той самой марионеткой, о которой он только что с такой яростью говорил!

Что ж, вот мы и приплыли. Не пора ли мне начинать писать Манифест о восшествии на Престол?

* * *

ОРША. 28 февраля (13 марта) 1917 года.

- Господа, я принял окончательное решение об отречении от Престола.

Николай сказал это сухим и бесцветным голосом. Собравшиеся в салоне Императорского вагона сидели растерянные и подавленные. Никто не смотрел на своего Государя, впрочем и он сам ни с кем не хотел встретиться глазами. Вот так, напряженно сидя в кресле и глядя прямо перед собой, продолжал говорить Николай Второй Александрович, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея северныя страны Повелитель; и Государь Иверския, Карталинския и Кабардинския земли и области Арменския; Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель; Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая.

Я смотрел на происходящее, понимая, что именно сейчас, в этот самый момент и в этом самом месте меняется история Государства Российского, равно как меняется история всего мира, всей планеты Земля, а быть может (кто знает?) может и судьба в масштабах Галактики? Ведь если человечество не погибнет через сто лет, то, возможно, оно, это самое человечество, таки доберется до звезд?

Однако меня понесло куда-то совсем не туда. Вероятно, повлиял на ход мыслей, упомянутый мной перечень титулов Николая Второго. Впрочем, теперь это мой перечень и мне его нести на своих хрупких плечах.

Между тем Николай продолжал:

– Я отрекаюсь за себя и за своего сына, в пользу моего брата Великого Князя Михаила Александровича. Манифест об отречении написан и подписан мной собственноручно. С этого момента моим и вашим Государем является мой царственный брат.

Я встал и подошел к столу.

- Выполняя волю моего царственного брата вступаю на Престол Государства Российского о чем заявляю своим Манифестом.

Наклоняюсь и подписываю, мельком увидев шапку подготовленного канцелярией документа.

ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ:

БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ,

МЫ, МИХАИЛ ВТОРОЙ,

Император и Самодержец Всероссийский,

Царь Польский, Великий Князь Финляндский,

и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем верным Нашим подданным…

Фредерикс, Воейков и Нилов встали, когда в салон вошел священник и внесли Евангелие. Николай положил на Святое Писание руку и размерено произнес слова присяги:

- Я, Великий Князь… - голос его дрогнул, и он вновь начал заново. – Я, Великий Князь Николай Александрович, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред святым его Евангелием, в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Михаилу Александровичу Самодержцу Всероссийского Престола наследнику верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови, и все к Высокому Его Императорского Величества Самодержавству силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и вперед узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности, исполнять. Его Императорского Величества Государства и земель Его врагов телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление, и во всем стараться споспешествовать, что к Его Императорского Величества верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может. Об ущербе же Его Величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать попытки и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, а предоставленным надо мною начальникам во всем, что к пользе и службе государства касаться будет, надлежащим образом чинить послушание и все по совести своей исправлять и для своей корысти, свойства, дружбы и вражды против службы и присяги не поступать, от команды и знамя, где принадлежу, хотя в поле, обозе, или гарнизоне никогда не отлучаться; но за оным, пока жив, следовать буду, и во всем так себя вести и поступать, как честному, верному, послушному, храброму и расторопному воину подлежит. В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключение же сей моей клятвы целую слова и крест Спасителя моего.

Николай наклонился, поцеловал Евангелие и крест в руках священника. Затем он принес великокняжескую присягу мне, как новому Главе Дома Романовых, после чего подошел и крепко меня обнял, добавив:

- Будь хорошим царем, брат.

Я чувствовал, как дрожат у него руки. Я обнял его в ответ, и мы молча разошлись на свои места – я встал напротив приносящих присягу, а Николай ушел к окну и смотрел куда-то вдаль.

Тем временем к Евангелие подошел генерал граф Фредерикс, Министр Императорского Двора при Николае. Положив руку на Святую Книгу, он заговорил дрожащим голосом:

– Я, генерал от кавалерии граф Фредерикс Владимир Борисович, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред святым его Евангелием, в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству…

Он говорил, а по щекам его текли слезы. Я понимал его. Он был Министром Императорского Двора на протяжении всего срока царствования Николая Второго. Вся его жизнь была служением Императору, он видел в этом смысл своего бытия, оставаясь одним из немногих людей, кому Николай действительно доверял. И вот теперь целая эпоха подошла к концу. Он прекрасно понимал, что я назначу нового человека на его должность, да и как я мог оставить на такой важной должности 79 летнего старика, страдающего от склероза, и которому помощники каждый раз подробно растолковывали азбучные истины перед его докладом Императору. У сентиментального Николая не хватало духу сказать старику о том, что тому пора на покой, ведь царь понимал, что для графа Фредерикса это фактически будет означать конец его жизни.

– Я, адмирал Нилов Константин Дмитриевич, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред святым его Евангелием…

– Я, Свиты Его Императорского Величества генерал-майор Воейков Владимир Николаевич, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом …

– Я, полковник Горшков Георгий Георгиевич, обещаюсь и клянусь…

Звучали слова присяги. Все новые и новые люди подходили к Евангелию, и приносили присягу верности мне, Государю Императору Михаилу Второму, Самодержцу Всероссийскому и прочая, и прочая, прочая…