Нахмурив брови, Кэтрин огляделась и через открытую дверь заглянула в салон. Дом был красивым, чистым и новым, но ничто в нем не напоминало ей о милой, довольно тихой девочке, которую она знала в школе при монастыре. Мебель в английском стиле скромно стояла в уголке вместе с парой столиков, на которых лежали обычные, но абсолютно безжизненные безделушки. Цвета оконных рам, темно-зеленые и красные, показались ей слишком яркими, потому что она привыкла к пастельным тонам, облюбованным французскими столярами-краснодеревщиками. Обои на стенах тоже были скучными: дети, животные и пейзажи, никаких пастухов и нимф, Венер, купальщиц или классических ангелочков au naturel[94]. Создавалось впечатление, что каждый предмет мебели, каждый узор и картина были куплены в одно время в одном месте без оглядки на личные предпочтения или антипатии. От такой безвкусной демонстрации богатства ей стало грустно. Это не очень хорошо характеризовало ум и стиль ее подруги.

Крик сверху заставил ее устремить взгляд на лестницу. Прижав пухлые руки ко рту, там стояла женщина, и ее маленькие карие глаза были широко раскрыты от удивления. Когда Кэтрин повернулась, та еще раз вскрикнула и начала спускаться по ступенькам, размахивая розовым муслиновым платьем с лентами.

— Кэтрин! Это ты! А все говорят, что ты мертва!

Глава 19

Она должна была догадаться. Должна была, стоило только позволить себе прокрутить в памяти события тех нескольких ужасных дней. Но она этого не сделала. Случившееся с ней было как рана, как синяк, который все время болел в глубине души, и она не могла дотронуться до него.

Элен Мартин не смогла бы этого понять.

— Моя бедная дорогая Кэтрин, не могу передать, какое это облегчение… как я взволнована, что вижу тебя. Проходи, садись. Я должна немедленно услышать, что тебя ко мне привело.

Остановившись, чтобы распорядиться накрыть стол, она отвела Кэтрин в новый салон в строгом стиле и закрыла дверь.

— Тебе наверняка кажется странным, что я появилась на пороге твоего дома, — криво улыбнувшись, начала Кэтрин, усаживаясь на неудобную поверхность дивана из конского волоса.

— Возможно, — согласилась ее подруга, громко засмеявшись, — но я передать тебе не могу, как рада, что ты это сделала. Правильно ли я понимаю, что ты еще не связывалась со своей мамой — или с кем-нибудь еще?

Кэтрин не помнила, чтобы у ее подруги был такой пустой взгляд. Элен всегда была круглолицей, с пышными формами, но сейчас она стала крупнее, у нее появился второй подбородок и выпирающая грудь. Сверкающие кольца, которые она носила, привлекали внимание к ее толстым пальцам и складкам на руках.

— Правильно, — серьезно ответила Кэтрин.

— Значит, я в числе первых узнала, что ты жива. Как чудесно! Я поражу всех в Новом Орлеане — в частности маму и сестер, которые считают, что здесь, в Натчезе, я всего лишена. Но расскажи, как все произошло. Несколько недель назад Маркус Фицджеральд приехал в Новый Орлеан с самым трогательным рассказом о вашем трагическом романе, если верить тому, что мне писали. Он сказал, что вы с ним… бежали от твоего мужа и попали в руки банды беспощадных речных лодочников. Его побили и оставили умирать, а ты в это время бросилась в реку, чтобы избежать наиболее страшной участи, которая может ждать женщину. Мне кажется, это самая романтичная история, которую можно себе представить, если в ней есть хоть доля правды. Есть ведь?

Кэтрин невольно застыла. Ее голос был сдержанным, когда она ответила:

— Боюсь, очень мало!

— О…

От разочарования на лице Элен появилось глупое выражение. Алчный огонек в маленьких глазах пропал, смененный едва заметным скептицизмом, когда она мельком взглянула на странный наряд гостьи.

Но Кэтрин улыбнулась и заставила себя заговорить, несмотря на сжавшееся горло.

— Однако некоторая доля правды в этом есть. Я оставила своего мужа. Маркус просто сопровождал меня в Новый Орлеан. Возможно, он и был ранен лодочниками с реки — мне это неизвестно, но я действительно предпочла прыгнуть в воду, чтобы не попасть в их руки, когда его… защита оказалась… недостаточной.

— Я не понимаю. Маркус намекал, что именно твой муж организовал нападение. Ты это отрицаешь?

— Конечно! Рафаэль не опустился бы до такой мелочной мести — даже если понимал, что может это сделать, или имел бы время все это организовать.

— Ты защищаешь своего мужа, а не своего… а не Маркуса.

— Да, — твердо ответила Кэтрин, — потому что между мной и Маркусом никогда не было никаких отношений и мне незачем его защищать.

— Тогда… почему он намекал на это? — спросила ее подруга, сложив руки на коленях и подавшись вперед, отчего ее блестящие крупные локоны запрыгали над ушами.

— Я могу лишь предположить, — медленно произнесла Кэтрин, — что он хотел ранить Рафаэля. А может, просто стремился оправдаться перед обществом.

Элен Мартин открыла свой похожий на розовый бутон рот, затем что-то в лице Кэтрин заставило ее снова его закрыть. Она сказала с лукавством в глазах:

— Может быть, позже, наедине, мы обсудим его мотивы. А сейчас я умру, если ты мне не расскажешь, как выбралась из реки, где была и что делала.

Кэтрин выполнила ее просьбу. Это было легче, чем говорить о Рафаэле. Интерес Элен был естественен, к тому же вряд ли можно было ожидать, что она заручится ее поддержкой, не объяснив ситуацию. Однако Кэтрин все равно не могла избавиться от поднимающегося в ней возмущения. То, что Маркус попытался оправдаться, было неудивительно. Однако почему он постарался впутать в это Рафаэля? И почему все так легко ему поверили?

— Теперь ты понимаешь, — закончила Кэтрин, выдавливая последние слова, — что я пришла к тебе по одной простой причине: я больше никого не знаю в Натчезе, к тому же не уверена, что в доме матери мне будут рады.

Этих смущенных слов было бы достаточно, чтобы вызвать в ответ слова приглашения, но Элен молчала. Она сидела, насупившись и закусив нижнюю губу.

Что-то вроде решимости сжало грудь Кэтрин, и она продолжила:

— Элен, я подумала, что раз мы не так давно были хорошими подругами и ты часто гостила у меня дома, может быть, ты позволишь мне воспользоваться твоим гостеприимством. Всего на несколько дней, пока я не напишу матери и не получу от нее ответ.

Элен колебалась, не глядя ей в глаза.

— Ох, Кэтрин, я бы хотела сразу же ответить, что была бы в восторге, если бы ты осталась, — тебе известно, что это так. Но ты должна понимать, что замужней женщине требуется разрешение мужа. Уэсли прекрасный человек, но… придерживается пуританских взглядов, если ты понимаешь, что я имею в виду. Я не уверена, что он захочет, чтобы я…

— …принимала в его доме женщину с такой дурной славой? Как видишь, я отлично понимаю, что ты имеешь в виду, Элен. Поэтому желаю тебе хорошего дня.

— Нет-нет, не уходи, — закричала Элен, быстро беря Кэтрин за руку, когда та поднялась. — Ты должна дать мне время поговорить с Уэсли. Он… он непредсказуем — вот, но, может быть, мне удастся его убедить.

— Не утруждай себя, не нужно, — скорее из гордости, чем от души ответила Кэтрин. — Я как-нибудь справлюсь.

— Я не хотела тебя обидеть…

— Конечно, нет, — сказала Кэтрин. Широко улыбнувшись, она повернулась, чтобы идти.

В этот миг дверь салона распахнулась, и в комнату вошел невысокий коренастый мужчина.

— Уэс-сли, — явно изумившись, протянула Элен и крепче сжала руку Кэтрин.

— Элен, дорогая, мне сказали, что у тебя гости.

— Да. Да, это Кэтрин Мэйфилд Наварро, моя подруга, старая подруга из Нового Орлеана.

— Моя жена рассказывала о вас, мадам Наварро.

Муж Элен подошел и крепко сжал руку Кэтрин своими влажными пальцами, а потом поднес к губам.

Уэсли Мартин был значительно старше Элен, наверное, перешагнул тридцатилетний рубеж. Это был крепко сложенный широкоплечий мужчина, немного склонный к полноте. Его красивые светлые волосы спереди начали редеть, открывая круглый лоб. На нем была темная одежда, подобранная строго по правилам, что сразу же объяснило Кэтрин, кто выбирал мебель для дома. Выражение его бледно-голубых глаз, смотрящих сквозь желтые ресницы, не оставляло сомнений, что он вспомнил ее имя и мысленно аккуратно определил в какую-то категорию.