— Конечно, это вниз по Хутерштраат, возле канала.

Пока я невнятно благодарил его, он ушел. Я направился вдоль канала, к которому выходили дюжины улиц – словно ручейки, впадающие в реку. Я бродил, пока у меня не заныли ноги, но всё же нашел узенький переулок, соединявший две оживленных улицы.

«У Марейна», к моему облегчению, оказалось не борделем, а таверной, достаточно большой и ухоженной, чтобы дела там шли успешно, хотя в это время суток большинство клиентов покидало заведение, а не стремилось внутрь. Я стоял на противоположной стороне улицы и смотрел, как сияют в ночи фонари. Глубоко вздохнув, я расправил плечи, подхватил сумку и вошел.

В баре было светло, но почти пусто. Несколько человек – мужчин и женщин – ещё сидели там, похрапывая за столами или пьяно качая головами. Кто-то нашел себе пару и теперь развлекался в уголке. Одинокая девица за стойкой с усталым видом собирала пустые бокалы и едва взглянула на меня. Я повидал немало таверн в час закрытия, и эта ничем от них не отличалась, за исключением одного из углов, где спиной к стене стояло кресло – так, чтобы весь зал был виден с него, как на ладони.

Возле него был ошеломительный бардак: бутылки с длинными горлышками и полупустые кружки группками стояли на столах, некоторые из них упали и катались по полу в лужицах вытекших из них напитков. Место отдавало дешевым вином и пивом. А в самом кресле сидел Майкель, или кто-то очень на него похожий. Сказать точно было сложно: он сидел глубоко в кресле, ссутулившись и опустив подбородок так, что пряди закрывали лицо. Я бы решил, что он уснул, но его пальцы в неровном ритме лениво стучали по подлокотнику.

Я подошел и остановился всего в паре шагов от него. В грязной с дороги одежде и со всеми пожитками в сумке через плечо я чувствовал себя деревенским бедняком, пришедшим просить аудиенции у короля.

Окинув взглядом перевернутые скамьи и раскиданные вокруг пустые тарелки, я повернулся к Майкелю и произнес:

— Так вот какова великая вампирская свита, которую до беспамятства жаждет видеть весь Амстердам. Ты выглядишь как пьяница.

Он медленно поднял голову и взглянул на меня сквозь взъерошенную челку. В свете ламп его глаза казались черными.

— Сейчас ты очень далеко от дома.

Я сбросил сумку к ногам и смотрел на неё какое-то время, ощущая тяжесть его взгляда.

— На днях я купил пончик у Герды и ел его в тени дерева, глядя, как солнце рисует веснушки на тыльной стороне ладоней.

Он хранил молчание. Сердце у меня в груди колотилось, как ненормальное.

— Почему ты рассказываешь мне это?

— Я не знаю, — прошептал я и поднял на него взгляд, чувствуя, что могу взорваться в любой миг. — Не знаю. Разве что... — Он подвинулся, усаживаясь ровнее, и, тряхнув головой, убрал волосы с лица. У меня пропал голос.

Он выждал минуту, а когда я не продолжил, спросил, озадаченно сдвинув брови:

— Ты проделал весь этот путь только чтобы рассказать мне о своем завтраке?

Я глубоко вдохнул, собираясь с силами, чтобы дать волю всему, что переполняло меня. Но меня отвлекло замеченное краем глаза движение: к нам приближалась барменша. Нахмурившись и сжав губы, она кинула на меня быстрый неодобрительный взгляд и встала перед Майкелем, оперев поднос о бедро так, что рукав задрался вверх, открывая ленту чистых белых бинтов вокруг запястий.

Я смотрел на них, не в состоянии оторвать взгляд. Пальцы сами по себе потянулись к моим запястьям. Даже спустя столько времени без повязок они казались беззащитными.

— Сэр? — Она присела в реверансе и восторженно взглянула на него. — Близится рассвет. Желаете поужинать перед уходом?

— Что? — Я, обойдя кругом стол, воззрился на неё с негодованием. — Ты ему для этого не нужна. Майкель... — Я развернулся, чтобы видеть его.

Он поспешно перевел взгляд с барменши на меня, меняя выражение лица на задумчивое. Откинувшись в кресле, он постучал пальцами по своим губам, а потом опустил руку и склонил голову набок.

— Но, Арьен, я должен есть. Уже почти неделя прошла. Или ты накормишь меня вместо неё?

— Да, конечно. — Я сложил руки на груди. Поверить не могу, что после всех раз, когда он нахально брал свое, не задумываясь о том, что я мог передумать, он спрашивает разрешения сейчас, когда я стою перед ним.

— Что ж, — он поднялся и приблизился ко мне с сардонической улыбкой. — Тогда пойдем. У меня комната наверху.

Я последовал за ним по лестнице. Мои ладони скользили по перилам, отполированным тысячами рук за многие годы. Я взглянул на древесный рисунок под кончиками пальцев и внезапно с болью вспомнил, как несметное количество раз поднимался наверх, как сейчас, в Амстердаме, провожая клиентов к себе в комнату, в свою постель. Всё это не имело особого смысла.

Для меня это не было ничем, кроме очередной месячной ренты и ежедневной возможности поужинать. Ничем.

У меня по спине побежали мурашки. Не отрывая взгляда от Майкеля, я крепче сжал руку на поручне. Значил ли я для него больше, чем клиенты для меня? Он не обернулся, не улыбнулся и не заговорил со мной. Судя по его отношению, я был не важнее барменши, которую он звал к себе, чтобы покормиться.

Он отпер дверь и скрылся в комнате, так что мне оставалось просто следовать за ним.

Я сделал шаг и замер на пороге. Он привел меня не в комнату, а в целый номер: моему взору открылась гостиная с креслами, диванчиками и маленьким обеденным столиком, а за открытой дверью виднелась спальня. Голос Майкеля, слишком невнятный, чтобы я мог разобрать его речь, уверенно доносился оттуда, пока я не осознал, что он полагает, что я нахожусь рядом и слушаю его. Он ожидал, что я последую за ним, как любой из его спутников.

Его односторонняя беседа резко оборвалась. Он вновь появился в проеме спальни, глядя на меня с кривой улыбкой.

— Скажи на милость, что ты делаешь?

У меня внутри всё перевернулось. Я уставился на него, не в силах двинуться с места. Был ли я для него всего лишь едой? Не думаю, что смог бы это вынести. Как он может ничего не чувствовать, когда я стою перед ним, разрываясь от боли? Я сжал ладони в кулаки и поднял подбородок, встречаясь с ним взглядом.

— То, что ты сказал тогда ночью... Мне нужно знать... — Я медленно глубоко вздохнул. — Я должен знать, говорил ли ты всерьез.

— Всерьез? — Его улыбка искривилась сильнее, превращаясь в ту самую ухмылку, за которой он часто прятался от меня. Я почувствовал, как по мне прошла волна облегчения оттого, что он без моих объяснений понял, какую ночь и какие слова я имею в виду. — Боже правый, ты за всеми своими клиентами так бегаешь, чтобы расспросить о постельных разговорах? Чудо, что ты о таком помнишь.

— Конечно, помню. — Было невыносимо трудно дышать ровно и говорить уверенно. — А ты нет?

Он улыбнулся ещё шире, глаза воодушевленно загорелись.

— Напомни мне.

Я потрясенно отшатнулся, словно он залепил мне пощечину. Он стоял в центре комнаты, скрестив руки на груди, с пытливым спокойным взглядом. Я столько недель мучился, не в состоянии думать о ком-нибудь или чем-нибудь другом, а он... Он, очевидно, жил дальше. Собрал группку почитателей, снял комнаты, подобающие королю, нашел барменшу, которая рада предложить себя. Я не нужен ему. Ему нет дела до меня, иначе мне не пришлось бы напоминать ему, что именно он сказал той ночью.

Я пересек комнату и, устроившись на диванчике, закатал рукав. Краем глаза я видел носы сапог Майкеля, но не мог поднять на него взгляд. Я не выдержал бы насмешливой улыбки на его лице, когда внутри меня всё бушевало от горя.

— Арьен, что ты делаешь?

Я протянул ему руку и, запустив пальцы в волосы, склонил голову, чтобы ничего не видеть.

— Давай, пей. — Я отвернулся от него. — Это было ошибкой. Я не должен был являться сюда. Пей, и мы сведем, наконец, счёты.

Он медленно подошел и встал передо мной. Я сжал пальцы в кулак, пытаясь удержать руку. Он схватил меня за запястье, но не укусил, тем самым заставив поднять на него взгляд.