— Вы Майкель фон Трит, вампир, чья слава опережает владельца. — Конечно, он знал об этом. Не только шлюшки в публичных домах подлизываются к вампирам. Иногда казалось, что в Амстердаме все только их и обсуждают.

Он закрыл дверь, тихо щелкнув щеколдой, и, пока я задвигал ящик, подошел к окну. Из моей комнаты открывался вид на канал, и ночной ветер доносил до нас отзвуки разговоров и журчание воды.

— Чего изволите? — спросил я наконец. Казалось, он может стоять так до самого восхода. — Конечно, слава бежит впереди вас, но не настолько, чтобы я знал ваши предпочтения.

Он ответил не сразу: сначала очень осторожно запер ставни. Убедившись, что они закрыты так плотно, что лучи восходящего солнца не проникнут в комнату, он обернулся и оперся о подоконник.

— Я желаю выспаться до темноты, — сказал он. — И быть уверенным, что до тех пор ставни будут закрыты.

Я поднял брови и удивленно уставился на него:

— Это всё?

Он опустил голову, пряча лицо за темными прядями, но они не скрыли его легкой улыбки.

— Надеюсь, ты не отправишь меня в постель голодным.

Я ожидал, что он попросит чего-нибудь в этом роде. Опасаясь, что выражение лица выдаст меня, я присел развязать шнурки. Я был не из тех, кто приводил вампира в свою постель, только чтобы следующим утром выставить укусы на обозрение и восторженно шептать: «Это было настолько невероятно, что вознесло меня к божественным вершинам!»; равно как и не относился к тем, кто питает надежды, что однажды ночью клиент опустошит его до дна и сделает одним из своих. Мне это было не нужно. Но он был клиентом и честно заплатил за услуги.

Разувшись, я выпрямился и закатал рукав на левой руке – там, где артерии несут самую сладкую, самую чистую кровь прямо из сердца. Я сел на кровать и протянул руку ладонью вверх.

Он сел ко мне лицом, взялся за кисть и коснулся запястья большими пальцами, нащупывая пульс.

— Я тебе не нравлюсь, не так ли? — спросил вампир без намека на обиду или возмущение.

Он не отвел взгляда, в его глазах не было вызова – ничего, что заставило бы меня раскаяться – только ожидание искреннего ответа.

Я пожал плечами и отвернулся.

— Ну да, не слишком.

Он тихо и беззлобно рассмеялся.

— И ты всё равно предлагаешь мне это?

— Вы за это заплатили.

Он положил мою ладонь к себе на колени, нежно поглаживая её, словно сокровище.

— Полагаю, я в невыгодном положении. Ты немало обо мне знаешь, а я даже не имею представления, как тебя зовут.

Он не отрывал взгляда от моего запястья, обвитого тонкими нитями голубых вен.

— Арьен, — холодно ответил я.

— Арьен, — повторил он и склонился над моей рукой.

Волосы упали ему на лицо, не позволяя мне ничего видеть. Я ощущал тепло его губ на коже, и эти прикосновения были ласковыми, как поцелуй любовника. Я сжал кисть в кулак и дернулся, когда он большим пальцем надавил на запястье, пережимая вену. Свободной рукой я вцепился в одеяло.

Его дыхание овевало мою кожу, словно летний бриз, теплый и влажный. Он впечатался ртом в мою кожу, всосав её так сильно, что я задохнулся и едва сдержал порыв оттолкнуть его. Пальцы, такие нежные минуту назад, теперь вцепились в мою руку железной хваткой. Я мог бы попытаться вырваться, но сомневался, что меня отпустят. Он осторожно проколол кожу тонкими, словно иголочки, клыками, и резко вонзил их глубоко в запястье.

Я бездумно забился, по всему телу прошла судорога. Теперь я понял, что он держит меня так крепко не из-за сильной жажды. Отпусти он меня сейчас, я бы разодрал себе запястье о его зубы.

Он пил, жадно высасывая кровь в том же ритме, в каком оглушительно билось моё сердце. Борясь с непреодолимым защитным инстинктом, я потянул одеяло так, что оно затрещало.

Он уложил меня на спину и вытянулся на мне, вжимая в постель с силой, неожиданной для такого хрупкого телосложения, так что я не смог бы сопротивляться, даже если попытался. Для чьей это было пользы, моей или его? Он продолжал ритмично сосать, не отрывая клыков.

Я много раз унижался, исполняя желания клиентов, только чтобы отработать деньги. Но я никогда не чувствовал себя настолько беспомощным, как тогда, полностью одетым, под легким весом Майкеля, ощущая его клыки на запястье.

В своих мыслях я проклинал слухи последними словами. Это не приносило никакого восторга, никакого восхищения – только пульсирующую боль в ране и тепло Майкеля, пьющего мою кровь.

Каким-то образом моя рука оказалась на его голове, пальцы переплелись с прядями волос, хотя я не помнил, как делал это. Не думаю, что собирался оттолкнуть его – это было бы глупо – просто мои пальцы искали, куда бы вцепиться, и здесь нашлось весьма подходящее место.

Когда он, наконец, вытащил клыки и отпустил мою руку, я чувствовал себя таким истощенным, будто сражался с барсуком. Я упал обратно на матрас, а Майкель уткнулся лбом в мое плечо. Его спина вздымалась так, словно он устал не меньше моего. Мгновение спустя он скатился с меня. Опершись на невредимую руку, я взглянул на него.

— Это действительно всё, что вы от меня хотите?

Не открывая глаз, он медленно кивнул.

— Дай мне спокойно выспаться, и я буду вполне доволен.

— Как пожелаете, — пробормотал я и вернулся к комоду. Для подобных случаев у каждого в комнате были припрятаны бинты, хотя, засовывая свой набор в дальний уголок комода, я не думал, что когда-нибудь им воспользуюсь. И всё же я был рад, что он у меня есть. Я осторожно присел на край кровати, чтобы перевязать рану. Когда я закончил, Майкель уже спал, уютно устроившись поверх одеял. Я выскользнул из комнаты и направился вниз в поисках завтрака.

Элиза разрешила мне подремать в её постели, а потом всё утро задавала бесконечные вопросы о Майкеле. Она сентиментально вздохнула, когда я сказал, что он отказался от моих услуг, несмотря на то, что полностью их оплатил, и вздрогнула, словно стала причастна к распутной тайне, когда я показал ей перевязанную руку. Она снова и снова просила меня описать нашу встречу, пока я не понял, что она ждет от меня одной из тех слащавых до тошноты историй, которые рассказывают остальные – о всепоглощающей страсти и невообразимом удовольствии. Я отделался от неё, сославшись на недомогание, и проспал несколько часов, пока меня не разбудило заглянувшее в её окно полуденное солнце.

Я мог бы встать, запереть ставни и поспать ещё пару часов. Но вместо этого лежал, прикрывая глаза ладонью, и думал о своей комнате и человеке, лежавшем в моей постели.

Запястье болезненно ныло. Я вытянул руку, чтобы осмотреть повязку, и огорченно заметил, что кое-где проступила кровь. Оставь я всё, как есть, бинты присохли бы к ране. Я встал, взял кувшин Элизы, налил воды в таз и, окунув туда предплечье, стал осторожно разматывать повязку.

Действуя медленно, чтобы дать бинтам смягчиться под воздействием воды, я развернул последнюю полосу. Но, несмотря на осторожность, рана открылась, и проступила пара капель крови. Смыв их, я направился к себе, чтобы наложить новую повязку.

Опасаясь недовольства Майкеля, который просил не тревожить его сон, я толкнул дверь так осторожно, как только мог, чтобы не заскрипели петли. Но он пошевелился и оперся на локоть, не успел я сделать и пары шагов.

Я замешкался.

— Не думал, что вы так рано проснетесь.

Он откинул волосы со лба. Его взгляд остановился на моем запястье.

— Я почуял запах крови.

Я нахмурился и показал ему открывшуюся рану в качестве объяснения.

— Извините.

Он помотал головой, словно отмахиваясь от моего беспокойства, лег обратно, опершись на спинку кровати, и стал следить за мной, когда я направился снова перевязывать рану.

Я повернулся к нему спиной и нахмурился, чувствуя пристальный взгляд, от которого по коже побежали мурашки.

— Я тебе действительно не нравлюсь? — неожиданно спросил он. Вопрос прозвучал удивленно и – что удивительно – даже довольно.

— Не слишком, — повторил я, не оборачиваясь.