— Я спросил, чем ты занимался все эти годы.

На этот вопрос он искал ответ гораздо дольше. Его взгляд стал отрешенным, он уже смотрел не на стены, а сквозь пространство.

— Я читал. Я путешествовал. Я... не знаю.

— Не знаешь? — я скептически повысил интонацию. — Почти две сотни лет, и ты говоришь, что не знаешь, чем занимался?

Он качнулся назад, удивленно глядя на меня. На его лице отразилось странное смешение эмоций, и, в конце концов, черты исказились от изумления.

— Думаешь, я вел учет завтракам и светским визитам? Кому такое интересно? — спросил он с легкой усмешкой. — Всё это ужасно скучно.

— Ты так считаешь? — резко спросил я. — Ты же вел такой образ жизни. — Я поднялся и поправил края повязки. — Теперь ты готов лечь спать?

Он покосился на меня и задержал взгляд на несколько мгновений.

— Нет. Думаю, нет, — наконец произнес он.

Сдаваясь, я вскинул руки.

— Ну и чего ты от меня хочешь?

— Поговори со мной. Просто поговори.

— Бога ради, о чем?

Он тряхнул головой.

— Без разницы. О чем хочешь. Расскажи, что ты делаешь в обычные дни, когда я не прихожу и не отрываю тебя от работы. Что угодно.

Я вздохнул и сел на кровать, он расположился рядом. Медленно, неуверенно, я заговорил. Я рассказывал ему, что сплю целыми днями – совсем как он – потому что работы больше всего по ночам. Я сбивчиво описывал ему своих постоянных клиентов, в основном тех, кто мне нравился и нескольких, которые, как я думал, повеселят его.

Но легче не стало – наверное, потому что я был напряжен, сбит с толку его странной просьбой. А он нетерпеливо ерзал на постели, словно не мог удобно устроиться. Я даже подумал, что он собирается продержать меня весь день, пока я не потеряю голос, пересказывая самые банальные мелочи.

К моему облегчению, опасения были напрасными. С приближением рассвета он утомился, но стал более нервным. В конце концов, дойдя до конца очередной истории, я не стал начинать новую, а посмотрел на него.

— Достаточно? — мягко спросил я. — Могу я теперь идти?

— Да. — Он перекатился на бок, подальше от меня. — Довольно.

Я оставил его спать, и подумал, что сегодня его просто охватило странное настроение. Но на следующей неделе он пришел снова, пригвоздил меня к стене и, прорычав: «Поговори со мной, Арьен», впился клыками в моё запястье.

И я говорил, каждую неделю, пока это не стало такой же привычкой, как ежедневный спуск по лестнице в салон, или как мои постоянные прогулки за свежими булочками в пекарню на окраине де Валлена. Клыки Майкеля в моей плоти; его руки, крепко удерживающие меня на месте, в то время как тело пытается выгнуться под ним, сопротивляясь боли; его грохочущий голос в моих ушах, раз за разом требующий: «Поговори со мной», пока я не выдавал что-нибудь, пришедшее в голову, хоть что-то, что смягчало его странное настроение и позволяло мне расслабиться – всё это стало частью моей жизни.

Я рассказывал ему об ужасной скуке, сопровождающей ожидание клиентов; о моей дружбе с Элизой; о том, как нетерпеливо она требует от меня рассказов о моем клиенте-вампире; о том, как она жульничает, когда мы играем в шашки; о том, что я знаю все её приемы, но всё равно позволяю ей мухлевать, потому что она напоминает мне одного друга детства. Я выкладывал ему всё, что думал о собственной жизни, но невысказанного всё равно оставалось неизмеримо много, хотя я выговаривался ночь за ночью, неделю за неделей. А он был всё таким же ненасытным, и, когда поток моих слов казался ему медленным, он обрушивал меня на первую попавшуюся поверхность и снова требовал: «Поговори со мной!»

Отчаявшись и оцепенев под силой укуса, я глядел поверх его плеча в открытое окно, за которым утренняя заря начала смывать краски с неба. Чтобы унять его, я, запинаясь, начал описывать ему уголок моста, который был виден из окна, как его фонари озаряют ночную темноту и отражаются в водах канала. Но это раздражало его только сильнее.

Так что я не стал продолжать и начал лепетать что-то о том, насколько иначе мост выглядит днем, когда его освещает солнце, а нагретые камни сохраняют тепло ещё несколько часов после заката. На удивление, это его утихомирило. Хватка ослабла. Я продолжил, не желая терять неожиданное преимущество. Я говорил ему о том, что краска слезает с ограды моста, обнажая посеревшую обветренную древесину, и это происходит уже не первый год; как все согласились, что кто-то должен его перекрасить, но никто для этого до сих пор не пошевелил и пальцем. Ещё я рассказывал ему о заполнивших город золотых, словно солнце, нарциссах. Недели шли, нарциссы завяли, и я уже описывал ему бутоны тюльпанов, говорил, что мне больше нравятся розы – за их запах. Я рассказывал ему, как солнце в полдень падало на моё лицо, согревая его и подсушивая, отчего кожа становилась сухой, словно пергамент.

Я говорил обо всём, что приходило в голову, обо всём, что он наверняка забыл за годы, проведенные во тьме. Я даже, пылая от досады, сквозь крепко сжатые зубы признался ему, что стал обращать внимание на разные мелочи, думая: «Майкель захочет об этом услышать. Я должен запомнить, чтобы рассказать ему».

Неделю за неделей я разговаривал с ним. Я не думал, что в человеке может быть так много невысказанных слов. А однажды ночью, вернувшись в свою комнату после его ухода, я обнаружил алую, словно кровь, одинокую розу на своей подушке, и понял, что не могу произнести ни слова.

Глава 3

Неделю спустя с приближением ночи я обнаружил, что набрасываюсь на всех, кто попадается мне на глаза. К вечеру я успел оскорбить чувства, по меньшей мере, дюжины человек, и девочки, обычно любившие мою компанию, перестали приглашать меня посидеть с ними. Так что я решил убраться из салона до тех пор, пока не успокоюсь. Я вернулся в комнату, захлопнул дверь и в который раз напомнил себе, что даже щедрая оплата не стоит того раздражения, которое вызывает общество Майкеля. Я гневно подумал, что он мог бы выбрать кого-то другого. Но вампир даже не рассматривал прочие варианты. Несомненно, он бы нашел нужного среди всех, кто был рад его удовлетворить.

За окном занимался рассвет, и я уже начал надеяться, что избежал встречи с вампиром, когда дверь распахнулась, и он бесцеремонно ворвался в комнату. Удержавшись от вздоха, я поднялся ему навстречу. Дверь осталась открытой, и поверх его плеча я разглядел, что коридор пуст. Я фыркнул:

— Где же твои поклонники?

Его ухмылка была совершенно порочной.

— Им и без меня есть над чем вздыхать.

Я скептически усмехнулся. В этом мире только вампиры могут с такой легкостью сводить людей с ума.

Когда я не клюнул на его провокацию, он откинулся на стену, взглянул на меня из-под полуопущенных век и ухмыльнулся:

— Видишь ли, они о нас сплетничают.

Я поднял голову.

— Девочки?

— Наверное, началось всё с них. — Он пожал плечами, но по блеску в глазах я понял, что ему нравится это предположение. — Они рассказали клиентам, которые пересказали женам, а те поделились с соседями. Слухи ходят по всему городу.

Я сел на кровать и, заведя руки за спину, оперся ими на матрас. Майкель даже не предложил мне оплату, а я уже развлекаю его. Что, черт возьми, со мной происходит?

— Слухи? О нас?

— Ну да, я же раз за разом прихожу к тебе. К тебе – и ни к кому другому. Они уже сочиняют истории о нашем пылком романе и, готов биться об заклад, я слышал не меньше полудюжины вариантов. — Его лицо засияло от радости. — Кто-то говорит, что ты холоден ко мне, и я возвращаюсь, потому что не могу вынести отказа. Другие полагают, что я был очарован твоим мастерством, что ты сотворил нечто такое, до чего не додумался никто в Амстердаме, и завоевал моё сердце. Представляешь?

Он рассмеялся, а я поднялся с кровати и подошел к нему. Когда я опустился на колени, он резко замолчал и перестал даже улыбаться.

— Что ты делаешь?