Иными словами, при «оживлении» любых умозрительных модификаций веры действует типовой психофизиологический аттрактор, а «наполнение» галлюцинации может быть любым, равно как и сопровождающий ее вазомоторный антураж, однако в традиционной йоге (в отличие от исихазма или буддийских сект), содержание медитации не программируется!

«О внимании можно говорить либо как о свежей идиосинкразической (непосредственной) реакции индивидуума на уникальные свойства объекта, либо как о попытке индивидуума подчинить внешнюю реальность некой предустановленной в сознании классификации. Во втором случае мы имеем дело не с познанием мира, а с распознаванием в нем тех черт, которыми мы сами же и наделили его. Такого рода “познание” слепо к динамике, к флуктуациям и новизне, это скорее рационализация прошлого (предварительного) опыта» («Мотивация и личность»).

Единожды случившийся у аскета «пробой» (переживание благодати) в дальнейшем происходит проще, поддержание мастерства в самадхи также во много раз легче, чем его наработка.

Итак, если непрерывная молитва христианских аскетов (и не только, вот буддийский пассаж: «...Точно зная, что есть благо, он (монах) очищает ум от сомнений», «Дигха-никая», III, 49) ведет к переживанию фантомной реальности, возгоняемой подвижником, то йогину в его начальных прозрениях открывается какая-то часть подлинной конфигурации мировых взаимосвязей.

Если йога обеспечивает системный прирост информации (неважно, извне либо изнутри. – В. Б.), увеличивающий «калибр» личности, то благодать мистического христианства – информационно нулевое состояние, «короткое замыкание» суженного до предела сознания, которому присвоен статус окончательной истины.

Переживание самадхи также имеет «вкус» завершенности, и это понятно: субъект ощущает неразрывное единство с миром, частью которого является всегда, независимо от того, жив он или мертв.

«Синергия, соработничество Божественной и человеческой энергий – ключевой момент всей икономии Богообщения» (с. 127).

«И Бог и человек встречаются в сфере личности» (с.128). В благодати сознание встречается не с реальным Богом, но с представлением о нем, что подтверждают слова Мейстера Экхарта: «Дай нам Бог так томиться по Господу, чтобы это заставило его Самого родиться в нас!»

«Во всех своих проявлениях – походке, телесной позе, дыхании и т. д. (буддийский. – В. Б.) аскет должен обнаружить «истины», провозглашенные Учителем; иначе говоря, он превращает все свои движения и поступки в предлог (материал. – В. Б.) для медитации» («Йога: Бессмертие и свобода»). Подобная технология гораздо круче «умного делания», это тотальное программирование – буддийский монах всегда, везде и во всем воспринимает мир и действует в нем с привязкой к четырем «благородным истинам».

Возникает вопрос о следствиях обожения, явленных внешнему миру, и тут можно снова обратиться к Экхарту: «Если в какой-нибудь душе есть Божья благодать, то как ясна эта душа, как подобна Богу, как сродни Ему! И всё же она никак не действует. Благодать не действует, не совершает никакого дела, она слишком благородна для этого: действие так же далеко от нее, как небо от земли» («Реальность нереального»). Экхарт ясно понимал специфику благодати, вынужденно «брезгливой» к окружающему, что показывает ее абсолютную камерность и бесполезность.

«Устремление к благодати должно сохраняться, подтверждаться, самовоспроизводиться всегда» (с. 129) – вот цель жизни аскета.

Отцы отмечают, что сама природа благодати исключает возможность форсированного ее получения: «Когда человек, измаявшись, бросает свою самодеятельность и, имея ум свой нагим от раздумий и помышлений, весь повергается перед Богом (Григорий Синаит), то вот таким он оказывается прозрачен для благодати».

Если подвижник получает обожение только в результате полного изъятия из социума, то йога требует молчания ума только на время практики. Более того, в средство самонастройки и очищения могут быть превращены некоторые виды сравнительно простой деятельности (Карма-йога).

«Нельзя никаким конкретным действием обеспечить расположение всего существа к принятию благодати. Этому расположению присущ особый, сверхъестественный тип энергийного образа, который отличается глобальным единством всего множества энергий» (с. 132).

«Как в страстном состоянии человек всецело предан и подчинен страсти, так в благодатном расположении он (согласно святителю Феофану) «исполнен самопреданием Господу, но, в отличие от страсти, это расположение хотя и доминантно, однако же, не имеет никакой здешней доминанты. Поэтому оно таинственно: любая деятельность, любая конкретная энергия, даже и направляющаяся к Богу, может на деле оказаться лишь отвлекающим «шумом», препятствием и заслоном для благодати».

Невольно вспоминаются слова Набокова о Достоевском: «Услышав вопль его ночной, подумал Бог: ужель возможно, чтоб всё, придуманное Мной, так страшно было бы и сложно?!»

Если подвижничество – крайне узкий сектор человеческих интересов, то йога предоставляет широкий выбор: оздоровление, разрешение жизненных проблем, душевный покой, просветление, контакт с Единым – в зависимости от того, на что подвижник ориентирован.

Он уверен, что Бог везде, что всё сущее есть Он, именно эта уверенность дает ощущение единства с миром. Не единства на том основании, что всё живущие де-факто входят в состав единой материи, но из убеждения, что весь мир – это Бог, куда включен и аскет, вот такое сложное подтверждение совершенно прозрачной ситуации.

Технология молитвы Иисусовой это некий замкнутый цикл, нечто подобное мне довелось наблюдать во время службы в армии. Иногда, принимая сигнал с передатчика корреспондента и направляя ему ответный, мы вдруг получали от корреспондента фрагменты собственной информации, отправленной ему ранее, это загадочное явление называли «шлейф».

Исаак Сирин описывает три степени ведения (познания) в Умном делании.

Низшая: «Познание противно вере» (вспомним дона Хуана у Кастанеды – «Учение всегда оказывается не тем, что от него ожидаешь»).

Средняя: «В бесстрастии вера поглощает ведение, и рождает оное снова» («Когда я не знал дзэн, горы были горами, а реки – реками, когда начал узнавать – горы перестали быть горами, а реки – реками, когда узнал – всё стало как прежде»).

Высшая: «Ведение сопрягается с верою, делается с ней одно, возгорается духом...» Такое ведение «Может воспарять в область бесплотных, касаться глубин неосязаемого моря, представляя в уме Божественные действия в естествах существ...» (с. 128).

«С приближением к пределу духовного пути мы входим в область, где все мистические традиции как будто сходятся. Современные авторы постоянно подчеркивают близость, доходящую до буквальных совпадений между описаниями духовных состояний у мистиков самых различных эпох и религий. Но, различаясь в своей мифологии и догматике, традиции разнятся, как правило, и в представлении о том инобытии, куда часто ведет и вводит духовное восхождение» (с. 143).

С последним утверждением можно согласиться за исключением слов «как будто», поскольку состояние сознания в любом запрограммированном просветлении одинаково, а «наполнение» определено заранее атрибутикой соответствующего религиозного мифа.

«Тот, кто не видел Бога, не может и говорить о нем» (Авва Евагрий). Если принять это утверждение за истину, то сегодняшняя церковь вообще является фикцией, ибо подлинное богословие – это не проповеди и богослужения, но «поведание о том бытии, в которое действием Святого Духа человек был введен» (с. 148).

«От века святые видят не начертание, или вид, или отпечаток, но безвидный (в данном случае, скорее всего – безобразный, не имеющий формы) свет. Он может созерцаться облаком, шаром и т. д. Этому свету соответствуют и эмоции – наслаждение, изумление, радость» (с. 167).

«Каким-то сверхприродным знанием он (подвижник. – В. Б.) точно знает, что видит свет, который выше света, но чем он видит, он точно не знает, и дознаться до природы своего видения не может» (с. 169).