— Ну, ты был весь в грязи, худой, а лицо… У тебя было такое выражение, словно расстреливали последнего уцелевшего файа. Ну вот и…

Талу нахмурился.

— Короче, им стало меня жалко — значит, в их смерти виноват я! И в смерти остальных, на дороге — тоже! В старину файа убивали таких, как я — тех, кто приносит несчастье!

— В отряде Черми были такие порядки, что просто удивительно, как его не подстрелили раньше. Ты стал последней каплей, переполнившей чашу — не больше. И в гибели твоей экспедиции виновны «беглые», напавшие на вас, на тех, кто пришел их спасти — этого достаточно!

Талу отвернулся.

— В общем, это была глупая затея, но ее результат очень печален — кроме 343 заключенных, убито 18 полицейских, 48 бойцов и служащих ЧК, плюс семь перевоспитанных, которых мы уговорили с таким трудом!

— Благодаря тебе нам удалось избавиться от Эрно! — сказал Черзмали.

— И ты теперь командуешь всем его отрядом, а не одним батальоном! — Талу насмешливо прищурился. — С чего ты начнешь? За семь лет своей работы Черми убил десять тысяч человек — большей частью, невинных!

Черзмали смутился.

— Такое больше не повторится. Все истребительные отряды проверят и подобных Черми сделают «бывшими». Вообще, Найте взялся за дело всерьез — уже арестовано шестнадцать тысяч файа, которые мучают и убивают тех, кого должны защищать! Правда, теперь дело замедлилось. Наши враги тоже, знаешь, не ангелы.

Талу отвернулся от окна.

— Мне страшно. Что творится с нашим народом, почему… почему мы убиваем друг друга, как скоты? Почему ублюдки, подобные Черми, имеют такую власть? Ведь именно из-за них Низшие[18] нас так ненавидят! Ты представляешь, что стало бы со страной, если бы кто-то, вроде Черми, стал Единым Правителем? Но Анмай один, а таких, как Черми, много. Что с нами станет, если гниют самые основы нашего государства? Ведь я же не мальчик, Черзмали! Я вижу, что происходит и чем это должно закончиться. Впрочем, и тут можно что-нибудь придумать… — он задумчиво смотрел поверх головы удивленного Мато.

— Ты уезжаешь в Товию? — спросил тот.

— Нет, хотя моя работа здесь окончена — нам удалось устранить все следы мятежа. Вэру намерен поручить мне переговоры с ССГ. В Товию я не вернусь, скорее всего поеду в Соару — это рядом, возле западной границы.

— А как ты поступишь со своими «беглыми»?

— Отправлю в Товию, но сначала допрошу — может, вытяну из них что-нибудь ценное. Впрочем, это не главная задача. Сейчас главное — договориться с ССГ. Если это удастся, то Проект сможет развиваться без помех. Вообще-то, мне уже пора, — взглянув на часы, он пошел к двери. — Надеюсь, мы еще встретимся!

Черзмали не ответил. Он знал, что Вэру не ошибся, послав на переговоры первого попавшегося мальчишку — он знал, что от них не стоит ожидать серьезных результатов.

Глава 7

О принуждении к миру

На девятый день после товийской «ночи паники» Маоней Талу шел по улицам Соары, направляясь в местное управление ЧК. Он никогда прежде не бывал здесь, и потому удивленно вертел головой. Маленький, тридцатитысячный городок был застроен стандартными четырех-этажными зданиями, — типичное военное поселение на захваченной территории, одно из множества построенных после Второй Войны. Все здания здесь были покрашены в грязно-желтый цвет, олицетворявший солнце, но у Талу это вызвало только тоску. Здесь почти не было его соплеменников и ему было немного неловко идти по улице. Большинство местных жителей ходило в мешковатой, несуразной одежде, дешевой и отвратительно сшитой. Они сами были какие-то неправильные — сутулые, слишком худые или слишком толстые. Здесь правили тоска и бедность и файа не пользовались здесь уважением.

Здания ЧК занимали огражденный трехметровой стеной квартал на северной окраине Соары; его окружали обширные незастроенные поля. Желтая стандартная коробка главного здания ничем не напоминала Центральное управлении в Товии, состоявшее из множества уступов, пристроек, перемычек, так что никто уже не знал, какой была его исходная форма. Все сходились лишь на том, что построенное полтора века назад здание являлось на редкость мрачным. Это же было просто унылым. Когда Талу вошел внутрь, его впечатление не изменилось.

Как и в каждом таком управлении, полутемные коридоры были уставлены множеством статуй, изображавших героически павших сотрудников местной ЧК. Ряды унылых чугунных болванов в старинных длинных шинелях и со старинными огромными пистолетами производили отталкивающее впечатление. Его усиливали таблички на пьедесталах — в каждой бросалось в глаза слово «убит», «отравлен», «замучен»…

Талу быстро проскользнул на второй этаж, в отведенный ему кабинет. Там он прежде всего включил все лампы, потом сбросил куртку и сандалеты и запер дверь. Уютно устроившись за уставленным множеством древних телефонов огромным столом, он принялся с интересом изучать лежавшие на нем бумаги. Истории спасенных им «беглых» оказались весьма занимательными.

Нэркис Уэрка, бывший полковник Внутренней Армии, попал в лагерь за мятеж. Истми Сурт когда-то был учителем — по крайней мере, до тех пор, пока не создал из старшеклассников подпольную группу, которая, впрочем, тут же провалилась — вероятно, из-за плохой конспирации. Сурт и пять его учеников были арестованы и отправлены в областной центр для суда. Конвой по причине незначительности арестантов состоял всего из одного полицейского. Сурт как-то завладел его оружием, в результате чего охранник был убит, а арестанты сбежали. В погоню за беглецами были отправлены трое бойцов из спецроты истребительного отряда с приказом убить их, что и было исполнено со всеми — кроме самого Сурта. Тем не менее, спецназовцы доложили об успешном выполнении задания, поскольку дело Истми Сурта было закрыто.

Через месяц, когда командир размещенной в его городке роты Внутренней Армии встречал возвращавшегося с аэродрома полицейского комиссара, кто-то обстрелял его машину из засады. Оба офицера были убиты на месте, машина подбита и сожжена. Следствие не обнаружило следов, но Маоней не сомневался в виновнике.

Скрываясь от властей, Сурт несколько месяцев работал водителем. Второй раз он был арестован за наезд на группу Высших — один из которых погиб, а пятеро получили ранения. Злой умысел доказать не удалось, но и без него казус потянул на полновесный лагерный срок.

Сурми Ами сам был жертвой — у него Черми убил всю семью — жену и трех детей. Он сам чудом спасся. Это было в Офинки, шесть дней назад. Но Талу помнил, как он стрелял по Черзмали, и по нему самому тоже. Вспомнив, что стало с фургоном, за которым прятался пулеметчик, он поразился, как Ами остался жив.

Философ, он же Окрус Ватпу, родился в Ревии сорок пять лет назад, что уже многое объясняло. Он был разведен и не имел детей. Бывший государственный ученый Товийского института общественной истории, доктор наук, имевший благодарности руководства, семь лет назад попался на критике нового Единого Правителя и был арестован по доносу. При аресте всплыли другие свидетельства антигосударственной деятельности, далее все было уже вполне обычно — громила-следователь ЧК, побои, переломы, но никакой ценной информации от арестованного получено так и не было. В лагере Окрус совершил побег, был пойман и направлен в штрафной лагерь. И то, что он там уцелел, тоже говорило о многом. Но больше всего Талу увлекла история Уэрки.

Впервые тот отличился во время событий в Окруру, когда повстанцы захватили этот городок. В нем был небольшой гарнизон — взвод полицейских и рота Внутренней Армии. Повстанцев было почти вдвое меньше, но они напали ночью, внезапно и гарнизон с ходу был деморализован. Среди солдат и полицейских началась паника, они обратились в бегство в одном белье. Городок пал. Из тюрьмы было выпущено полсотни заключенных (большей частью, правда, уголовников), само ее здание сожжено, как и здания гарнизона, убито шестьдесят солдат и чиновников Фамайа. Повстанцы захватили радиостанцию, однако поднять всеобщее восстание им не удалось. Реакция властей была поначалу замедленной и недостаточной — лишь через сутки Окруру атаковал батальон Внутренней Армии под командованием тогда еще майора Нэркиса Уэрки. Фактически, из-за проблем с горючим и запчастями, на место прибыл лишь штабной БТР и пятнадцать грузовиков, вместивших пять взводов солдат и два минометных отделения — всего около двухсот человек.