— Да, скажи на милость, папа, почему ты рад, что я заговорила о Чарли?

— Подумай, Нина. — Он снова повел рукой вокруг, специально указав на Макса, посмотрел мне в глаза и сказал уже с откровенной насмешкой: — Подумай, что сказал бы Чарли.

Я не думала, в голове не осталось ни одной мыли, настолько огромной была моя ярость. В два длинных шага я подошла к отцу и со всей силы хлестнула его по выбритой щеке. Его голова дернулась в сторону, но внезапно мои запястья схватили, опустили вниз и скрестили передо мной, а моя спина оказалась прижатой к Максу, который оттащил меня прочь.

— Вон, — зарычал Макс.

— Не смей, — прошептала я отцу одновременно с рыком Макса.

— Убирайтесь, — повторил Макс.

— Нина... — начал отец, поднеся руку к щеке. На его лице застыло потрясение.

— Если бы Клэри не была такой хорошей женщиной, я бы подумала, что Чарли подменили при рождении. И сам Чарли подумал бы также, — заявила я.

Отец сузил глаза:

— Он был моим сыном.

— Ты забыл об этом, когда ему оторвало ноги! — закричала я.

— Убирайтесь, — приказал Макс. — Сейчас же, пока я вас не выставил.

Отец проигнорировал Макса и сердито уставился на меня:

— Чарли бы...

Но я его перебила:

— Ты понятия не имеешь о том, что сделал бы или не сделал Чарли. Чарли был хорошим до глубины души. А ты даже не знаешь, что это значит. Не смей говорить мне, что сделал бы Чарли.

Отец открыл было рот, но Макс его опередил:

— Я не стану повторять дважды.

При этой угрозе отец взглянул поверх моего плеча, потом снова на меня и сказал:

— Я остановился в гостинице в городе, Нина. Это не конец. Нам надо поговорить спокойно, если у тебя получится.

Макс перестал удерживать меня, но немного отодвинул назад, обошел и направился к отцу. Отец взглянул на него и быстро пошел к двери. Он открыл ее, остановился в проеме и посмотрел на меня.

— Я буду в гостинице.

— Приятного отдыха, — едко огрызнулась я.

Отец еще мгновение смотрел на меня, а потом вышел за дверь.

Я не стала смотреть, как он уходит, а протопала на кухню. Там я схватила со столешницы телефон и включила его.

— Нина, — сказал Макс, подходя ко мне, и его ладонь легла мне на поясницу.

Я не посмотрела на него, просто подняла палец вверх, а другой рукой принялась пролистывать список контактов, нашла Найлса и нажала вызов.

— Солнышко, тебе не кажется, что лучше сначала успокоиться? — предложил Макс, и я почувствовала успокаивающее тепло его тела, но продолжала смотреть на камин в другом конце комнаты, словно могла зажечь там огонь одним взглядом.

Я не ответила Максу. Я не желала успокаиваться. Я хотела закончить это и хотела высказать все, что думала.

Я услышала один гудок, потом второй, на третьем Найлс ответил.

— Алло.

— Отец только что был здесь.

— Нина?

Нина? Он больной?

— Да, Нина! — заорала я в телефон. — Кто еще из американцев станет тебе звонить и с едва сдерживаемой, но очевидной яростью сообщать, что ее только что навестил отец?

— Послушай, я понимаю, что ты возмущена, но...

— Да, я возмущена, Найлс. Я очень возмущена и, если ты скажешь мне, что должен идти на совещание, клянусь...

— Совещания нет, но меня ждет клиент...

— Да без разницы! — крикнула я. — Клиент не важнее необходимости выслушать меня, а я, Найлс, хочу, чтобы ты — хоть раз в жизни — меня послушал. Между нами все кончено. Ты понимаешь? Кончено!

Его ответ был поразительным:

— Мы поговорим, когда ты вернешься домой.

У меня перед глазами заплясали цветные пятна, но я все же сумела рявкнуть:

— О нет, не поговорим. Мы больше никогда не будем разговаривать. Все, что я оставила у тебя дома, можешь отдать на благотворительность.

— Я действительно хочу поговорить об этом, просто сейчас не подходящее время.

— Я знаю, что сейчас не подходящее время, — сказала я. — Это вторая причина, по которой между нами все кончено. Я, черт возьми, недостаточно важна, чтобы у тебя нашлось время меня выслушать. Первая причина — на случай если тебе интересно — даже когда ты слушаешь, ты не слышишь.

— Я слушаю.

— Да? Если ты слушал, тогда почему мой отец прилетел в Колорадо и устроил этим утром полную бесконечной любви беседу отца с дочерью?

— Он просто беспокоится, что ты делаешь неверный...

— Он беспокоится не об этом, Найлс. Он беспокоится о моем доступе к твоему трастовому фонду и о престиже, который потеряет, когда не сможет связывать свою фамилию с твоей семьей.

— Это не справедливо.

— Это не только справедливо, это чертова правда.

— Ты всегда была слишком строга к нему.

Мое зрение заполнили сверкающие белые вспышки, я отняла телефон от уха, подняла глаза к потолку и возопила:

— О Господи! Почему я вообще об этом разговариваю?

Пальцы Макса впились мне в бедро, и он пробормотал:

— Милая.

Я снова не ответила Максу, просто прижала телефон обратно к уху и сказала:

— Между нами все кончено.

— Кто это? — спросил Найлс, но я и ему не ответила. Я опустила телефон, завершила звонок и бросила его на столешницу.

— Нина, малышка, посмотри на меня, — увещевал Макс, сжимая мою талию, но я вывернулась из его рук, стянула с пальца кольцо Найлса и со всей силы швырнула через комнату.

Я слышала позвякивание, когда кольцо приземлилось на пол, но просто-напросто снова взяла телефон.

Макс взял меня за руку, обвив запястье сильными пальцами и остановив, так что я наконец подняла на него глаза. На его лице читалась противоречивая смесь беспокойства и веселья.

— Герцогиня, думаю, он все понял.

— Ошибаешься, — сообщила я ему. — Найлс не обращает внимания на мои слова, а когда обращает, слышит только то, что хочет услышать. И вообще, я звоню не ему, я звоню маме.

Макс посмотрел на меня, сжал мое запястье и отпустил, пробормотав:

— Я сделаю кофе.

— Добавь в мой текилы, — огрызнулась я. Он сжал губы и отошел.

Я нашла на экране телефона мамин номер и нажала вызов. Она ответила после второго гудка:

— Ты сегодня ранняя пташка.

— Отец только что был здесь.

Абсолютная тишина.

Потом мама взвизгнула:

— Что?

— Да. Он. Только что. Был. Здесь. Рассыпал благожелательность и любовь у порога Макса. Странно, что после его дивного визита тут еще не летают ангелочки, рассыпая розовые лепестки, а в окна не врывается радуга.

Я услышала, как закрылся кран, а Макс хохотнул.

Я повернулась и сердито глянула на него, а он улыбнулся мне и открыл кофеварку, чтобы залить воду.

— Что он там делал? — спросила мама.

— Найлс ему позвонил.

— Ради всего святого, зачем он это сделал?

Голос мамы звучал ошарашенно, и не без оснований.

— Не знаю. Потому что это Найлс?

Мой голос звучал взбешенно, и тоже не без оснований.

— Это... это... я даже не знаю, что это такое, — запинаясь, пробормотала мама.

— Дальше — лучше.

— О нет.

Теперь она казалась встревоженной.

— Отец сказал, что остановился в городе. Он сказал: «Это не конец».

— О нет.

Теперь она была в панике.

— О да.

— Что ты будешь делать?

Мама была на грани истерики.

— Ну, здание гостиницы довольно красивое, так что я предпочла бы его не взрывать.

Макс снова хохотнул, и я снова зыркнула на него, пока он включал кофеварку.

— Если такой вариант не подходит, то что ты станешь делать? — спросила мама.

— Игнорировать его.

— Его трудно игнорировать.

— Да, но по жестокой шутке судьбы, я его дочь. В упрямство можно играть вдвоем.

Мама помолчала и тихо сказала:

— Солнышко, я волнуюсь.

— Почему?

— Потому что я получила фото.

— Какое?

— Которое ты отправила по электронной почте, — сказала она. — Ты выглядишь счастливой, а он, Макс... он... красивый. — Без сомнений, тут она права. — И, солнышко, он тоже выглядит счастливым.