Да, радостно. Вот же сучка.

После этого она протиснулась между Максом и дверной рамой.

— Макс, на улице холодно, и нам нужен кофе.

Поскольку Ками уже вошла, у Макса не осталось выбора, кроме как вышвырнуть ее физически, что я в своем нынешнем состоянии сочла подходящим вариантом. Макс отошел в сторону, пропуская свою маму, и Шауна улыбнулась ему милой, довольной улыбкой, вошла в дом и, не переставая улыбаться, повернулась ко мне.

Шауна. В доме Макса.

При виде улыбающейся Шауны у Макса дома я почувствовала, как внутри все вскипело, и мне пришлось замереть на месте, чтобы не взорваться.

— Ты Нина, — сказала мама Макса. Я вздрогнула и посмотрела на нее.

Потом я заставила себя подойти к ней (да, чтобы познакомиться с мамой Макса, будучи одетой всего лишь в его футболку и трусики, да еще после того, как они услышали наш спор).

Я постаралась, чтобы мой голос прозвучал приветливо, но получилось только нейтрально.

— Да, а вы мама Макса.

— Линда, — кивнула она и протянула руку.

Я пожала ее. В отличие от дочери, ее теплые пальцы сжались вокруг моих.

— Приятно познакомиться, — пробормотала я.

Она наблюдала за мной, и в ее темно-карих глазах что-то мелькнуло, какая-то искорка, но она так быстро ее погасила, что я не была уверена, не показалось ли мне.

Линда повернулась к Максу и предложила:

— Почему бы вам не одеться? А я пока сделаю кофе.

— Мам, я уже сказал, что сейчас неудачное время.

— Оденься, Макс, — приказала Линда и пошла на кухню.

Шауна и Ками последовали за ней, продолжая ухмыляться.

Я решила воспользоваться моментом и сбежать, что я и сделала, не глядя на Макса. Я взбежала вверх по лестнице, и мне было наплевать, как это выглядело.

Я стояла в гардеробной, держа в руках свои вельветовые брюки, и мои мысли метались от страшной мысли (знакомство с мамой Макса в пылу ссоры) к ужасной (между мной и Максом все кончено). И в этот момент вошел Макс.

Я собиралась игнорировать его, что оказалось невозможно, когда он схватил мои брюки, бросил их на пол и положил ладони мне на бедра.

Я подняла голову, чтобы посмотреть на него, и попыталась вырваться из его рук, но не преуспела, потому что он заключил меня в объятья. Одну руку он запустил в мои волосы и обхватил мой затылок.

— Убери руки, Макс, — тихо прошипела я.

— Заткнись, Герцогиня, — прошептал он в ответ и обрушился на мой рот.

Поцелуй был настойчивым, долгим, с закрытыми губами и обозначал что-то, чего я не поняла. Я упиралась в плечи Макса, пока он целовал меня, но у меня не получилось ни вырваться, ни отвернуться от него.

Макс поднял голову, и я перестала вырываться, сердито уставившись на него. Он разглядывал мое лицо. Потом опустил руку с моей талии на попу и скользнул ладонью под футболку.

Не успела я запротестовать, как он прошептал:

— Ты была права, милая.

Учитывая историю моих отношений с мужчинами, особенно с Найлсом, который никогда меня не слушал, я осознала, что не в состоянии понять его слова.

— Что, прости?

Он отпустил мои волосы, и его вторая рука тоже проникла под футболку, так что теперь обе его ладони успокаивающе гладили мою спину.

— Ты права, а я не прав.

У меня отпала челюсть.

Он только что сказал это? Мистер Колорадо-Мачо-Макс прямо признал, что был неправ?

Мой гнев улетучился, сменившись надеждой, и я расслабилась в его руках.

— Что? — прошептала я.

Он наклонил голову и, коснувшись моего лба губами, тихо проговорил:

— Поговорим позже.

Он нежно поцеловал меня и неожиданно сдернул с меня футболку.

Я стояла в одних трусиках и смотрела, как Макс выходит из гардеробной, надевая через голову футболку, которая только что была на мне. Даже когда он исчез из вида, я продолжала стоять и пялиться на то место, где видела его в последний раз.

Он только что признал, что был неправ. Он обнял меня, крепко поцеловал, извиняясь в своей манере, и признал, что был неправ. И вчера вечером он тоже это сделал: признал, что неправ, честно сказав, что «облажался».

Я продолжала смотреть на то место, где видела его в последний раз, осознавая это и думая, что самым сильным поступком этого гордого мужчины было то, что он нашел в себе смелость посмотреть мне в глаза и признать, что он неправ.

После этого я все так же смотрела на то место, где видела его в последний раз, но делала это улыбаясь.

Потом меня отвлекли звуки голосов, и я вспомнила, что внизу находится мама Макса, которая слышала нашу ссору, а с ней, по какой-то невообразимой причине, были пугавшие меня Ками и Шауна.

Не глядя, я сдернула с вешалки одну из рубашек Макса, накинула ее и схватила свои брюки. Потом я метнулась в спальню, достала из комода белье и, заметив, что рубашка Макса оказалась в желтую, синюю и коричневую клетку (что идеально сочеталось с моими брюками), достала еще кремовую майку, после чего пошла в ванную.

Закончив свои утренние процедуры и одевшись (включая рубашку Макса, которая была огромной, но такой теплой, старой и мягкой от миллиона стирок), я собрала волосы в хвост на затылке. На макияж уже не оставалось времени, поэтому я вышла из ванной и быстро пересекла комнату.

На лестнице я замедлилась, стараясь дышать глубоко, чтобы успокоиться, и мысленно повторяя себе не наезжать на Ками или Шауну в присутствии мамы Макса.

Я контролировала свои мысли и, надеюсь, свой язык, когда спустилась вниз и повернулась к кухне.

Там суетилась Линда, на которую, кажется, нашло «мамское» настроение. Ками и Шауна сидели на стульях. Все наблюдали за моим приближением. Я не видела Макса, пока не подошла ближе, потому что он стоял в углу, прислонившись бедрами к раковине.

— Кофе готов, Герцогиня, — сказал Макс, когда я дошла до кухни, и кивнул на кружку, стоявшую на столешнице рядом с ним.

— Спасибо, — пробормотала я, подошла к нему и взяла кружку, чувствуя на себе взгляды, от которых, само собой, мне было неуютно.

— Я помню эту рубашку, — заявила Шауна. Я посмотрела на нее поверх своей кружки и чуть не поперхнулась, когда она продолжила: — Она тоже была моей любимой.

Краем глаза я заметила, как Линда дернула головой, а прямо передо мной радостно улыбались Шауна и Ками.

— Она тебе идет, — услышала я голос Линды, прежде чем успела произнести хоть слово из тех двадцати пяти, что крутились у меня в голове, и повернулась к ней.

— Что, простите? — спросила я, отстраненно отметив, что она достала миску, муку, молоко, яйца, кленовый сироп и мерные стаканы.

— Тебе идет. Эта рубашка. Хорошо смотрится, — сказала она мне, и я сосредоточилась, отвлекаясь от ехидного замечания Шауны на выражение ее лица.

Она кое-что давала понять, молча, но тем не менее.

Секунду назад у меня возникло необъяснимое желание сорвать рубашку Макса, вынести ее на улицу и сжечь. А сейчас я вспомнила, что эта рубашка принадлежит Максу, она старая, теплая и мягкая, и именно я могу взять ее, когда захочу, а не Шауна. Шауна никогда ее не получит.

Именно на это намекала Линда, причем не только мне, но и Шауне.

— Спасибо, — прошептала я, имея в виду гораздо большее.

— Надеюсь, ты не возражаешь, что я взялась за блинчики. Ты не против? — спросила Линда, и я моргнула.

Почему она меня спрашивает?

— Э... да? — ответила я.

Она кивнула и повернулась обратно к миске.

— Мама печет отличные блинчики, детка, — сказал мне Макс, зацепив пальцем заднюю шлевку на моих брюках и притянув меня к себе. — Тебе понравится.

Я подняла на него глаза:

— Хорошо.

Он усмехнулся мне и подмигнул. Именно подмигивание сразило меня. Макс никогда мне не подмигивал. Я даже не думала, что он из тех мужчин, которые подмигивают. Но, как и все, что делал Чудо-Макс, у него здорово получилось.

Потянув за шлевку, он передвинул мою все еще переваривающую его подмигивание тушку к себе под бок.

— Макс, мне нравится эта сахарница и молочник. Я видела их в городе, едва не купила сама, — заметила Линда.