Кто написал ее нежданно? 

Чья вывела ее рука? 

Не знаю... Но и безымянной 

Та задушевная строка 

Живет в богатстве русской речи, 

В певучем слове и всегда 

Твой озаряет путь далече, 

Как путеводная звезда.

Комаровские диалоги

А сам закат в волнах эфира 

Такой, что мне но разобрать, 

Конец ли дня, конец ли мира, 

Иль тайна тайн во мне опят?.

А. Ахматова

Сильва - жена Александра Гитовича - передает мне приветы от Анны Андреевны Ахматовой.

- Заходите к ней почаще. Не робейте.

Но я робею, когда случается бывать у Ахматовой, теряюсь, как школьник на экзамене, и часто говорю не то, что хотел бы сказать. Для меня Ахматова - живой классик. Наверное, прав Гитович. Он утверждает: у мировой поэзии всегда были отцы - Гомер, Данте, Пушкин. Чувства материнства она не испытывала до появления Ахматовой...

И вот "Литературная газета" поручает мне взять интервью у Анны Андреевны.

Мчусь в Комарово и, как обычно, прежде всего захожу к Гитовичам. Рассказываю Александру Ильичу о задании.

Мы сообща продумываем план беседы, на отдельном листке я записываю вопросы. Гитович берет на себя роль режиссера.

Литфондовские дачи, в которых живут Ахматова и Гитович - рядом. Поэты видятся ежедневно, если их постоянные споры не приводят к временному разрыву отношений. Спорят же они бесконечно. О поэзии. О только что написанной строке. Об отношении к отдельным людям.

Иногда споры столь резки, что поэты расходятся на несколько дней и отгораживаются друг от друга. Мир чаще всего наступает, как только кто-то заканчивает стихотворение или перевод. Тогда дипломатия отбрасывается в сторону. Даря одну из своих книг Гитовичу, Анна Андреевна написала на ней: "В период перемирия". Они были нужны друг другу: Ахматовой - прямота Гитовича, Александру Ильичу - огромная культура и интуиция Ахматовой.

В записных книжках Гитовича - немало заметок об Ахматовой.

"Я многим обязан этому знакомству, - питаем в одной из них. - Я впервые воочию увидел верноподданного тоге мирового государства поэзии, которое до этого было для меня лишь смутным и дымчатым в своей нереальности.

Анна Андреевна Ахматова, а ведь она женщина, оказалась тем не менее рыцарем русской поэзии, который, в отличие от Дон-Кихота, побеждает. Ее живая жизнь есть гордость ее страны, ее языка.

Пройдут года, пройдут десятилетия, и все равно молодой человек или молоденькая девушка будут читать и повторять, любя, стихи Ахматовой, потому что в них соединяются чистота и сила русского языка и огромное душевное благородство".

Мне Гитович говорил:

- Я хотел бы отвести от нее девяносто из ста гостей.

Надо беречь не только ее время и нервы. Репутацию тоже.

К пей рвутся люди, которые тут же распространяют о ней всякую чепуху. Эта чепуха перепродается за границу...

Как ни мал был мой опыт общения с Ариной Андреевной, но и я наблюдал тех, кто беззастенчиво спекулировал расположением поэтессы.

В представлении многих Ахматова - человек из прошлого или, во всяком случае, поэт, который запер себя в башне из слоновой кости. Неверно это! Анна Андреевна дорожила общением с людьми, не только с теми, кто приходил к ней, думая о личных интересах, но и с теми, которым ничего от нее не было нужно, по которые могли что-то дать ей самой. Она отнюдь не была затворницей! А со интересы выходили за рамки интересов людей, составлявших круг ее близких знакомых.

Как-то, живя в Москве, в Сокольниках, Анна Андреевна пригласила меня к себе. Это было в канун ее дня рождения.

Я не хотел приходить с пустыми руками и принес ей свою книжицу о Сергее Орлове.

- Очень хороший поэт, - сказала Анна Андреевна, принимая подарок.

Я думал: слова диктует ей воспитанность, но начался разговор, и я с удивлением услышал, что Ахматова знает некоторые стихи Орлова наизусть. Мы проговорили добрый час о поэтах фронтового поколения.

В другой раз, уже в Комарове, я приехал к ней вместе с корреспондентом "Литературной газеты" А. Половниковым. Еще в поезде мы разговорились о Марине Цветаевой, ее поэзии. Наши мнения не совпадали. Половников принимал Цветаеву восторженно, я же - более сдержанно: мне казалось, что некоторый налет кликушества в сочетании с наигранностью мешает поверить поэтессе до конца.

Не закончив спор, мы пришли к Ахматовой. Спросили ее мнения.

- Прочтите мне что-нибудь цветаевское, - неожиданно предложила хозяйка.

Я начал читать "Царь-девицу".

- А вы, оказывается, хитрый спорщик, - рассмеялась вдруг Анна Андреевна. - У Цветаевой можно было выбрать для цитирования и нечто другое.

Боюсь утверждать, но по всему было видно, что Анна Андреевна в чем-то согласилась со мной. На прощание она порылась в столе, извлекла из ящика фотографию со своего портрета и подарила мне...

Были и другие встречи. Но все-таки и в этот свой приход к Ахматовой я волнуюсь.

- Мы же продумали все до мелочей, - уговаривает меня Гитович. - А ты ведешь себя не как журналист, которому поручили взять интервью, а словно штабной работник, получивший задание разработать операцию.

Как бы там ни было - идем.

Анна Андреевна радушно встречает нас.

- Сегодня получила два подарка.

Анна Андреевна показывает нам изящный томик с рисунком Модильяни на суперобложке. Это - сигнальный экземпляр ее книги "Бег времени".

- Удивительное совпадение. Ровно сорок восемь лет назад, именно в такой день я получила сигнал своей книги "Белая стая". Книг тогда издавалось мало, не хватало бумаги. "Белая стая" была напечатана на отходах тиражом в две тысячи экземпляров. Мне казался тираж космическим.

Гитович перелистывает томик и вдруг взрывается:

- Кто это тут поправил! Ведь я хорошо помню: было у вас

И на гулких дугах мостов, 

И на Волковом старом поле, 

Где могу я плакать на воле 

В чаще новых твоих крестов.

Анна Андреевна спокойно парирует:

- Где это вы видели кресты на братских могилах?

На заросшем густой бородой лице Гитовича меняются краски.

- До гробовой доски не додумался бы... В самом дело, было не очень точно.

- Вот я и поправила. Стало "Над безмолвием братских могил".

- Он хочет расспросить вас насчет "Онегина", - нарушая "сценарий", кивает головой в мою сторону Гитович. - Для "Литературки".

- Что за кавалерийский наскок? - отшучивается Ахматова. - Не забывайте, что я - старуха.

Анна Андреевна смахивает со стола невидимую пыль, а Гитович, обращаясь ко мне, говорит, но так, чтобы слышала Ахматова:

- Вот эта печь - замечательная. Тут как-то пришел американец терзать Анну Андреевну. Ему, видите ли, нужно было интервью. Он неосторожно прикоснулся к печке, а та возьми да и рухни на него.

- Это было ужасно, - смеется Анна Андреевна. - Я ведь плохо слышу, но, наверное, был страшный грохот.

- Ну, а какой второй подарок?

Ахматова протягивает мне номер башкирской молодежной газеты "Ленинец". На ее литературной странице напечатана удивительная фотография: на бересте стихи Анны Андреевны. Под снимком подпись: "Тираж этой книги - один экземпляр. И "отпечатана" она не на бумаге...