Укреплялись права рабов на пекулии: господин потерял право расплачиваться с долгами за счет пекулиев рабов, был признан действительным долг господина рабу, а если раб был должен господину, тот не мог отобрать его пекулий, а имел преимущественное право перед другими заимодавцами раба. В общей форме было сформулировано положение, согласно которому раб, хотя и не может быть юридическим собственником, «держит» по естественному праву и может передавать и отчуждать свое держание. Законность браков рабов не признавалась, но фактически их семейные связи были настолько приняты во внимание, что запрещалось разрозненно продавать членов одной семьи, а юристы даже рассматривали казусы, возникающие в связи с приданым, принесенным рабыней своему мужу-рабу. Всячески поощрялись манумиссии, и когда шло разбирательство о статусе человека, было предписано в сомнительных случаях всегда отдавать предпочтение признанию его свободным (принцип favor libertatis). Всякие препятствия к освобождению раба устранялись (например, если он получал свободу по завещанию, признанному недействительным), и было установлено, что раз данная свобода, хотя бы и неправильно, не может быть отнята. Законы охраняли и отпущенников от чрезмерных требований патронов, особенно если отпущенники были богаты, вели собственные дела, получали «право кольца» (т.е. право носить золотое кольцо, что приравнивало отпущенника к римскому всаднику).

Эти меры призваны были обеспечивать безопасность господствующего класса в целом, но отдельные его представители, практически утратив возможность прибегать к мерам устрашения, должны были все более использовать меры поощрения и не повышать норму эксплуатации.

Вопрос о том, почему римляне не прибегали к механизации производства, неоднократно ставился в литературе, и ответы на него давались, в общем, неубедительные: незаинтересованность собственников в повышении доходов (что противоречит тому огромному значению, которое придавалось юристами извлечению дохода из имущества как праву владения им); презрение высших классов к труду и практической деятельности (но таким же было и отношение к труду феодалов, что не помешало возникновению капитализма, тем более что в Риме производящие классы как раз уважали труд, а некоторые близкие народу стоики и киники видели в нем очистительную силу); дешевизна рабов, делавшая ненужным введение машин (но рабы ни в один период римской истории не были особенно дешевы, а о возможности заменить рабов орудиями, которые сами будут работать, как известно, мечтал еще Аристотель). Видимо, исходить надо из сопоставления условий Рима с условиями нового времени, когда возникли машинная индустрия и капитализм. Как известно, механизация стала возможной, когда возникли достаточно крупные мануфактуры с тем типом разделения труда, который превращает работника в частичного рабочего, что, с одной стороны, повышает производительность труда, а с другой — подготовляет введение машин. Упоминавшиеся выше противоречия рабовладельческого способа производства, требовавшие огромных затрат на обеспечение надзора и подавлявшие в работнике внимание и инициативу, делали невозможным и то, и другое. Крупные предприятия, основанные на рабском труде, оказывались недолговечными, как, например, мануфактуры по производству terra sigillata, распадавшиеся в одном и возникавшие в другом месте. Исходя из данных юристов, много внимания уделявших деловым компаниям, и надписей, в ряде которых перечисляется 10-20 компаньонов в производстве посуды, тканей, ароматов и т.п., мы можем заключить, что, как и в производстве керамики в Галлии, предприятие складывалось из суммы многих мастерских, во главе каждой из которых стоял отдельный хозяин. Переход к «частичному рабочему» был невозможен, ибо рабы так же не стали бы выполнять требовавшие большой точности отдельные операции, как не выполняли разбор лоз по сортам. Неустойчивыми оказались и основанные на рабском труде латифундии. А вне более или менее крупного производства механизация оказывалась невозможной, следовательно, невозможны были и удешевление продукции, повышение производительности труда и рост прибавочного продукта.

Муниципальные слои, хозяйства которых основывались на рабском труде, беднеют, беднеют постепенно и города. Уже Траян назначал в города кураторов, ведавших их финансами. В ряде надписей чествуются «благодетели», помогшие своими средствами городу выплатить налоги, а Адриан простил городам недоимки в 900 млн. сестерциев, но затем они стали накапливаться снова.

Обеднение части граждан городов вело к концентрации земли в руках лиц более состоятельных. Траян пытался предотвратить этот процесс, разрешив землевладельцам закладывать государству свои имения с тем, чтобы на ссуду улучшить свои хозяйства, а на вносимые за нее 5% оказывать помощь имеющим детей беднякам (так называемый алиментарный фонд). Однако это мало помогало, а выплата процентов еще более обременяла хозяйство. Концентрация земли продолжалась, как можно судить по Велейской таблице, содержащей список имений, заложенных в районе Велейи и Луки (CIL, XI, 1147), а также по клеймам на кирпичах. Они показывают, что во II в. часть имений сосредоточивается в руках немногих богатых сенаторских семей и главным образом в руках императоров и членов их семей благодаря бракам и вошедшим в обычай завещаниям части имущества императорам, получавшим также большие доли имущества своих многочисленных и богатых отпущенников и рабов.

Но так как крупное рабовладельческое производство оказывалось нерентабельным и, кроме того, сосредоточение массы рабов в одном месте казалось опасным, крупная собственность, чем далее, тем более начинает сочетаться с мелким производством, дробясь по частям между арендаторами разных категорий. Виллы по-прежнему сдавались виликам и акторам, но теперь наряду со свободными арендаторами-колонами появляются и посаженные на землю рабы, также имеющие свои пекулии и обязанные рентой. Из денежной, разорявшей колонов рента в основном становится издольной, затем прибавляются отработки, что уже предвосхищало закрепощение колонов. По закону колон не мог уйти из имения, не расплатившись со всеми долгами, а это удавалось ему весьма редко. Сажали на землю и отпущенников, часто организовав из них некое подобие общины с неотчуждаемостью участков в выделенном им имении. Как уже упоминалось, в клиентскую зависимость, предполагавшую некие услуги патрону, попадали сельские общины: теперь все они, не только в провинциях, но и в Италии, имели патронов. Из Велейской таблицы видно, что землевладельцы скупали или иными способами приобретали земли сел. В аренду — большей частью свободным — землевладельцы, имевшие глинища, сдавали кирпичные мастерские, где работали уже сами арендаторы, а не рабы. Сдавались в аренду части стад, принадлежавших императорам. В упомянутых законах о рудниках в Испании мелким предпринимателям сдаются отдельные рудничные участки, бани, сапожные мастерские и т.п. И хотя там, несомненно, работали и рабы, это были уже не крупные предприятия с тысячами рабов, какие существовали в конце I в. до н.э. — начале I в.н.э.

Аренда становится основной формой эксплуатации крупных предприятий, а мелкие арендаторы все в большей мере попадают в зависимость от крупных собственников, перестают быть самостоятельными хозяевами, какие по исконной римской традиции только и были полноценно свободными гражданами. Это вновь создававшееся положение было оформлено двумя законами, совершенно чуждыми всем понятиям и правам античной гражданской общины. Со времен Адриана была признана ранее невозможная самопродажа взрослого (сперва возраст был установлен в 25, а затем в 20 лет) гражданина в рабство, а со времени Антонина Пия население империи, включая римских граждан, было разделено на «благородных», включавших сенаторов, всадников и декурионов, и «простонародье», практически лишенное всех тех привилегий, которые имели римские граждане. Их можно было теперь наказывать телесно, ссылать в рудники, и вообще, по определению юристов, их карали так же, как рабов. Таким образом, шло разложение классов-сословий античного мира: часть рабов становились владельцами средств производства и рабов-викариев, часть мелких и даже средних собственников практически опускались до уровня рабов.