- Теперь вы готовы говорить? - спросил Пьер.
Лабрен медленно кивнул. О, усмехнулся про себя Пьер, ну наконец-то - теперь этот тот самый кивок, которого я от тебя ждал. Ты уже понял, что манипулировать мной не так просто, как тебе показалось сначала. Во всяком случае и у меня есть парочка козырей в рукаве. И уж они-то явно бьют твои.
- Все выйдите, - сказал комиссар. - Я хочу допросить арестанта наедине.
Филипп беспрекословно поднялся. Практика подобных допросов тет-а-тет порой использовалась довольно удачно, когда требовалось войти к арестанту в доверие. Приставы продолжали мяться у порога, явно не решаясь оставить комиссара с этим сумасшедшим.
- Гражданин комиссар, - нерешительно начал сержант - не Фикель, другой; Фикель со вчерашнего дня сидел на гаупвахте. - Но ведь этот человек...
- Этот человек связан, - сказал Пьер. - Будьте за дверью, если мне понадобится ваша помощь, я вас позову.
Сержант не посмел возражать дальше и, отдав честь, вышел вместе с двумя другими приставами. Филипп успел их опередить.
Пьер встал, подошёл к двери и проверил, плотно ли она прикрыта. Это было не очень предусмотрительно - или, напротив, слишком предусмотрительно... если он действительно обезумел настолько, насколько ему казалось минуту назад.
Он окинул взглядом выпрямившегося на табурете Лабрена. Этот сумасшедший... Я куда более сумасшедший, мрачно подумал Пьер.
Он подошёл к арестанту, тронул его за плечо. Тот не шевельнулся и не поднял глаза.
- Наша интимная беседа может прекратиться в любой момент, - сухо сказал Пьер. - Это зависит только от вас.
Они впервые находились так близко друг к другу. Пьер слышал его дыхание - медленное и размеренное, словно он всё ещё пытался успокоиться. Светлые волосы Лабрена растрепались и падали ему на глаза, и Пьер с трудом удержался от искушения поправить их. Вместо этого он развязал завязки кляпа и вытащил брусок изо рта Лабрена, мимоходом задев пальцами его губы. Это вышло случайно, и всё равно от этого прикосновения по позвоночнику Пьера стрелой промчалась дрожь.
"Чёрт, - в замешательстве подумал он, - чёрт, что же я делаю, нельзя же так, так нельзя..."
Лабрен поднял голову, и все мысли вылетели у Пьера из головы.
- Чего вы добиваетесь?
Пьер обошёл вокруг табурета и присел на край стола. Теперь их разделяло два шага, но легче Пьеру от этого не стало. Впрочем, он всё ещё находил силы это скрывать.
- Вы ведь не дурак, Лабрен, - лукаво улыбнувшись, сказал он. - Подумайте.
- Хотел бы выслушать ваши версии, - хмуро ответил тот.
- Ну, давайте подумаем вместе. Я могу действовать в интересах Республики и пытаться выбить из вас правду, а могу действовать в своих интересах. Какая версия вам ближе?
- Если я скажу, что вторая, вы обвините меня в преступном подозрении по отношению к республиканцу или ещё какой херне, - огрызнулся Лабрен. - Так чего спрашивать?
Он красив, подумал Пьер. Чёрт, это так банально, но сейчас, взъерошенный, растерянный, загнанный в угол, он красив. Так, как никогда не бывают красивы женщины. Так, как был красив первый любовник Пьера, маленький солдатик из подчинённого ему взвода, во времена давней службы в монархистской армии. Тот тоже дрожал от гнева, чувствуя, как колено капрала Ванеля раздвигает его ноги, и тоже не мог ничего поделать, потому что пытался дезертировать и был поставлен перед выбором: донос и расстрел - либо секс. Потом у них было ещё множество безумных ночей, в которых солдатик порой проявлял поразительный деспотизм, и оба они ни разу не пожалели о сделанном тогда выборе.
А о выборе, который мы делаем сейчас, мы пожалеем когда-нибудь, Анри?
"Вы совершенно и окончательно сошли с ума, комиссар", - сказал Монуар в его голове, и Пьер ответил: "Видимо, так".
- Одного не понимаю, - проговорил Пьер. - Почему столь неглупый человек, как вы, мог так пошло попасться. И так самонадеянно думать, будто сможет провести меня.
- Не понимаю, о чём вы, - надменно бросил Лабрен. Что, снова давешняя спесь? Она больше не поможет тебе, мой мальчик.
- Ваши намёки были возмутительны. Вы полагали, что сможете вывести меня из себя. Что ж, вам это удалось. Но вы не подумали о последствиях. Мне есть что противопоставить вам - например, ложное обвинение, против которого вам нечего возразить. Или...
- Или что? - раздражённо бросил Лабрен, когда Пьер взял эффектную паузу. Да, похоже, он совершенно потерял контроль над собой. Или понял, что проиграл? Или...
Пьёр легко соскочил со стола, шагнул вперёд, наклонился к Лабрену - столь близко, что почувствовал на своей щеке его дыхание - и сделал то, что так хотел - отвёл взмокшие волосы с его глаз. А потом сказал - очень, очень тихо:
- Или, например, я могу принять ваши намёки за чистую монету.
Его прямолинейность разбилась вдребезги о кремниевую твёрдость ответной улыбки Лабрена. Ледяной, брезгливой и полной бесконечного презрения.
- Значит, вот как вы истребляете грязный порок содомии? - отстранившись, протянул он. - А вам не приходило в голову, гражданин комиссар, что я могу...
Но Пьер не дал ему закончить. Он просто положил ладонь ему на затылок, притянул к себе и накрыл его губы своим ртом. Не стал целовать - просто накрыл, зажал, не дав договорить и перекрыв доступ дыханию. Глаза Пьер не закрыл, и увидел, как расширились зрачки Лабрена - без возмущения, просто от неожиданности. Как будто он ждал, что я ткну его мордой в стол и наскоро отымею, но не стану целовать, подумал Пьер.
Он и не целовал - просто крал воздух из его гортани, давая понять, кто здесь хозяин.
Когда Пьер отстранился, Лабрен это уже хорошо усвоил.
Анри, мысленно поправил он себя. Теперь стоит называть его Анри.
- Вы... - начал арестант, но его прервала пронзительная трель колокольчика, разразившегося звоном в руке Пьера. Приставы ворвались немедленно и, кажется, были удивлены тем, что безумный аристократ вроде бы не проявлял никаких признаков агрессии.
- Отведите арестанта в камеру, - распорядился Пьер. - Любые посещения без моего ведома строжайше запрещены.
"Только скажи что-нибудь, и я отправлю тебя к тётушке", - думал он, не сводя глаз с застывшего лица Анри. Никто не поверил бы подобным обвинениям роялиста, только накануне проявившего себя любителем мужчин, но если бы он сейчас заговорил, Пьер отдал бы его палачу. Не из страха за себя - просто активно и искренне сопротивляющийся домогательствам Лабрен перестал бы его интересовать. Пьеру случалось злоупотреблять своей властью над привлекавшими его мужчинами, однако он никогда не был насильником.
Но Анри ничего не сказал. И не сопротивлялся, когда его вывели вон. Только смотрел на Пьера - так долго, как только мог. И уже в дверях попытался обернуться через плечо, как будто тоже чего-то ждал.
Ты попался, малыш, подумал Пьер.
Оба мы попались - и ты, и я.
* * *
- Я сегодня заночую в комиссариате, - сказал Пьер, натягивая пальто. - Много работы.
Розина опустила глаза. Ну ещё бы она стала возражать. Пьер и без того не обязан был отчитываться перед ней. Хотя порой взгляды, которые бросала на него хозяйка, вынуждали его усомниться в этом. Пьер ей нравился - хотя он подозревал, что всё дело в его статусе. Быть женой комиссара Конвента почётно и безопасно - меньше риска, что с обыском нагрянут ищейки, или твоё имущество вдруг конфискуют во благо народа, или тебя отправят на гильотину за то, что в твоём буфете хранится лишняя краюха хлеба. Хотя дело было не только в этом, и в глубине души Пьер это понимал - может, потому до сих пор не поставил её на место. Впрочем, она, кажется, догадывалась, что он предпочитает мужчин.
Он шёл по набережной, сунув руки в карманы и подставив лицо ветру. Было прохладно, временами накрапывал дождь, и Пьер ощущал кожей обжигающе холодные капли. Сегодняшнюю ночь он почти не спал, метаясь по постели в бессильном внутреннем диалоге с воображаемым Монуаром. Воображаемым не только потому, что самого Монуара там не было - просто если бы подобный разговор и состоялся, то был бы гораздо более коротким.